Андрей Белый. МЕРТВЫЙ ГОРОД (Сб. ПЕПЕЛ, ред. 1929 г.)




ВСТАВАЙ


В черни людского разроя
Встал параличный трамвай;
Многоголового роя
Гул: "Подымайся... Вставай..."

Стекла каменьями бьются:
Клочья кровавых знамен;
С площади в улицы вьются, –
В ворохи блеклых времен.

Улица прахами прядит, –
Грохнет сердитым свинцом;
Ворон охрипнувший сядет
Над восковым мертвецом.

07(25).



ГОРОД


Выпали желтые пятна.
Охнуло, точно в бреду:
Загрохотало невнятно:
Пригород – город... Иду.

Лето... Бензинные всхлипы.
Где-то трамвай тарахтит.
Площади, пыльные липы, –
Пыли пылающих плит, –

Рыщут: не люди, но звери;
Дом, точно каменный ком, –
Смотрится трещиной двери
И чернодырым окном.

07(25).



МАНИФЕСТАЦИЯ


Толпы рабочих в волнах золотого заката.
Яркие стяги свиваются, плещутся, пляшут.

На фонарях, над железной решеткой
С крыш над домами –
Платками машут.

Там –
Вдоль оград, тротуаров –
Вдоль скверов, –

Частый, короткий
Треск
Револьверов.

Глуше напев похорон:
Пули и плачут, и косят:

Новые тучи кровавых знамен
Там в отдаленье – проносят.


06.



ДЕКАБРЬ


Накрест патронные ленты...
За угол шаркает шаг...
Бледные интеллигенты...
– "Стой: под воротами – враг!"

Злою щетиной, как ежик,
Серый ощерен отряд...
– "Стой!.." Откарманенный ножик.
– "Строй арестованных в ряд!"

Вот, под воротами, – в стену
Вмятою шапкой вросли...
Рот, перекошенный в пену...
Глаз, дико брошенный... Пли!

Влеплены в пепельном снеге
Пятна расстрелянных тел...
Издали – снизились в беге:
Лицами – белы, как мел.

Улица... Бледные блесни...
Оторопь... Задержь... Замин.
Тресни и дребезень Пресни.
Гулы орудия... –
                        – Мин!

08(25).



ПОМОЙНАЯ ЯМА


Бросила красная Пресня
В ветер свои головни...
Кончено: старая песня –
Падает в дикие дни.

В тучи горючие, в крики –
Тучей взметаемый прах...
Те же – колючие пики,
Кучи мохнатых папах.

Спите во тьме поколений,
Никните в грязь головой,
Гните под плети колени, –
Дети семьи трудовой!

Будет, – направленный прямо
В нас орудийный огонь...
Та же помойная яма
Бросила тухлую вонь.

В то же слепое оконце,
В злеющий жужелжень мух
И в восходящее солнце –
Пухнет мохнатый паук.

06(25).



ЯПОНЕЦ ВОЗЬМИ


Мyxa жужукает в ухо;
Пыльная площадь – пуста...
В пригород, тукнувший глухо,
Желтая ступит пята.

Крик погибающих братий
Встанет в пустой балалай.
Лай наступающих ратей
Слышишь ли, царь Николай?

В блеск восходящего солнца,
Став под окошко тюрьмы,
Желтая рожа японца
Выступит скоро из тьмы.

Тухни, – помойная яма!
Рухни, – российский народ!
Скоро уж маршал Ояма
С музыкой в город войдет.

06(25).



ЗАКЛЮЧЕННОМУ


Пока над мертвыми людьми
Один ты не уснул –
Дотоле –
Цепями ржавыми
Греми
Из башни каменной –
О воле.

Да покрывается чело, –
Твое чело, –
Кровавым потом...
Глаза –
Сквозь мутное стекло –
Глаза –
Воздетые к высотам.

Нальется в окна бирюза,
Воздушное нальется –
Злато...
День, –
Жемчуг матовый, –
Слеза, –
Течет с восхода до заката.

То – серый сеется там дождь,
То – небо голубеет степью...
Но здесь ты, –
Заключенный вождь –
Греми заржавленною
Цепью.

Пусть –
Утро, вечер, день и ночь –
Сойдут,
Лучи в окно протянут, –
Сойду – глядят:
 Несутся прочь.
Прильнут к окну; и в вечность –
Канут.

07.



ДВОЙНИК


Над городом встают с земли,
Над улицами – клубы гари.
Вдали – над головой – вдали
Обрывки безответных арий.

И жил, и умирал в тоске,
Рыдание не обнаружив...
Как отблески на потолке
Гирляндою воздушных кружев –

Протянутся: так – все на миг
Зажжется желтоватым светом;
И в зеркале стоит двойник
Туманно грустным силуэтом...

Приблизится, кивает мне,
Ломает в безысходной муке
В зеркальной, в ясной глубине
Свои протянутые руки.

04.



ПИР


Над толпами знамена в ночь
Кровавою волной взлетали...
Прочь, призрак неизбежный – прочь
Окошко шторой закрывали.

Вокруг широкого стола,
Где бражничали в тесной куче,
Венгерка юная плыла,
Отдавшись огненной качуче.

Из-под атласных, темных вежд
Очей метался пламень жгучий;
Плыла, – и легкий шелк одежд
За ней летел багряной тучей.

К столу припав, заплакал я,
Провидя перст судьбы железной:
"Ликуйте, пьяные друзья,
Над распахнувшеюся бездной.

Я знаю – все..." И банк метал
В разгаре пьяного азарта;
И – сторублевики бросал;
И – сыпалась за картой карта.

И – проигравшийся игрок –
Привстал: неуязвимо строгий, –
Плясал безумный кэк-уок,
Под потолок бросая ноги.

Суровым отблеском покрыв,
Печалью мертвенной и блеклой
На лицах гаснувших застыв, –
Влилось сквозь матовые стекла

Рассвета мертвое пятно:
И мертвый день бледнился робко...
И гуще пенилось вино,
И в потолок летели пробки.

05.



ОТЧАЯНИЕ


Веселый, искрометный лед.
Но сердце – ледянистый слиток.
Пусть вьюга белоцвет метет, –
Взревет, – и развернет свой свиток.

Срывается, кипит сугроб,
Пурговым кружевом клокочет;
Пургой окуривает лоб:
Завьется в ночь; и – прохохочет.

Двойник мой гонится за мной:
Он на заборе промелькает,
Скользнет вдоль хладной мостовой
И, удлиннившись, вдруг истает.

Душа, остановись, – замри!
Слепите, снеговые хлопья!
Вонзайте в небо, фонари,
Лучей наточенные копья!

Отцветших, отгоревших дней
Осталась песня недопета.
Пляшите уличных огней
На скользких плитах иглы света!

04.



ПОЛУМАСКА


Возясь, перетащили в дом
Кровавый гроб два арлекина.

И он, смеясь, уселся в нем...
И пенились, шипели: вина.

В подставленный сосуд вином
Струились огненные росы, –

Как прободал ему жезлом
Грудь жезлоносец длинноносый.

Над восковым его челом
Склонились арлекина оба –

И полумаску молотком
Приколотили к крышке гроба.

06.



АРЛЕКИНАДА


1

Мы шли его похоронить
Ватагою беспутно сонной.
И в бубен похоронный бить
Какой-то танец похоронный –

Вдруг начали. Мы в колпаках
За гробом огненным вопили,
И фимиам в сквозных лучах
Кадильницами воскурили.

Мы колыхали красный гроб;
Мы траурные гнали дроги,
Надвинув колпаки на лоб ...
Какой-то арлекин убогий –

Седой, полуслепой старик, –
Язвительным, немым вопросом,
Морщинистый воскинув лик
С наклеенным картонным носом, –

Горбатился в сухой пыли.
Там в одеянии убогом
Надменно выступал вдали
С трескучим, с вытянутым рогом –

Герольд, предвозвещавший смерть.
Там лентою вилась дорога;
Рыдало и гремело в твердь
Отверстие глухого рога.


2

Качнулся гроб; и – встал мертвец,
В туман протягивая длани;
Цветов пылающий венец
Надевши, отошел в тумане; –

Показывался здесь и там;
Заглядывал, стучался в окна;
Заглядывал, врывался – в храм;
Сквозь ладанные шел волокна.

Предвозвещая рогом смерть,
О мщении взывал он строго:
Гремело и рыдало в твердь
Отверстие глухого рога.

"Вы думали, что умер я –
Вы думали? Я снова с вами,
Иду на вас, кляня, грозя
Моими мертвыми руками.

Вы думали – я был шутом?
Молю, да облак семиглавый
Тяжелый опрокинет гром
На род кощунственный, лукавый".

08.



МАСКАРАД


1

Огневой крюшон с поклоном
Капуцину черт несет.
Над крюшоном капюшоном
Капуцин шуршит и пьет.

Стройный черт, – атласный, красный, –
За напиток взыщет дань,
Пролетая в нежный, страстный.
Грациозный па д'эспань, –

Пролетает, колобродит,
Интригует наугад.
Там хозяйка гостя вводит.
Здесь хозяин гостье рад.

Звякнет в пол железной злостью
Там косы сухая жердь: –
Входит гостья, щелкнет костью,
Взвеет саван: гостья – смерть.

Гость – немое, роковое
Огневое домино:
Неживою головою
Над хозяйкой склонено...


2

Закрутив седые баки,
Надушен и умилен, –
Сам хозяин в черном фраке
Открывает котильон.

Вея веером пуховым,
С ним жена плывет вдоль стен;
И – муаром бирюзовым
Развернулся пышный трэн.

Строя глазки, в залах вьется, –
Вьется в вальсе домино;
Из-под маски раздается:
"Вам – погибнуть суждено".

Пляшут дети в ярком свете...
Обернулся – никого:
Лишь, виясь, пучок конфетти
С легким треском бьет в него.

– "Злые шутки, злые маски" –
Шепчет он, остановясь:
Злые маски, строят глазки,
В легкой пляске вдаль несясь.


3

Подгибает ноги выше,
В такт выстукивает па –
Ловит бэби в темной нише –
Ловит бэби: г р а н-п а п а.

Плещет бэби дымным тюлем,
Выгибая стройный торс:
И проносят – вестибюлем –
Ледяной, отрадный морс.


4

Та и эта в ночь из света
Выбегает на подъезд:
За каретою карета
Тонет в снежной пене звезд.

Спит: и – бэби строит куры
Престарелый г р а н-п а п а;
Легконогие амуры
Вкруг него рисуют п а.

Только там по гулким залам,
Там, – где пусто и темно –
С окровавленным кинжалом
Пробежало домино.

08.



МОСКОВСКИЙ ДОМ


1

Все спит в молчанье гулком...
Над Мертвым переулком –

За фонарем фонарь
Колеблет свой янтарь.

Лишь со свечою дама
Покажется в окне: –

И световая рама
Проходит по стене;

Танцуют в окнах светы:
Кенкеты и портреты, –

И белые чехлы –
Вот: выступят из мглы.

Лишь дворник встрепенется
И снова головой –

Над тумбою уткнется
В тулуп бараний свой.


2

Мечтательно Полина
Разбитое пьянино –

В ночном дезабилье:
Терзает в полусне.

Рыдает сонатина
Потоком томных гамм…

Разбитое пьянино –
Оскалилось: вон там.

Старинные куранты
Зовут в ночной угар.

Развеивает банты
Атласный пеньюар.

Трясутся напильотки
Напудренной красотки –

Семидесяти лет:
Взлетает в ночь браслет.

В полуослепшем взоре
Гардемарин и море, –

И невозвратный Крым:
Воспоминаний дым.

И нынче, как намедни,
У каменных перил

Проходит вдоль передней,
Ища ночных громил, –

Лакей ее, Акакий,
Лакей ее глухой, –

В потертом, сером фраке,
С отвислою губой.

В растрепанные баки
Бормочет сам с собой.

08.



ПРАЗДНИК


Слепнут взоры: а джиорно
Освещен двусветный зал.
Гость придворный непритворно
Шепчет даме мадригал, –

Контредансом, контредансом,
Завиваясь в "шинуаз"...
Искры блещут по фаянсам,
По краям хрустальных ваз.

Там – вдали – проходит полный
Седовласый кавалер.
У окна вскипают волны
Разлетевшихся портьер.

Обернулся: из-за пальмы
Маска черная глядит.
Плещут струи красной тальмы
В ясный блеск паркетных плит.

– "Кто вы, кто вы, гость суровый, –
Что вам нужно, домино?"
Но, закрывшись в плащ багровый,
Удаляется оно.

Прислонился к гобеленам
Он белее полотна...
А в дверях шуршит уж трэном
Гри-де-перлевым жена.

Искры прыщут по фаянсам,
По краям хрустальных ваз.
Контредансом, контредансом
Вьются гости в "шинуаз".

08.



НА ПЛОЩАДИ


Он – в черной маске, в легкой красной тоге –
Пришел, стоит: но площадь – опустела.
Кругом лежат поверженные боги;
Вот – тога шелком плещущим взлетела.

За ним следят две женщины в тревоге,
С перил чугунных каменных балконов;
Шурша, упали крылья красной тоги
На гриву черных, мраморных драконов.

Открыл лицо. Горит в закатной ласке
Оно пятном мертвеющим и мрачным.
В точеных пальцах крылья полумаски
Под ветром плещут кружевом прозрачным.

Холодными, прощальными огнями
Растворены небес хрустальных склоны.
Из пастей золотыми хрусталями
В бассейн плюют застывшие драконы.

06.



О, ЗАЧЕМ?


Кровь чернела,
Как смоль,
Запекаясь на язве...

Но старинная
Боль
Забывается разве?

Чадный блеск
Смоляной
Пробежал по карнизам.

Вы идете
За мной,
Прикасаяся к ризам.

Край пустынен
И нем.
Нерассветная твердь.

О –
Зачем, –
Не берет меня смерть?

06.



БЕЗУМЕЦ


1

Ушел я раннею весной.
В руке – протрепетали свечи.
Платок линючей пеленой
Обвил мне сгорбленные плечи, –

Оборванный, чужой платок...
В надорванной груди – ни вздоха;
Вот приложил к челу пучок
Колючего чертополоха;

На ледянистое стекло
Ногою наступил; и – замер...
Там – время медленно текло
Средь одиночных, буйных камер.

Сложивши руки, без борьбы
Судьбы я ожидал развязки.
Безумства мертвые рабы
Там мертвые свершали пляски:

В своих дурацких колпаках,
В своих ободранных халатах,
Они кричали в мертвый прах,
Они рыдали на закатах.

Там вечером – и нем, и строг, –
Вставал над крышами пустыми
Коралловый, кровавый рог
В лазуревом, но душном дыме.

И, как повеяло весной, –
Я убежал из душных камер,
Упился юною весной;
И средь полей блаженно замер.

Мне проблистала бледность дня;
Пушистой вербой кто-то двигал;
Но вихрь танцующий меня
Обсыпал тучей льдяных игол.

Склоняюсь в отсыревший мох;
Кидается на грудь, на плечи –
Чертополох, чертополох:
Кусается – и гасит свечи.


2

Пришли и видят – я брожу
Средь иглистых чертополохов.
И вот опять в стенах сижу.
В очах нет слез; в груди – нет вздохов.

Мне жить в застенке суждено.
О, да – застенок мой прекрасен.
Я понял все. Мне все равно.
Я не боюсь. Мой разум ясен.

Моей мольбой, моим псалмом
Встречаю облак семиглавый,
Да оборвет взрыдавший гром
Дух празднословия лукавый!

Мне говорят, что я умру,
Что худ я и смертельно болен.
Внемлю – набату: серебру
Заклокотавших колоколен.

04.



ПОЛЕВОЕ БЕЗУМИЕ


Песчаные, песчаные
Бугры, –
Багряные
Бока крутого ската: –

Заката злато
И
Пиры
Миров;
Восторгов ревы,
Оргия просторов!

В веках веков
Пребуду я: аминь.
Мои сквозь воздух
С миром поцелуи: –

Моя,
Сквозь воздух,
Легких линий
Синь;
Мои,
Сквозь синий воздух,
Аллилуйи!

Эфиром
Взмытый, – ток
Моих псалмов
Над миром
Носится молитвою нехитрой: –

На голове сапфиром
Васильков
Вся прозябающая митра.

Ты богомольца
Своего, о поле,
Упокой
В бездомной киновии!...

Над золотой, вечернею рекой
Свивают кольца облачные змии.

08.



МОГИЛА


Я вышел из бедной могилы.
Никто меня не встречал –
Никто: только кустик хилый
Облетевшей веткой кивал.

Я сел на могильный камень...
Куда мне теперь идти?
Куда свой потухший пламень –
Потухший пламень нести?

Собрала их ко мне – могила.
Забыли все с того дня.
И та, что, – быть может, – любила,
Не узнает теперь меня.

Испугаю их темью впадин;
Постучусь – они дверь замкнут.
А здесь – от дождя и градин
Не укроет истлевший лоскут.

Нет, – спрячусь под душные плиты...
Могила, родная мать,
Ты одна венком разбитым
Не устанешь над сыном рыдать!

07.



СУМАСШЕДШИЙ


Рой отблесков...
Утро...
Опять я свободен и волен.
Открой занавески:
В алмазах, в огне, в янтаре –

Набат колоколен.
Я – болен. О, нет – я не болен!
Воздетые руки –
Горе, на одре, в серебре...

Там – в пурпуре зори...
Там – бури... И – в пурпуре бури.
Внемлите, ловите:
Воскрес я – глядите: воскрес!

Мой гроб уплывает
Туда – в золотые лазури...
Поймали, свалили:
На лоб наложили компресс.

08.



В ТЮРЬМЕ


Пусть к углу сырой палаты
Пригвоздили вновь меня:
Улыбаюсь я, распятый,
Силой блещущего дня.

Простираю из могилы,
Руки кроткие – горе,
Чтоб мой лик нездешней силой
Жег и жег, и жег в заре.

Смерть распластывает руки
На полу моей тюрьмы, –
В годы судорожной муки –
В волны падающей тьмы.

07.



РАЗВАЛЫ


Есть в лете что-то роковое, злое...
И – в вое злой зимы...
Волнение, кипение мирское!
Плененные умы!

Все грани чувств, все грани правды стерты;
В мирах, в годах, в часах
Одни тела – тела, тела – простерты
И – праздный прах.

В грядущее проходим – строй за строем –
Рабы: без чувств, без душ...
Грядущее, как прошлое, покроем
Лишь грудой туш.

В мятеж миров – в немаревные муки,
В передрассветный час, –
Простри ж и ты измученные руки, –
В который раз.

16.