Федор Сологуб. СТИХИ. Книга четвертая



* * *


Не кончен путь далекий.
Усталый, одинокий,
Сижу я в поздний час.
Туманны все дороги,
Роса мне мочит ноги,
И мой костёр погас,
И нет в широком поле
Огня и шалаша...
Ликуй о дикой воле,
Свободная душа! 

Всё в этом тёмном поле
Одной покорно Воле.
Вся эта ночь – моя!
И каждая былинка,
И каждая росинка,
И каждая струя, –
Всё мне согласно внемлет,
Мечтой моей дыша.
В моём томленьи дремлет
Всемирная душа.

Далёк предел высокий.
Усталый, одинокий,
Над влажною золой,
Я сам собою светел, –
Я путь себе наметил
Не добрый и не злой, –
И нет в широком поле
Огня и шалаша...
Ликуй о дикой воле,
Свободная душа!



* * *


Не я воздвиг ограду,
Не мне её разбить.
И что ж! Найду отраду
За той оградой быть.

И что мне помешает
Воздвигнуть все миры,
Которых пожелает
Закон моей игры.

Я призрачную душу
До неба вознесу, –
Воздвигну, – и разрушу
Мгновенную красу.

Что бьётся за стеною, –
Не всё ли мне равно!
Для смерти лишь открою
Потайное окно.



* * *


Если б хотел я любить,
Если бы мог я желать, –
В мире кого полюбить,
В жизни чего пожелать?

Только Отец мой да я,
Больше и нет никого.
Жизнь без хотенья – моя,
Воля без жизни – Его.



* * *


1. Я – бог таинственного мира,
    Весь мир в одних моих мечтах. 

2. Не сотворю себе кумира
    Ни на земле, ни в небесах. 

3. Моей божественной природы
    Я не открою никому. 

4. Тружусь, как раб, а для свободы
    Зову я ночь, покой и тьму.



* * *


И я возник из бездны дикой, 
           И вот цвету,
И созидаю мир великий, –
           Мою мечту. 

А то, что раньше возникало, – 
           Иные сны, –
Не в них ли кроется начало
           Моей весны? 

Моя мечта – и все пространства, 
           И все чреды,
Весь мир – одно моё убранство,
           Мои следы. 

И если ныне в бедном теле 
           Так тесно мне, –
Утешусь я в ином пределе,
           В иной стране. 



* * *


Измученный жгучею болью,
Горячею облитый кровью,
Пойми, где предел своеволью, –
Я муки сплетаю с любовью. 

Мучительный труд я приемлю
От вечной, незыблемой Воли, –
Кто создал и небо, и землю,
Тот создал и таинство боли. 

В безумном восторге мученья
Дрожит беззащитное тело.
Забыты земные влеченья,
И всякая похоть сгорела. 

Вся прелесть и нечисть земная
Свивается призрачным дымом.
Единою болью стеная,
Ты равен святым херувимам. 

К престолу Творца и Владыки
В нетленную радость вселенной
Твои воздыханья и крики
Восходят хвалою смиренной. 



* * *


Воля к жизни, воля к счастью, где же ты?
Иль навеки претворилась ты в мечты,
И в мечтах неясных, в тихом полусне,
Лишь о невозможном возвещаешь мне? 

Путь один лишь знаю, – долог он и крут, –
Здесь цветы печали бледные цветут,
Умирает без ответа чей-то крик.
За туманом солнце скрыто, – тусклый лик. 

Утомленьем и могилой дышит путь, –
Воля к смерти убеждает отдохнуть,
И от жизни обещает уберечь.
Холодна и однозвучна злая речь,
Но с отрадой и с надеждой внемлю ей
В тишине, в томленьи неподвижных дней.



* * *


Полуночною порою
Я один с больной тоскою
Перед лампою моей.
Жизнь докучная забыта,
Плотно дверь моя закрыта, –
Что же слышно мне за ней? 

Отчего она, шатаясь,
Чуть заметно открываясь,
Заскрипела на петлях?
Дверь моя, не открывайся!
Внешний холод, не врывайся!
Нестерпим мне этот страх. 

Что мне делать? Заклинать ли?
Дверь рукою задержать ли?
Но слаба рука моя,
И уста дрожат от страха.
Так, воздвигнутый из праха,
Скоро прахом стану я.



* * *


Стремленье гордое храня,
Ты должен тяжесть побороть.
Не отвращайся от огня,
          Сжигающего плоть. 

Есть яд в огне; он – сладкий яд,
Его до капли жадно пей, –
Огни высокие горят 
          И ярче, и больней. 

И как же к цели ты дойдешь,
Когда не смеешь ты гореть?
Всё, что ты любишь, чем живёшь,
          Ты должен одолеть. 

Пойми, что, робко плоть храня,
Рабы боятся запылать, –
А ты иди в купель огня 
          Гореть и не сгорать. 

Из той купели выйдешь цел,
Омыт спасающим огнём...
А если б кто в огне сгорел,
          Так что жалеть о нём!



* * *


В путь пора – ладья готова.
Ляг в неё и почивай.
В ней от берега чужого
Уплывёшь в родимый край. 

Не заботься о дороге,
Верь: прочна твоя ладья.
Ты проснёшься на пороге
Неземного бытия. 



* * *


В первоначальном мерцаньи,
Раньше светил и огня,
Думать-гадать о созданьи
Боги воззвали меня. 

И совещались мы трое,
Радостно жизнь расцвела.
Но на благое и злое
Я разделил все дела. 

Боги во гневе суровом
Прокляли злое и злых,
И разделяющим словом
Был я отторжен от них.



* * *


Что селения наши убогие,
Все пространства и все времена!
У Отца есть обители многие, –
Нам неведомы их имена. 

Но, предчувствуя райские радости,
Пред которыми жизнь – только сон,
Отрекаюсь от призрачной сладости,
Отвергаю томленье времён. 

Увяданье, страданье и тление, –
Мне суровый венец вы сплели.
Не свершится завет воскресения
Никогда и нигде для земли.  



* * *


Восставил Бог меня из влажной глины,
            Но от земли не отделил. 
Родные мне – вершины и долины,
            Как я себе, весь мир мне мил. 

Когда гляжу на дальние дороги,
            Мне кажется, что я на них 
Все чувствую колёса, камни, ноги,
            Как будто на руках моих. 

Гляжу ли я на звонкие потоки, –
            Мне кажется, что это мне 
Земля несёт живительные соки,
            Свои дары моей весне.



* * *


Нашу неподвижность бранью не клейми:
Нам коснеть в пещерах, созданных людьми.

Мы не можем выйти, мы не смеем жить;
Много здесь предметов – нам их сторожить. 

Чтоб не веял ветер, солнце бы не жгло,
Да воды проворной к ложу не текло. 

С человеком долго мы вели войну, –
Человек ли скован, мы ль в его плену? 

Весела ль, грустна ли вражеская речь, –
Надо ждать решенья – и врага стеречь. 



* * *


Идти б дорогою свободной, –
             Да лих, нельзя.
Мой путь лежит в степи холодной;
             Иду, скользя.

Вокруг простор, никто не держит,
             И нет оков,
И Божий гнев с небес не вержет
             Своих громов.

Но светлый край далёк отсюда,
             И где же он?
Его приблизит только чудо
             Иль вещий сон.

Он мне, как счастие, неведом:
             Меня ведёт
Моя судьба звериным следом
             Среди болот.



* * *


Преодолев тяжелое косненье
           И долгий путь причин, 
Я сам – творец и сам – свое творенье,
           Бесстрастен и один. 

Ко мне струилось пламенное слово.
           Блистая, дивный меч, 
Архангелом направленный сурово,
           Меня грозился сжечь. 

Так, светлые владыку не узнали
           В скитальце и рабе, 
Но я разбил старинные скрижали
           В томительной борьбе. 

О грозное, о древнее сверканье
           Небесного меча! 
Убей раба за дерзкое исканье
           Эдемского ключа. 

Исполнил раб завещанное дело:
           В пыли земных дорог 
Донёс меня до вечного предела,
           Где я – творец и бог.



* * *


В великом холоде могилы
Я безнадёжно схоронил
И отживающие силы,
И всходы нераскрытых сил. 

И погребённые истлели
В утробе матери-земли,
И без надежды и без цели
Могильным соком потекли. 

И соком корни напоили, –
И где был путь уныл и гол,
Там травы тихо восходили,
И цвет медлительный расцвёл. 

Покорна гласу тёмной воли,
И бездыханна и светла,
Без торжества, без слёз, без боли
Вся сила мёртвая цвела.

И без любви благоухала,
Обманом жизни крася дол,
И сок сладчайший источала
Для пёстрых бабочек и пчёл... 

О, если б смерть не овладела
Семьёю первозданных сил,
В какое б радостное тело
Я все миры соединил!  



* * *


Когда я в бурном море плавал,
И мой корабль пошел ко дну,
Я так воззвал: «Отец мой, Дьявол,
Спаси, помилуй, – я тону. 

Не дай погибнуть раньше срока
Душе озлобленной моей, –
Я власти тёмного порока
Отдам остаток чёрных дней». 

И Дьявол взял меня, и бросил
В полуистлевшую ладью.
Я там нашёл и пару вёсел,
И серый парус, и скамью. 

И вынес я опять на сушу,
В больное, злое житиё,
Мою отверженную душу
И тело грешное моё.

И верен я, отец мой, Дьявол,
Обету, данному в злой час,
Когда я в бурном море плавал,
И Ты меня из бездны спас. 

Тебя, Отец мой, я прославлю
В укор неправедному дню,
Хулу над миром я восставлю,
И соблазняя соблазню. 



* * *


Вереницы мечтаний порочных
Озарили гнилые темницы:
В озарении свеч полуночных
Обнажённые пляшут блудницы, 

И в гремящем смятении трубном,
С несказанным бесстыдством во взгляде,
Потрясает сверкающим бубном
Скоморох в лоскуточном наряде. 

Высоко поднимая колени,
Безобразные лешие лают,
И не ищут скрывающей тени,
И блудниц опьянелых ласкают. 

И, внимая нестройному вою,
Исхудалые узники плачут,
И колотятся в дверь головою,
И визжат, и хохочут, и скачут.



* * *


           Недотыкомка серая
Всё вокруг меня вьётся да вертится, –
То не Лихо ль со мною очертится
Во единый погибельный круг? 

           Недотыкомка серая
Истомила коварной улыбкою,
Истомила присядкою зыбкою, –
Помоги мне, таинственный друг! 

           Недотыкомку серую
Отгони ты волшебными чарами,
Или наотмашь, что ли, ударами,
Или словом заветным каким. 

           Недотыкомку серую
Хоть со мной умертви ты, ехидную,
Чтоб она хоть в тоску панихидную
Не ругалась над прахом моим. 



* * *


Исхудалый и усталый
Он идёт один в пустыню.
Ищет, бледный и усталый,
Сокровенную святыню.

Знает он, – в пустыне скудной
Есть источник говорливый.
Он поёт пустыне скудной
О стране, всегда счастливой.

Возле самого истока
Положил пророк скрижали.
Струи светлого потока
Много лет их целовали. 

Над скрижалями поставил
Он сосуд священный с миром.
Он тому его оставил,
Кто придёт с душевным миром, 

Склонит радостно колени
И рукою дерзновенной
На себя, склонив колени,
Изольёт елей священный. 



* * *


Есть правда горькая в пророчестве:
Ты должен вечным быть рабом.
Свобода – только в одиночестве.
Какое рабство – быть вдвоём. 

Свершить ли хочешь пожелания, –
Свободные всегда одни.
Венчай тиарою молчания
Твои отторженные дни. 

Но бойся, бойся воплощения
Твоей надежды и мечты:
Придут иные вожделения,
И сам окаменеешь ты.



* * *


Суровы очи у дивных дев,
На бледных лицах тоска и гнев.
В руке у каждой горит свеча.
Бренчат о пояс два ключа.
Печальный, дальний путь избрав,
Они проходят средь влажных трав,
Среди колосьев, среди цветов,
Под тень надгробных крестов.
Пророчат что-то свеч лучи,
Но что пророчат, о том молчи. 



* * *


Не доживу до светлых дней,
Не обрету тебя, свобода,
И вдохновенного народа
Я не увижу. В мир теней,
Как от пустого сновиденья,
Я перейду без сожаленья
И без тоски. Но всё же я
Из тёмных недр небытия
Хотел бы встать на час единый, –
Перед всемирною кончиной
Изведать ясность бытия. 



* * *


Земле раскрылись неслучайно
Многообразные цветы, –
В них дышит творческая тайна,
Цветут в них Божии мечты.

Что было прежде силой косной,
Что жило тускло и темно,
Теперь омыто влагой росной,
Сияньем дня озарено, –

И в каждом цвете, обаяньем
Невинных запахов дыша,
Уже трепещет расцветаньем
Новорождённая душа.



* * *


             Что мы служим молебны,
И пред Господом ладан кадим!
             Всё равно непотребны,
Позабытые Богом своим.

             В миротканной порфире,
Осенённый покровами сил, 
             Позабыл он о мире,
И от творческих дел опочил. 

             И нетленною мечтою
Мировая душа занята, 
             Не земною, иною, –
А земная пустыня – пуста.



* * *


Не говори, что здесь свобода,
И не хули моих вериг, –
И над тобою, мать-природа,
Мои законы Я воздвиг.

Я начертал мои законы
На каждом камне и стволе.
Звени, ручей, лобзая склоны,
Влачись по низменной земле.

Ласкайся к змею золотому,
Прозрачный пар, стремися ввысь,
Но к лону тёмному, земному
В свой срок послушно воротись.

Простора нет для своеволья, –
В свой срок и птицам, и цветам
Я, жизнь им давший и раздолья,
В земле успокоенье дам.



* * *


Безжизненный чертог,
Случайная дорога...
Не хочет жизни Бог, –
Иль жизнь не хочет Бога? 

Опять встаёт заря,
Колышутся туманы,
И робко ждут Царя
Томительные страны. 

Но лютый змий возник,
И мечет стрелы злые,
И грозен мёртвый лик
Пылающего змия. 

Для смерти – здесь чертог,
Для случая – дорога.
Не хочет жизни Бог,
И жизнь не хочет Бога.



* * *


В паденьи дня к закату своему 
           Есть нечто мстительное, злое. 
Не ты ли призывал покой и тьму,
           Изнемогая в ярком зное? 

Не ты ль хулил неистовство лучей
           Владыки пламенного, Змия, 
И прославлял блаженный мир ночей
           И звёзды ясные, благие? 

И вот сбылось, – пылающий поник,
           И далеко упали тени. 
Земля свежа. Дианин ясный лик 
           Восходит, полон сладкой лени. 

И он зовёт к безгласной тишине, 
           И лишь затем он смотрит в очи,
Чтобы внушить мечту о долгом сне,
           О долгой, – бесконечной, – ночи.



* * *


Ты дорогой шла пустынной,
Где в лесу синела мгла.
Ландыш белый и невинный
Ты зачем-то сорвала.

И зачем его сжимала
И над ним дышала ты,
Я не понял, – разве мало
Созерцанья красоты?

Или в грудь свежее льётся
Воздух, сквозь цветы струясь?
Иль мечтою создаётся
С зельем родственная связь?

Нет, другое что-то было
Для тебя в цветке твоём,
И тебя к нему манило
Что-то сладостное в нём.

И в забвении суровом
Я не знал, чем ландыш мил,
И каким соблазном новым
Он мечты твои пленил.



* * *


Утро ласковое звонко.
Веет лёгкий воздух тонко
У склонённого чела,
И тоска души пугливой
В этой ласке шаловливой
Лучезарно умерла. 

Ты воскреснешь скоро, злая.
Минет краткий праздник мая,
Яркий змей на небесах
Надо мною в полдень станет,
Грудь мне стрелами изранит, –
Ты придёшь в его лучах.



* * *


Прильнул он к решётке железной
Лицом исхудалым и злым.
Блистающей, грозною бездной
Раскинулось небо над ним.

Струилася сырость ночная,
О берег плескалась река.
Решётку тоскливо сжимая,
Горела, дрожала рука.

Рвануться вперёд – невозможно,
В темнице – и ужас, и мгла...
Мечта трепетала тревожно,
Но злобы зажечь не могла.



* * *


Пойми, что гибель неизбежна, 
            Доверься мне,
И успокойся безмятежно
            В последнем сне.

В безумстве дни твои сгорели, – 
            Но что тужить!
Вся жизнь, весь мир – игра без цели!
            Не надо жить. 

Не надо счастия земного, 
            Да нет и сил,
И сам ты таинства иного
            Уже вкусил!



* * *


Разъединить себя с другим собою, –
Великая ошибка бытия.
Здесь дышит всё насильем и борьбою,
Дубравы шум, и ветра гул, и плеск ручья.
Разъединить себя с другим собою –
О, для чего придумал я! 

И был я долго очарован
Моей печальною и лживою мечтой,
Нетленной цепью, временем, окован,
Пространством сжат, – могильною плитой.
И был я тяжко очарован
Многообразной и мгновенной красотой. 

И, наконец, игра мне надоела, –
Пустая, тленная, напрасная игра.
Ниспали чары с творческого дела,
Развенчаны властители добра, –
Игра бесцельная мне надоела,
Соединить себя с другим собой пора.



* * *


Как часто хоронят меня!
Как часты по мне панихиды!
Но нет дня меня в них обиды,
Я выше и Ночи, и Дня. 

Усталостью к отдыху клонят,
Болезнями тело томят,
Печалями со света гонят,
И ладаном в очи дымят.
Мой путь перед ними не понят,
Венец многоцветный измят, –
Но, как ни поют, ни хоронят,
Мой свет от меня не затмят. 

Оставьте ненужное дело,
Направьте обратно ладью, –
За грозной чертою предела
Воздвигнул я душу мою.
Великой зарёю зардела
Любовь к моему бытию.
Вселенское, мощное тело
Всемирной душе создаю. 

Ладью мою вечно стремите
К свершению творческих дел, –
И если найдёте предел,
Отпойте меня, схороните! 



* * *


Слышу голос милой,
Вижу милый лик.
Не моей ли силой
Милый лик возник?

Разве есть иное?
В тишине долин
Мы с тобой не двое, –
Я с тобой один.

Мне ль цветком измятым
К нежной груди льнуть!
Сладким ароматом
Мне, как прежде, будь.

Если ж есть иные
Не мои края,
О, к чему мне злые
Грани бытия!



* * *


Всё хочет петь и славить Бога, –
Заря, и ландыш, и ковыль,
И лес, и поле, и дорога,
И ветром зыблемая пыль. 

Они зовут за словом слово,
И песню их из века в век
В иных созвучьях слышит снова
И повторяет человек.



* * *


О владычица смерть, я роптал на тебя,
Что ты, злая, царишь, всё земное губя.
И пришла ты ко мне, и в сиянии дня
На людские пути повела ты меня. 

Увидал я людей в озареньи твоём,
Омрачённых тоской, и бессильем, и злом.
И я понял, что зло под дыханьем твоим
Вместе с жизнью людей исчезает, как дым. 



* * *


Я не лгу, говоря, что люблю я тебя,
Но люблю для себя и ласкаю, губя. 

Что мне счастье твоё, что мне горе твоё!
Я твоё и своё сочетал бытиё, – 

И на вечном огне, на жестоком огне
Мы в безумной с тобою сгорим тишине, 

И пылая, сгорая, друг друга любя,
Позабудем весь мир, позабудем себя, 

И великую жертву Творца повторим,
И сгорим перед Ним, и развеемся в дым.



* * *


Для меня ты только семя.
Ты умрёшь, – настанет время, –
Жизнерадостную душу
Я стремительно разрушу,
И в могилу брошу тело,
Чтоб оно во тьме истлело.
Из погибшего земного
Созидать я стану снова.
Новый род к тому ж обману
Вызывать я к жизни стану,
Новых образов броженье
Вознесу в осуществленье, –
Но для всех одна кончина.
Всё различно, всё едино.  



* * *


Впечатления случайны, 
           Знанье ложно,
Проникать в святые тайны
           Невозможно. 

Люди, стены, мостовые, 
           Колесницы, –
Всё докучные да злые
           Небылицы. 

С ними быть, – и лицемерить, 
           И таиться, –
Но не хочет сердце верить
           И молиться.



* * *


В дубраве дом сосновый
           Вблизи ручья. 
Хозяин в нём суровый,
           Один, как я. 

Хранит в тоске ревнивой
           Его земля. 
Лежит он, терпеливый,
           Как я, дремля. 

И враг всегда лукавый,
           С паденьем дня, 
Восходит над дубравой,
           Как у меня. 



* * *


Я сжечь её хотел, колдунью злую.
Но у неё нашлись проклятые слова, –
Я увидал её опять живую, –
Вся в пламени и в искрах голова. 

И говорит она: «Я не сгорела, –
Восстановил огонь мою красу.
Огнём упитанное тело
Я от костра к волше́бству унесу. 

Перебегая, гаснет пламя в складках
Моих магических одежд.
Безумен ты! В моих загадках
Ты не найдёшь своих надежд».



* * *


Сквозь пыльный столб, как яркое мечтанье,
                      Пронизаны лучи. 
Создатель мой, прости моё страданье
                      И смеху научи. 

Сухая пыль вздымается с дороги,
                      Каменья на пути. 
Наскучило в медлительной тревоге
                      Невесть куда идти. 

Томят меня, как знойное дыханье,
                      Небесные лучи. 
Создатель мой, прости моё скитанье,
                      Покою научи. 



* * *


В молчаньи звёзд, в дыханьи ветра с полуночи 
                 Улики явственные есть.
                 О, духи зла! Закройте очи
И не мешайте мне безропотно отцвесть. 

Меня и вас одна объемлет неизбежность, 
                 Ненарушим всемирный строй.
Всё должно быть: для жизни – радость и мятежность,
                 Для смерти – тленье и покой.



* * *


Усмиривши творческие думы,
К изголовью день мой наклоня,
Погасил я блеск, огни и шумы,
Всё, что здесь не нужно для меня.

Сквозь полузакрытые ресницы
Я в края полночные вхожу,
И в глаза желанной Царь-Девицы
           Радостно гляжу.



* * *


Понимать твою игру,
Может быть, и нелегко.
Ослабею – и умру,
Этот день недалеко. 

Я умру, – а ты опять
Будешь звёзды зажигать,
Сеять чары и мечты, –
Будем снова я и ты. 

Будем дети, будет смех,
Будет сладкая любовь,
Будет зло, и будет грех,
И опять прольётся кровь. 

Снова круг мой завершив,
Стану мёртв и стану жив,
И твою игру прерву,
Может быть, и наяву.



* * *


           Этот сон-искуситель, 
           Он неправдою мил.
Он в мою роковую обитель
Через тайные двери вступил, – 

           И никто не заметил,
           И не мог помешать.
Я желанного радостно встретил,
И он сказочки стал мне шептать. 

           Расцвели небылицы,
           Как весною цветы,
И зареяли вещие птицы,
И пришла, вожделенная, ты... 

           Этот сон-искуситель,
           Он неправдою мил.
Он мою роковую обитель
Безмятежной мечтой озарил.



* * *


Постройте чертог у потока
В таинственно-тихом лесу,
Гонцов разошлите далёко,
Сберите живую красу, –
            Детей беспокровных,
            Голодных детей
Ведите в защиту дубровных
            Широких ветвей.

Проворные детские ноги
В зелёном лесу побегут
И в нём молодые дороги
            Себе обретут,
Возделают детские руки
Эдем, для работы сплетясь, –
И зой их весёлые звуки
Окличет, в кустах притаясь.



* * *


           Ветер в трубе
Воет о чьей-то судьбе, – 
           Жалобно стонет,
Словно кого-то хоронит. 

«Бедные дети в лесу!
Кто им укажет дорогу?
Жалобный плач понесу
Тихо к родному порогу, 

Ставнями стукну слегка,
Сам под окошком завою, –
Только немая тоска
К ним заберётся со мною. 

Им непонятен мой зов.
Дети, обнявшись, заплачут.
Очи голодных волков
Между дерев замаячут». 

           Ветер в трубе
Плачет о чьей-то судьбе, – 
           Жалобно стонет,
Словно кого-то хоронит. 



* * *

  
             Ангельские лики,
             Светлое хваленье,
             Дым благоуханий, –
             У Творца-Владыки
             Вечное забвенье
             Всех земных страданий.

             Ангел вопрошает:
«Бледный отрок, ты откуда?
Рано дни тебе наскучили».
             Отрок отвечает:
«На земле мне было худо.
Мать с отцом меня замучили».

             У Творца-Владыки
             Вечное забвенье
             Всех земных страданий, –
             Ангельские лики,
             Светлое хваленье,
             Дым благоуханий.

             «Целый день бранили,
Ночью руки мне связали,
На чердак свели раздетого, 
             Долго палкой били,
Долго розгами терзали, –
Вот и умер я от этого». 

             Ангельские лики,
             Светлое хваленье,
             Дым благоуханий, –
             У Творца-Владыки
             Вечное забвенье
             Всех земных страданий.



* * *


Келья моя и тесна, и темна.
Только и свету, что свечка одна.

Полночи вещей я жду, чтоб гадания
           Снова начать,
           И услыхать
Злой моей доли вещания.

Олово, ложка да чаша с водой, –
Всё на дощатом столе предо мной.

Олово в ложке над свечкой мерцающей
           Я растоплю,
           И усыплю
Страх, моё сердце смущающий.

Копоть покрыла всю ложку мою.
Талое олово в воду я лью.

Что же пророчит мне олово?
           Кто-то стоит
           И говорит:
«Взял же ты олова, – злого, тяжелого!»

Острые камни усеяли путь,
Меч изострённый вонзился мне в грудь.



* * *


Голос наш ужасен
Нашим домовым;
Взор наш им опасен, –
Тают, словно дым.

И русалки знают,
Как мы, люди, злы, –
Вдалеке блуждают
Под защитой мглы.

Нечисть вся боится
Человечьих глаз,
И спешит укрыться, –
Сглазим мы как раз.



* * *


Много было вёсен, –
И опять весна.
Бедный мир несносен,
И весна бедна. 

Что она мне скажет
На мои мечты?
Ту же смерть покажет,
Те же все цветы, 

Что и прежде были
У больной земли,
Небесам кадили,
Никли да цвели.



* * *


Узкие, мглистые дали.
Камни везде и дома.
Как мне уйти от печали?
Город мне – точно тюрьма. 

Кто же заклятью неволи
Скучные стены обрёк?
Снова ль метаться от боли?
Славить ли скудный порок? 

Ждать ли? Но сердце устало
Горько томиться и ждать.
То, что когда-то пылало,
Может ли снова пылать?



* * *


Венком из руты увенчали
Меня суровые печали, –
И охладела мысль моя,
В душе смирилася тревога,
Сужу отчётливо и строго,
Моей неправды не тая. 

Не поклоняюсь я иному,
Ни богу доброму, ни злому,
Но и не спорю тщетно с ним:
Творцу ль сердиться на созданья?
Огню ль в минуту угасанья
Роптать на пепел и на дым? 

Всё благо, – только это тело
В грехах и в злобе закоснело,
Но есть могила для него, –
И смерть бесстрастно я прославлю,
И так же всё легко поправлю,
Как создал всё из ничего. 



* * *


Как настанет Страшный Суд,
Никого уж не спасут
Воздыханья да молитвы.
Видишь, демоны глядят, –
Ждет расправы весь их ад,
Словно волки – лютой битвы. 

Быть и нам у них в когтях,
Коль забудем Божий страх,
На миру осуетимся,
Убежим от Божьих паств,
И сластьми житейских яств
Через меру насладимся. 

Не забудем же дорог
В Божий радостный чертог,
В обиталище блаженных,
И пойдём под Божий кров
Мы в толпе Его рабов,
Терпеливых и смиренных. 



* * *


От солнца льётся только колыханье,
Небесных сил безжизненно дыханье,
Но отчего ж оно животворит?
Иль на земле источник нашей жизни,
И нет путей к заоблачной отчизне,
И не для нас небесный змий горит? 

Не мёртвая, не скудная пустыня,
Своих судеб царица и богиня,
От праха ты стремишься к божеству, –
А я – одна из множества ступеней
Из царства сил в святую область теней,
Не тщетно жизнью призрачной живу. 

И до конца пребуду терпеливым:
Что было прахом и страданьем лживым,
Что сквозь мои томления пройдёт, –
Во мне святыне вечной приобщится,
И в ликованьи нежно истончится,
Божественной природой оживёт.



* * *


Благоухающий и бледный,
Ты ждал меня, мой ландыш бедный,
И без меня в тоске поблёк,
А я замедлил на дороге,
И я, как ты, в немой тревоге,
В уединеньи изнемог. 

В больной тоске разъединенья
Влачились дней безумных звенья,
Я раскрывал за далью даль,
Мечтам не ставил я предела,
И над тобой отяготела
Моя холодная печаль. 

В просветы листьев над тобою
Синел бездонной глубиною
Невозмутимый мой простор.
Я был безумным и жестоким,
И над тобой шатром высоким
Я смерть всемирную простёр.



* * *


Я тёмным иду переулком,
Где в воздухе пыльном и гулком 
           Тревога,
И чужд я больной укоризне, –
Теперь мне осталось от жизни
           Немного. 

Не знать и не ждать перемены,
Смотреть на докучные стены 
           Досадно,
Мечтать же о дне неслучайном,
Навеки запретном и тайном,
           Отрадно. 

Да, он никогда не настанет, –
И кто моё сердце обманет 
           Гаданьем!
Не мне утешаться и верить,
И тёмные пропасти мерить
           Желаньем.



* * *


Детский лепет мне несносен,
Мне противен стук машин.
Я хочу под тенью сосен
Быть один, всегда один, –

Чтоб пустынно восходило
И катилось надо мной
Безответное светило,
Змей безумно-золотой, –

Чтоб свободный и пустынный
Веял ветер всех сторон,
Погружая душу в длинный,
Безразгадно-вещий сон.

Чтоб никто не молвил слова
Ни со мной, ни обо мне,
Злым вторжением былого
В беспредельной тишине, –

И когда настанет время
Беспробудно опочить
И томительное бремя
С утомленных плеч сложить, –

Чтоб никто моей пустыней
С тихим пеньем не ходил,
Чтоб не плавал ладан синий
Вкруг колеблемых кадил.



* * *


Предметы предметного мира, –
И солнце, и путь, и луна,
И все колебанья эфира,
И всякая здесь глубина, 

И всё, что очерчено резко,
Душе утомлённой моей –
Страшилище звона и блеска,
Застенок томительных дней. 

От света спешу я в чертоги,
Где тихой мечтою дышу,
Где вместе со мною лишь боги,
Которых я сам возношу. 

Бесшумною тканью завешен
Чертога безмолвный порог.
Там грех мой невинно-безгрешен,
И весело-светел порок.

Никто не наложит запрета,
И грубое слово ничьё
Не бросит внезапного света
На слово иль дело моё. 

Я древних заклятий не знаю
На той стороне бытия,
И если я кровь проливаю,
То кровь эта – только моя. 





Печатается по: Сологуб Федор. Собрание стихов. Книга III и IV. М.: Скорпион, 1904.