ПЕСНЯ
СОТРУДНИКОВ
САТИРИЧЕСКОГО
ЖУРНАЛА
Поэт.
Погиб
свободный смех,
А
мы живем...
Тоска
в глазах у всех –
Что
мы споем?
Все.
Убежав
от мертвой злобы,
Мы
смеялись – ой-ли-ла!
Открывалось
дно трущобы
И
чуть-чуть яснела мгла.
Но
известные утробы
Съели
юмор – ой-ли-ла!
И,
исполнен хилой злобы,
Юмор
стонет, как пила.
Художник.
Голова
горит от тем,
Карандаш
остер и тонок,
Лишь
художник тих и нем,
Как
спеленутый ребенок...
Юморист.
Врешь!
Ребенок
Из
пеленок
Буйно
рвется и кричит,
А
художник,
Как
заложник,
Слышит,
видит... и молчит.
Поэт.
Звени,
мой стих, и плачь!
Мне
хуже всех –
Я
должен, как палач,
Убить
свой смех…
Все.
«Смеха
не надо бояться»,
В
смехе последний оплот:
Не
над чем разве смеяться?
Лучше
без слов задыхаться
Чадом
родимых болот?
Юморист.
Вопрос
гораздо проще –
Они сказали: «нет!»
Друзья,
вернемся к теще –
Невиннейший
сюжет...
Все.
Он
прав – играть не стоит в прятки,
Читатель
дорогой!
Подставь
чувствительные пятки
И,
знай, брыкай ногой.
Поэт (запевает).
Зять
с тещей, сидя на ольхе,
Свершали
смертный грех...
Смешно?
Хи-хи. Смешно? Хэ-хэ.
Греми,
свободный смех!
Все.
Ноги
кверху! Выше, выше...
Счастлив
только идиот.
Пусть
же яростней и лише
Идиотский
смех растет.
Превратим
старушку-лиру
В
балалайку. Жарь до слез!
Благородную
сатиру
Ветер
северный унес...
<1908>
НЕВОЛЬНОЕ
ПРИЗНАНИЕ
Гессен
сидел с Милюковым в печали.
Оба
курили и оба молчали.
Гессен
спросил его кротко, как Авель:
«Есть
ли у вас конституция, Павел?»
Встал
Милюков. Запинаясь от злобы,
Резко
ответил: «Еще бы! Еще бы!»
Долго
сидели в партийной печали.
Оба
курили и оба молчали.
Гессен
опять придвигается ближе:
«Я
никому не открою – скажи же!»
Раненый
демон в зрачках Милюкова:
«Есть
– для кадет! А о прочих ни слова...»
Мнительный
взгляд на соратника бросив,
Вновь
начинает прекрасный Иосиф:
«Есть
ли»... но слезы бегут по жилету –
На
ухо Павел шепнул ему: «Нету!»
Обнялись
нежно и в мирной печали
Долго
курили и долго молчали.
<1909>
БАЛЛАДА
Я позвал их,
показал им пирог
и предложил
условия. Большего им
и не
требовалось.
(Ж. Ж. Руссо. «Эмиль»)
Устав
от дела, бюрократ
Раз,
вечером росистым,
Пошел
в лесок, а с ним был штат:
Союзник
с октябристом.
Союзник нес его шинель,
А октябрист – его портфель...
Лесок дрожал в печали,
И звери чуть дышали.
Вдруг
бюрократ достал пирог
И
положил на камень:
–
Друзья! Для ваших верных ног
Я
сделаю экзамен –
За две версты отсель, чрез брод,
Бежите задом наперед.
И кто здесь первый будет,
Пирог себе добудет.
Ушли.
Вот слышен конский топ,
И
октябрист, весь в мыле,
Несется
к камушку в галоп –
Восторг
горит на рыле!
– Скажи, а где наш общий брат? –
Спросил в испуге бюрократ.
– Отстал. Под сенью ветел
Жида с деньгами встретил...
–
А где пирог мой? – Октябрист
Повел
тревожно носом
(Он
был немножко пессимист
По
думским ста запросам).
Но бюрократ слегка икнул,
Зачем-то в сторону взглянул,
Сконфузился, как дева,
И показал на чрево.
<1909>
ЦЕНЗУРНАЯ САТИРА
Я
видел в карете монаха,
Сверкнула
на рясе звезда...
Но
что я при этом подумал –
Я
вам не скажу никогда!
Иду
и – наткнулся на Шварца
И
в страхе пустился бежать...
Ах,
что я шептал по дороге –
Я
вам не решаюсь сказать!
Поднялся
к знакомой курсистке.
Усталый
от всех этих дел,
Я
пил кипяченую воду,
Бранился
и быстро хмелел.
Маруся!
Дай правую ручку...
Жизнь
– радость, страданье – ничто!
И
молча я к ней наклонился...
Зачем?
Не скажу ни за что!
<1908>
ЭКСПРОМТ
И
мы когда-то, как Тиль-Тиль,
Неслись
за Синей Птицей!
Когда
нам вставили фитиль –
Мы
увлеклись синицей.
Мы
шли за нею много миль –
Вернулись
с Черной Птицей!
Синицу
нашу ты, Тиль-Тиль,
Не
встретил за границей?
<1909>
ГАРМОНИЯ
(Подражание древним)
Роза
прекрасна по форме и запах имеет приятный,
Болиголов
некрасив и при этом ужасно воняет.
Байрон,
и Шиллер, и Скотт совершенны и духом и телом,
Но
безобразен Буренин, и дух от него нехороший.
Тихо
приветствую мудрость любезной природы.
Ловкой
рукою она ярлыки налепляет:
Даже
слепой различит, что серна, свинья и гиена
Так
и должны были быть – серной, свиньей и гиеной.
Видели,
дети мои, приложения к русским газетам?
Видели
избранных, лучших, достойных и правых из правых?
В
лица их молча вглядитесь, бумагу в руках разминая,
Тихо
приветствуя мудрость любезной природы.
<1908>
ТАМ ВНУТРИ
У
меня серьезный папа –
Толстый,
важный и седой;
У
него с кокардой шляпа,
А
в сенях городовой.
Целый
день он пишет, пишет –
Даже
кляксы на груди,
Подойдешь,
а он не слышит,
Или
скажет: «Уходи».
Ухожу...
У папы дело,
Как
у всех других мужчин.
Только
как мне надоело:
Все
один, да все один!
Но
сегодня утром рано
Он
куда-то заспешил
И
на коврик из кармана
Ключ
в передней обронил.
Наконец-то...
Вот так штука.
Я
обрадовался страсть.
Кабинет
открыл без звука
И,
как мышка, в двери – шасть!
На
столе четыре папки,
Все
на месте. Все – точь-в-точь.
Ну-с,
пороемся у папки –
Что
он пишет день и ночь?
«О
совместном обученье,
Как
вреднейшей из затей».
«Краткий
список книг для чтенья
Для
кухаркиных детей».
«В
Думе выступить с законом:
Чтобы
школ не заражать,
Запретить
еврейским женам
Девяносто
лет рожать».
«Об
издании журнала
«Министерский
детский сад».
«О
любви ребенка к баллам».
«О
значении наград».
«Черновик
проекта школы
Государственных
детей».
«Возбуждение
крамолой
Малолетних
на властей».
«Дух
законности у немцев
В
младших классах корпусов».
«Поощрение
младенцев,
Доносящих
на отцов».
Фу,
устал. В четвертой папке
«Апология
плетей».
Вот
так штука... Значит, папка
Любит
маленьких детей?
<1909>
ПОБЕДА
С
тех пор, как помчалась Земля,
Бесцельно
пространство сверля, –
Летает летучая мышь,
Комар и летучая рыба,
Москит, и ворона, и чиж –
Один человек, как гранитная глыба,
Последнее чадо Земли,
Дряхлел и томился в пыли.
С незапамятных времен
Человек тянулся к небу:
Кто под мирный, лирный звон
Подымался к богу Фебу,
Кто, как пламенный Икар,
Делал крылья и срывался,
И ничтожнейший комар
Над несчастным издевался.
Сам
великий Леонардо
Много
бился и страдал, –
Но
летать... Увы, ни ярда
Леонардо
не летал!
От мыса Капа
И
до Тарифа – Hip! Ура!!
Снимайте шляпы!
Пришла
желанная пора:
Ах, от потопа
Едва
ль приятней был сюрприз –
Уже в Европе
Летают
вверх... и даже вниз!
А мы из чести
Пока
на месте все сидим,
Лет через двести
Мы
лучше немцев полетим!
………………………………
Грандиозная
картина:
Вон
над крышами парят
Пресыщенные
кретины
Из
«мышиных жеребят»,
Содержанка
с фокстерьером,
Цуг
жандармских офицеров,
Густопсовые
шпики,
Золотые
барчуки,
Бюрократы,
шулера,
Биржевые
маклера
И,
как толстые вампиры,
Мягкотелые
банкиры.
Тьма
людей, задравши скулы,
Смотрят
снизу, как акулы,
Дирижабли
и бипланы
Им,
увы, не по карману!
Сверху
корки и плевки
И
ликерные бутылки
Попадают
им в затылки.
В
довершение тоски
Те
вверху закрыли солнце!
С утра до ночи
Кто
будет строить дирижабли?
Не раб ли?
О, нет – рабочий.
Зачем?
Чтоб есть и пить.
А
сам он будет ли парить?
Едва
ль. Покуда руки не ослабли,
Он
будет строить дирижабли –
Когда
же тут парить?
<1909>
ВОЛК И БАРАН
(Из Виктора Буше)
Волк
как-то драл с барана шкуру.
Баран,
конечно, верещал.
Озлился
волк: «Что воешь сдуру,
Нахал!
Деру
тебя тебе ж во благо –
Без
шкуры легче – тесно в ней.
Я
эту тему на бумаге
Могу
развить тебе ясней».
Бедняк баран, почти покойник,
В ответ заблеял, чуть дыша:
«Прошу вас, господин разбойник!
Пусть ваша тема хороша –
Но ваша справедливость волчья
Сейчас едва ль мне по плечу...
Ой-ой! Дерите лучше молча,
Я тоже скоро замолчу».
Когда-то
волки просто драли
Без
объяснения причин...
Для
умных женщин и мужчин
Другой
не надобно морали.
<1909>
ОКТЯБРИСТЫ
От
старух до гимназистов –
Все
ругают октябристов,
Справедливость позабыв.
Разве
раньше было мало
Хитрецов
с душою вялой,
Лгущих всем наперерыв,
И
с наигранной осанкой,
Без
смущенья пред охранкой,
С
благородством на челе,
Обвинявших
вслух погоду,
Не
дающую народу
Жить в довольстве и тепле?
Мало
ль было двоедушных,
Теплых,
ласковых, послушных
С гуттаперчевой спиной,
Не
отдавших в пользу ближних
Даже
пары старых нижних
И сочащих сладкий гной...
Люди!
будем справедливы.
Октябристы
лишь правдивы
И собрали заодно –
Все,
что раньше от Адама
До
сегодняшнего срама
Тайно пряталось на дно.
А
другое оправданье
В
том, что каждое созданье:
Князь,
профессор, трубочист –
В
те часы, когда он гадок,
Лжив
и черств и льстиво-сладок –
Безусловно октябрист!
<1908>
МОЛИТВА
Благодарю
Тебя, Создатель,
Что
я в житейской кутерьме
Не
депутат и не издатель
И
не сижу еще в тюрьме.
Благодарю
Тебя, могучий,
Что
мне не вырвали язык,
Что
я, как нищий, верю в случай
И
к всякой мерзости привык.
Благодарю
Тебя, Единый,
Что
в Третью Думу я не взят, –
От
всей души, с блаженной миной,
Благодарю
Тебя стократ.
Благодарю
Тебя, мой Боже,
Что
смертный час, гроза глупцов,
Из
разлагающейся кожи
Исторгнет
дух в конце концов.
И
вот тогда, молю беззвучно,
Дай
мне исчезнуть в черной мгле –
В
раю мне будет очень скучно,
А
ад я видел на земле.
<1908>
ВСЕ ТО ЖЕ
В Государ.
Совете одним из первых будет
разбираться дело
о том, признаются ли
Бестужевские
курсы высшими.
Спор этот
ведется уже 7 лет.
(«Речь»)
В
средневековье шум и гам
Схоласты
подняли в Париже:
Какого
роста был Адам?
И
был брюнет он или рыжий?
Где
был Господь (каков Париж!)
До
первых дней земли и неба?
И
причащается ли мышь,
Поевшая
святого хлеба?..
Возможно
ль «высшими» иль нет
Признать
Бестужевские курсы?
Иль,
может быть, решит Совет
Назвать
их корпусом иль бурсой?
Ведь
курсы высшие – давно,
И
в самом высшем смысле слова,
Ведь
спорить с этим так смешно,
Как
называть реку коровой.
Вставлять
колеса в палки всем,
Конечно,
«высшее» призванье, –
Но
в данном случае совсем
Бессильно
старое брюзжанье.
А,
впрочем... средние века
У
нас гостят, как видно, цепко,
Но
ведь корова не река –
И
не в названье здесь зацепка...
<1909>
ВЕСЕЛАЯ НАГЛОСТЬ
«Русский народ
мало трудится».
(Марков 2-й. Съезд дворян)
Ах, сквозь призму
Кретинизма
Гениально
прост вопросец:
Наш
народ – не богоносец,
А лентяй
И слюнтяй.
В самом деле –
Еле-еле
Ковырять
в земле сухой
Старомодною
сохой –
Не работа,
А дремота.
У француза –
Кукуруза,
Виноград
да лесопилки,
Паровые
молотилки.
А у нас –
Лень да квас.
Лежебокам
За уроком –
Что
бы съездить за границу –
К
шведам, к немцам или в Ниццу?
Не хотят –
Пьют да спят.
Иль со скуки
Хоть науки
Изучали
бы, вороны:
Философию,
законы...
Не желают:
Презирают!
Ну, ленивы!
Даже «Нивы»
Не
хотят читать, обломы.
С
Мережковским незнакомы!!
Только б жрать,
Только б спать.
Но сквозь призму
Критицизма
Вдруг
вопрос родится яркий:
Как
у этаких, как Марков,
Нет хвостов
И клыков?
<1909>
К ЖЕНСКОМУ
СЪЕЗДУ
(Декабрь, 1908)
Не
спорьте о мужских правах, –
Все
объяснимо в двух словах:
Нет прав у нас,
Как и у вас.
И
если в Третьей Думе мы
Цветем,
как розы средь зимы,
То благо вам, –
Что вы не там.
Вы
с нами пламенно ползли –
Вы
с нами нынче на мели.
И
вы, и мы –
Добыча тьмы.
Но
мудрых нет как нет у нас,
Во
век их не было у вас,
И мы, и вы
Без головы...
Чьи
сны давно уже мертвы?
Кто
будет в Мекке, мы иль вы?
Ни мы, ни вы...
Ни вы, ни мы...
А
в воду ужас каждый час
Толкает
больше – вас иль нас?
У двух полов –
Хорош улов.
Не
спорьте о мужских правах,
Все
объяснимо в двух словах:
Коль пасс, так пасс,
Для нас и вас...
<1908>
ЕЩЕ ЭКСПРОМТ
У старца Шварца
Ключ от ларца, –
А
в ларце просвещенье.
Но старец Шварец
Сел на ларец
Без
всякого смущенья.
Сиденье Шварца
Тверже кварца.
Унылая
картина.
Что ж будет с ларцем
Под старцем Шварцем?
Молчу,
молчу невинно...
<1908>
К ПРИЕЗДУ
ФРАНЦУЗСКИХ ГОСТЕЙ
Слава
богам! Петроград посетили французские гости.
Сладкие
вести теперь повезут они в вольный Париж:
Пышных,
развесистых клюкв и медведей на Невском не видно,
Но
у «Медведя» зато французская кухня вполне.
Русский
казенный оркестр гремел без препон Марсельезу,
В
честь двух парламентских стран выпил
французский посол –
«Гений
финансов» теперь пеплом посыплет прическу
И
с благородной тоской Милюкову портфель передаст!..
Где
ж интендантский грабеж, реформобоязнь и Думбадзе,
Черные
сотни, застой, гучковская Дума и гнет?
О,
безобразная ложь русских слепцов-эмигрантов!
Сладкую
весть повезут французские гости в Париж...
1910 г., февраль
ПОТОМКИ
Наши
предки лезли в клети
И
шептались там не раз:
«Туго,
братцы... Видно, дети
Будут
жить вольготней нас».
Дети
выросли. И эти
Лезли
в клети в грозный час
И
вздыхали: «Наши дети
Встретят
солнце после нас».
Нынче,
также как вовеки,
Утешение
одно:
Наши
дети будут в Мекке,
Если
нам не суждено.
Даже
сроки предсказали –
Кто
лет двести, кто пятьсот,
А
пока лежи в печали
И
мычи, как идиот.
Разукрашенные
дули,
Мир
умыт, причесан, мил...
Лет
чрез двести? Черта в стуле!
Разве
я Мафусаил?
Я,
как филин, на обломках
Переломанных
богов.
В
неродившихся потомках
Нет
мне братьев и врагов.
Я
хочу немножко света
Для себя, пока я
жив,
От
портного до поэта,
Всем
понятен мой призыв...
А
потомки... Пусть потомки,
Исполняя
жребий свой
И
кляня свои потемки,
Лупят
в стену головой!
<1908>
ЗЛОБОДНЕВНОСТЬ
Я
сегодня всю ночь просидел до утра, –
Я
испортил, волнуясь, четыре пера:
Злободневность
мелькала, как бешеный хвост,
Я
поймал ее, плюнул и свез на погост.
Называть
наглецов наглецами, увы,
Не
по силам для бедной моей головы–
Наглецы
не поверят, а зрячих смешно
Убеждать
в том, что зрячим известно давно.
Пуришкевич...
обглоданный, тухлый Гучков...
О,
скорее полы натирать я готов
И
с шарманкой бродить по глухим деревням,
Чем
стучать погремушкой по грязным камням.
Сколько
дней золотых и потерянных дней,
Возмущались
мы черствостью этих камней
И
сердились, как дети, что камни не хлеб,
И
громили ничтожество жалких амеб?
О,
ужели пять-шесть ненавистных имен
Погрузили
нас в черный, безрадостный сон?
Разве
солнце погасло, и дети мертвы?
Разве
мы не увидим весенней травы?
Я,
как страус, не раз зарывался в песок...
Но
сегодня мой дух так спокойно высок...
Злободневность,
– Гучкова и Гулькина дочь,
Я
с улыбкой прогнал в эту ночь.
<1908>
ИСТОРИЧЕСКИЙ
ДЕНЬ
(Берлин – выборы 1907 г.)
Это
было так прекрасно –
Под
Берлинским небосводом
Объясненье
в нежных чувствах
Императора
с народом.
Много
было любопытных,
Много
было просто сброда,
Что
при всяком дебоширстве
Образует
тьму народа...
О
победе и знаменах
Император
на балконе
Им
прочел стихи из Клейста
В
театрально-пышном тоне.
(Не
цитировал лишь Канта,
Как
на свадьбе дочки Круппа, –
Потому
что Кант народом
Понимался
очень тупо.)
Но
в тираде о победе
Над
врагом-социалистом
Император
оказался
Выдающимся
стилистом:
«Да-с,
Германия умеет
Наконец
верхом кататься!
Скоро
будем брать барьеры –
Стоит
только постараться».
Так
убийственно логично
Говорил
он на балконе
(Не
обмолвившись ни словом
Лишь
о выборном законе).
А
любезная супруга
Одобрительно
вздыхала
И
сочувственно к народу
Носовым
платком махала.
Немцы
были очень рады –
Немцы
дружно «Hoch»* кричали,
Ну а шутцманы, конечно,
Честь,
напыжась, отдавали.
А
в толпе, на всякий случай,
Юрко
сыщики шатались,
Потому
что... потому что –
Кое-где
и улыбались...
<1907>
<1910>
_________
*«Ура!»
(нем.).
УСПОКОЕНИЕ
(Посв. русским Бисмаркам)
Больной
спокоен. Спрячьте в шкап лекарства и посулы!
Зрачки
потухли, впала грудь и заострились скулы...
Больной
лоялен... На устах застыли крик и стоны,
С
веселым карканьем над ним уже кружат вороны...
С
врачей не спросят. А больной – проснется ли, Бог знает?
Сознаться
тяжко, но боюсь, что он уже воняет.
<1910>