Михаил Кузмин. СОФИЯ. Гностические стихотворения (Сб. НЕЗДЕШНИЕ ВЕЧЕРА)




СОФИЯ


В золоченой утлой лодке
По зеленому пространству,
По лазури изумрудной
Я ждала желанных странствий.
И шафранно-алый парус
Я поставила по ветру,
У кормы я прикрепила
Вешний пух пушистой вербы.
На расплавленном просторе –
Благостно и светозарно,
Но одна я в легкой лодке:
Сестры, братья – все попарно.
На престоле семистолбном
Я, как яхонт, пламенела
И хотеньем бесхотенным
О Тебе, Христос, хотела!
Говорила: «Беззаконно
Заковать законом душу,
Самовольно ли, невольно ль,
А запрет любви нарушу!»
Расковались, оборвались
Златокованны цепочки...
Неужель, Отец, не вспомнишь
О своей любимой дочке?
Солнце вверх летит, что мячик...
Сердцем быстрым холодею...
Ниже, ниже... видны горы...
Тяжелею, тяжелею...
Прорасту теперь травою,
Запою водой нагорной,
И немеркнущее тело
Омрачу землею черной.
Вот, дышу, жених, и помню
Про селения благие,
Я, распятая невеста,
А зовут меня – София!

<1917>



БАЗИЛИД


Даже лошади стали мне слонов огромней!
Чепраки ассирийские давят
Вспененных боков ущелья,
Ужасен зубов оскал!..
И ливийских солдат веселье,
Что трубой и горлами вождя славят,
Тяжело мне,
Как груз сплющенных скал.
Я знаю, что был Гомер,
Елена и павшая Троя.
Герои
Жрали и дрались,
И по радуге боги спускались...
Муза, музища
Плоской ступней шагала,
Говоря во всё горло...
Милая Музенька
Пальчиком стерла
Допотопные начала.
Солнце, ты не гори:
Эго ужасно грубо,
– Только зари, зари, –
Шепчут пересохшие губы, –
Осенней зари полоской узенькой!

Сегодня странный день.
Конечно, я чужд суеверий,
Но эта лиловая тень,
Эти запертые двери!
Куда деваться от зноя?
Я бы себя утопил...
(Смерть Антиноя!)
Но ужасно далёко Нил.
Здесь в саду
Вырыть прудок!
Будет не очень глубок,
Но я к нему приду.
Загородиться ото всего стеною!
Жизнь, как легкий из ноздрей дымок,
Голубок,
Вдали мелькнувший.
Неужели так и скажут: «Умер»?
Я никогда не думал,
Что улыбку променяю на смех и плач.
Мне противны даже дети,
Что слишком шумно бросают мяч.
Я не боролся,
Был слаб,
Мои руки – плети,
Как неграмотный раб,
Слушал набор напыщенных междометий.
И вдруг,
Мимо воли, мимо желаний,
Разверзся невиданных зданий
Светозарный ряд,
Из бледности пламя исторг.
Глашатаем стал бородатый бродяга,
И знание выше знаний,
Чище любви любовь,
Сила силы сильнейшая,
Восторг, –
Как шар,
Кругло, круто,
Кричаще, кипяще
Кудесно меня наполнили.

      Эон, Эон, Плэрома,
      Плэрома – Полнота,
      До домного до дома,
      До тронного до трона,
      До звона, громозвона,
      Ширяй, души душа!
Сила! Сила! Сила!
Напряженные мышцы плети!
Громче кричите, дети,
Красный бросая мяч!
Узнал я и смех и плач!
Что Гомер?
Сильней лошадей, солдат, солнца, смерти и Нила, –
Семинебесных сфер
Кристальная гармония меня оглушила.
      Тимпан, воркуй!
      Труба, играй!
      Вой, бей!
      Вихрь голубей!
      Орлов клекот!
      Стон лебедей!
      Дух, рей,
      Вей, вей,
      Дверей
      Райских рай!
      Рай, рай!
В руке у меня был полированный камень,
Из него струился кровавый пламень,
И грубо было нацарапано слово: 'Άβραξας*.

<1917>
________________
*Αβραξασ (Abraxas) – слово, встречавшееся на древних амулетах, происходит от коптского слова «блаженный»; возможно имя Бога (греч.)



ФАУСТИНА


Серебристым рыба махнула хвостом,
Звезда зажелтела в небе пустом, –
О, Фаустина!

Всё ближе маяк, темен и горд,
Всё тише вода плещет об борт –
Тянется тина...

Отбившийся сел на руль мотылек...
Как день свиданья от нас далек!
Тень Палатина!

Ветром запах резеды принесло.
В розовых брызгах мое весло.
О, Фаустина!

<1917>



УЧИТЕЛЬ


Разве по ристалищам бродят учителя?
Разве не живут они в безмятежной обители?
(Голубой, голубой хитон!)
Хотите ли воскресить меня, хотите ли
Убить, уста, что покой похитили?
(И никто не знает, откуда он).

Мало ли прошло дней, много ли
С того, как его пальцы мои трогали?
(Голубой, голубой хитон!)
С каких пор мудрецы причесываются как щеголи?
В желтом сияньи передо мной не дорога ли?
(И никто не знает, откуда он).

Полированные приравняю ногти к ониксу, –
Ах, с жемчужною этот ворот пронизью...
(Голубой, голубой хитон!)
Казалось, весь цирк сверху донизу
Навстречу новому вздрогнул Адонису.
(И никто не знает, откуда он).

Из Вифинии донеслось дыхание,
Ангельские прошелестели лобзания,
Разве теперь весеннее солнцестояние?

<1917>



ШАГИ


Твои шаги в затворенном саду
И голос горлицы загорной: «Я приду!»
Прямые гряды гиацинтов сладки!
Но новый рой уж ищет новой матки,
И режет свежую пастух дуду.

В пророческом кружится дух бреду
Кадилами священной лихорадки,
И шелестят в воздушном вихре схватки
Твои шаги.

Так верится в томительном аду,
Что на пороге прах пустынь найду!
Полы порфирные зеркально гладки...
Несут все радуги и все разгадки
Созревшему, прозрачному плоду
Твои шаги.

<1917>



МУЧЕНИК


Сумеречный, подозрительный час...
Двусмысленны все слова,
Круги плывут по воде! –
Не святой ли это рассказ?
Отчего же так горит голова,
Чуя «быть беде!»

Варварское и нежное имя –
Я не слыхал такого...
Оно пахнет медом и хлебом...
В великом Риме
Не видали такого святого
Под апостольским небом!

<1918>



РЫБА


Умильно сидеть возле
Учительной руки!
– Рыбачат на плоском озере
Еврейские рыбаки.
Ползут облака снéгово.
– Хлеба-то взяли? Эй!
Над заштопанным неводом
Наклонился Андрей.
Читаем в затворенной комнате,
Сердце ждет чудес.
Вспомни, сынок, вспомни
Мелкий, песчаный лес.
Золотые полотнища спущены
(В сердце, в воде, в камыше?).
Чем рассудку темней и гуще,
Тем легче легкой душе.
Отчего в доме ветрено?
Отчего в ароматах соль?
Отчего, будто в час смертный,
Такая сладелая боль?
Ползут облака снéгово...
По полотнищу вверх глянь –
Играет серебряным неводом
Голый Отрок, глаза – лань.
Наклоняется, подымается, бегает,
Круглится отрочески бедро.
Рядом – солнце, от жара белое,
Златодонное звонкое ведро.
Поймай, поймай! Благовестия
Самой немой из рыб
Брошусь сам в твои сети я,
Воду веретеном взрыв!
Белое, снеговое сияние
Обвевает важно и шутя.
Ты мне брат, возлюбленный и няня,
Божественное Дитя.
Спадает с глаз короста,
Метелкой ее отмести.
Неужели так детски просто
Душу свою спасти?
Всё то же отцовское зало,
– Во сне ли, или грежу я?
Мне на волосы с неба упала
Золотая, рыбья чешуя.

<1918>



ГЕРМЕС


Водителем душ, Гермесом,
Ты перестал мне казаться.
Распростились с болотистым адом,
И стал ты юношей милым.
Сядем
Над желтым, вечерним Нилом.
Ныряет двурогий месяц
В сетке акаций.
Твои щеки нежно пушисты,
Не нагладиться вдосталь!
– Чистым – всё чисто, –
Помнишь, сказал Апостол?
В лугах заливных всё темней.
Твой рот – вишня, я – воробей.
      В твоих губах не эхо ли
      На каждый поцелуй?
      Все лодочки уехали,
      Мой милый, не тоскуй.
      Все лодочки уехали
      Туда, далёко, вдаль!
      Одежда нам помеха ли?
      Ужаль, ужаль, ужаль!
Но отчего этот синий свет?
Отчего этот знак на лбу?
Маленькие у ног трещоткой раскрылись крылья.
Где ты? здесь ли? нет?
Ужаса
Связал меня узел,
Напало бессилье...
Снова дремлю в гробу...
Снова бледная лужица
(Выведи, выведи, водитель мой!),
Чахлый и томный лес...
(Ветер все лодки гонит домой)
Гермес, Гермес, Гермес!

<1918>