Михаил Кузмин. ЛИКИ (Сб. ЭХО)




ДВА СТАРЦА


Жили два старца
Во святой пустыне,
Бога молили,
Душу спасали.
Один был постник,
Другой домовитый,
Один всё плакал,
Другой веселился.
Спросят у постника:
«Чего, отче, плачешь?»
Отвечает старец:
«О грехах горюю».
Спросят веселого:
«О чем ты ликуешь?»
Отвечает старец:
– Беса труждаю.
У постника печка
Мхом поросла вся,
У другого – гости
С утра до полночи:
Странники, убогие,
Божии люди,
Нищая братия,
Христовы братцы.
Всех он встречает,
Всех привечает,
Стол накрывает,
За стол сажает.
Заспорили старцы
О своих молитвах,
Чья Богу доходчивей,
Господу святее.
Открыл Вседержитель
Им знаменье явно:
Две сухих березки
На глухой поляне.
«Вместе ходите,
Вровень поливайте:
Чья скорее встанет,
Чья зазеленеет,
Того молитва
Господу святее».
Трудятся старцы
Во святой пустыне,
Ко деревьям ходят,
Вровень поливают,
Темною ночью
Ко Господу взывают.
За днями недели
Идут да проходят,
Приблизились сроки
Знаменья Господня.
Встали спозаранок
Святые старцы.
Начал положили,
Пошли на поляну.
Господь сердцеведец,
Помилуй нас грешных!
Пришли на поляну:
«Слава Тебе, Боже!»
Глáзы протерли,
Нáземь повалились!
У постного брата
Береза-березой.
У другого старца
Райски распушилась.
Вся-то зелёна,
Вся-то кудрява,
Ветки качает,
Дух испущает,
Малые птички
Свиристят легонько.
Заплакали старцы
Знаменью Господню.
– Старцы, вы старцы,
Душу спасайте,
Кто как возможет,
Кто как восхочет.
Господь Милосердный
Всех вас приимет.
Спáсенью с любовью, –
Спасу милее.
Слава Тебе, Боже наш,
Слава Тебе,
И ныне, и присно,
И вó веки веком,
Аминь.

1915



ЕЛКА


С детства помните сочельник,
Этот детский день из дней?
Пахнет смолкой свежий ельник
Из незапертых сеней.
Всё звонят из лавок люди,
Нянька ходит часто вниз,
А на кухне в плоском блюде
Разварной миндальный рис.
Солнце яблоком сгорает
За узором льдистых лап.
Мама вещи прибирает
Да скрипит заветный шкап.
В зале всё необычайно,
Не пускают никого,
Ах, условленная тайна!
Всё – известно, всё ново!
Тянет новая матроска,
Морщит в плечиках она.
В двери светлая полоска
Так заманчиво видна!
В парафиновом сияньи
Скоро ль распахнется дверь?
Это сладость ожиданья
Не прошла еще теперь.
Позабыты все заботы,
Ссоры, крики, слезы, лень.
Завтра, может, снова счеты,
А сейчас – прощеный день.
Свечи с треском светят, ярки,
От орехов желтый свет.
Загадаешь все подарки,
А загаданных и нет.
Ждал я пестрой карусели,
А достался мне гусар,
Ждал я пушки две недели –
Вышел дедка, мил и стар.
Только Оля угадала
(Подглядела ли, во сне ль
Увидала), но желала
И достала колыбель.
Все довольны, старый, малый,
Поцелуи, радость, смех.
И дрожит на ленте алой
Позолоченный орех.
Не ушли минуты эти,
Только спрятаны в комод.
Люди все бывают дети
Хоть однажды в долгий год.
Незаслуженного дара
Ждем у запертых дверей:
Неизвестного гусара
И зеленых егерей.
Иглы мелкой ели колки,
Сумрак голубой глубок,
Прилетит ли к нашей елке
Белокрылый голубок?
Не видна еще ребенку
Разукрашенная ель,
Только луч желто и тонко
Пробивается сквозь щель.
Боже, Боже, на дороге
Был смиренный Твой вертеп,
Знал Ты скорбные тревоги
И узнал слезовый хлеб.
Но ведет святая дрёма
Ворожейных королей.
Кто лишен семьи и дома,
Божья Мама, пожалей!

1917



ПАСХА


На полях черно и плоско,
Вновь я Божий и ничей!
Завтра Пасха, запах воска,
Запах теплый куличей.
Прежде жизнь моя текла так
Светлой сменой точных дней,
А теперь один остаток
Как-то радостно больней.
Ведь зима, весна и лето,
Пасха, пост и Рождество,
Если сможешь вникнуть в это,
В капле малой – Божество.
Пусть и мелко, пусть и глупо,
Пусть мы волею горды,
Но в глотке грибного супа –
Радость той же череды.
Что запомнил сердцем милым,
То забвеньем не позорь.
Слаще нам постом унылым
Сладкий яд весенних зорь.
Будут, трепетны и зорки,
Бегать пары по росе,
И на Красной, Красной горке
Обвенчаются, как все.
Пироги на именины,
Дети, солнце... мирно жить,
Чтобы в доски домовины
Тело милое сложить.
В этой жизни Божья ласка,
Словно вышивка, видна,
А теперь ты, Пасха, Пасха,
Нам осталася одна.
Уж ее не позабудешь,
Как умом ты ни мудри.
Сердце теплое остудишь?
Разогреют звонари.
И поют, светлы, не строги:
Дили-бом, дили-бом-бом!
Ты запутался в дороге?
Так вернись в родимый дом.

<1916>



УСПЕНЬЕ


Богородицыно Успенье
Нам нетленье открыло встарь.
Возликуйте во песнопеньи,
Заводите красно тропарь.
Во саду Богоматерь дремлет,
Словно спит Она и не спит,
В тонком сне Она пенью внемлет,
Божий вестник пред Ней стоит.
Тот же ангел благовествует,
Но посуплен и смутен он,
Ветвью темною указует,
Что приходит последний сон.
Наклонилась раба Господня:
– Вот готова я умереть,
Но позволь мне, Господь, сегодня
Всех апостолов вновь узреть. –
Во свечах, во святых тимьянах
Богородицы чтут конец,
Лишь замедлил во Индинианах
Во далеких Фома близнец.
Он спешит из-за рек глубоких,
Из-за сизых высоких гор,
Но апостолов одиноких
Неутешный обрел собор.
Говорит Фома милым братьям:
«Неужели я хуже всех?
Богородицыным объятьям
За какой непричастен грех?
Жажду, братия, поклониться,
Лобызать тот святой порог,
Где Небесная спит Царица
На распутии всех дорог».
Клонит голову он тоскливо,
Греет камни пожаром уст...
Гроб открыли... Святое диво!
Гроб Марии обрящен пуст.
Где Пречистой лежало тело,
Рвался роз заревой поток.
Что ручьем парчевым блестело?
То Владычицы поясок.
О, цветы! о, ручьи! о, люди!
О, небес голубая сень!
О златом, о нетленном чуде
Говорится в Успеньев день.
Ты и Дева, и Мать Святая,
Ты и родина в пору гроз:
Встанет, скорбная, расцветая
Буйным прóливнем новых роз!

1916



СТРАСТНОЙ ПЯТОК


      Плачует Дева, Распента зря...
      Крвава заря
      Чует:
      Земнотряси гробы зияют зимны.
      Лепечут лепетно гимны
      В сияньи могильных лысин.
      Возвысил
      Глас, рая отвыкший, адов Адам:
      – Адонаи! Адонаи! –
      Гуляют,
      Трясясь могильно, старцы,
      Отцы и деды;
      Вселяют
      Ужас и радость ходильцы прохожим.
      Зрите, пророки:
      Оки
      Девы без бури –
      Синее кобольта и берлинской лазури!
      Синё сползло на щеки,
      Синеет пречистый рот!..
      Народ
      Любимый,
      Разве в разбеги зигзаг
      Не чтется могиле могила?
      Хлестко
      Рванулась завесь святая...
      Молила,
      Распента зря, жестко
      Жестоковыйных железных...
      Адонаи!
      В безднах
      Остановился вир синий.
      Павлиний
      Луч рассекают кометы,
      С петель сорвные!
      Деве сердце вонзло пронзило
      Копье, и меч, и трость.
      Моли, да подаст Тебе силы
      Тлени тенной Гость.
      О, как бьется
      Голубь сердный,
      Страж усердный
      Божьей Мати!
      Вот склонилась,
      Вот скорбнилась,
      К бледну палу
      Вот упала.
А над Девьей млстивной главой,
Как плаканный у мытаря золотой,
Звезда восстала!

1917



ЛЕЙНЫЙ ЛЕМУР


В покойце лейном летавит Лемур.
Алеет Лейла, а Лей понур.
      «О, лейный сад!
      О, лейный сад!»
Девий зáклик далече рад.

Зовешь ты, Лейла, всё алей:
«Обручь меня, о милый Лей.
      Возьми, летун!
      Пронзи, летун
Могильник тлинный, живой ползун!»

Всё близит, близит груди грудь,
Зубий чешуй на грустную чудь,
      Змеей зверит,
      Горей горит
В зрачке перлиный маргарит...

Кровей пятнит кабаний клык...
О, отрочий, буявый зык!
      – О, бледний птич!
      О, падь опличь! –
Плачует дале девий клич!

1917