Иногда
в пустыне возникают
голоса,
но никто не знает, откуда они.
Слова одного бедуина
1
О, Господи, молю Тебя, приди!
Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю,
Уж тридцать лет ношу огонь в груди,
Уж тридцать лет Тебя я ожидаю.
О, Господи, молю Тебя, приди!
Мне разум говорит, что нет Тебя,
Но слепо я безумным сердцем верю,
И падаю, и мучаюсь, любя.
Ты видишь, я душой не лицемерю,
Хоть разум мне кричит, что нет Тебя!
О, смилуйся над гибнущим рабом!
Нет больше сил стонать среди пустыни,
Зажгись во мраке огненным столбом,
Приди, молю Тебя, я жду святыни.
О, смилуйся над гибнущим рабом!
2
Только что сердце молилось Тебе,
Только что вверилось темной судьбе,
–
Больше не хочет молиться и ждать,
Больше не может страдать.
Точно задвинулись двери тюрьмы,
Душно мне, страшно от шепчущей тьмы,
Хочется в пропасть взглянуть и упасть,
Хочется Бога проклясть.
3
О, Даятель немых сновидений,
О, Создатель всемирного света,
Я не знаю Твоих откровений,
Я не слышу ответа.
Или трудно Тебе отозваться?
Или жаль Тебе скудного слова?
Вот уж струны готовы порваться
От страданья земного.
Не хочу славословий заемных, –
Лучше крики пытаемых пленных,
Если Ты не блистаешь для темных,
И терзаешь смиренных!
4
О, как Ты далек! Не найти мне
Тебя, не найти!
У стали глаза от простора
пустыни безлюдной.
Лишь кости верблюдов белеют на
тусклом пути,
Да чахлые травы змеятся над
почвою скудной.
Я жду, я тоскую. Вдали вырастают
сады.
О, радость! Я вижу, как пальмы
растут, зеленея.
Сверкают кувшины, звеня от
блестящей воды.
Все ближе, все ярче! – И сердце
забилось, робея.
Боятся и шепчет: «Оазис!» – Как
сладко цвести
В садах, где, как праздник,
пленительна жизнь молодая.
Но что это? Кости верблюдов
лежат на пути!
Все скрылось. Лишь носится
ветер, пески наметая.
5
Но замер и ветер средь мертвых
песков,
И тише, чем шорох увядших
листов,
Протяжней, чем шум Океана,
Без слов, но, слагаясь в
созвучия слов,
Из сфер неземного тумана,
Послышался голос, как будто бы зов,
Как будто дошедший сквозь бездну
веков
Утихший полет урагана.
6
«Я откроюсь тебе в неожиданный миг,
И никто не узнает об этом,
Но в душе у тебя загорится родник,
Озаренный негаснущим светом.
Я откроюсь тебе в неожиданный миг.
Не печалься. Не думай об этом.
Ты воскликнул, что Я бесконечно далек,
–
Я в тебе, ты во Мне, безраздельно.
Но пока сохрани только этот намек:
–
Все – в одном. Все глубоко и цельно.
Я незримым лучом над тобою горю,
Я желанием правды в тебе говорю».
7
И там, где пустыня с Лазурью слилась,
Звезда ослепительным ликом зажглась.
Испуганно смотрит с немой
вышины, –
И вот над пустыней зареяли сны.
Донесся откуда-то гаснущий звон,
И стал вырастать в вышину небосклон.
И взорам открылось при свете зарниц,
Что в небе есть тайны, но нет в
нем границ.
И образ пустыни от взоров исчез,
За небом раздвинулось Небо небес.
Что жизнью казалось, то сном пронеслось,
И вечное, вечное счастье зажглось.
Рим.
Осень,
1897