Gdzież jesteś, synu zemsty?
Krasiňski
Śpiewaj i
przeklinaj!
Mickiewicz
Где же ты, сын
мщенья?
Красинский
Пой и проклинай!
Мицкевич
ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ
Черные вороны, воры играли над нами.
Каркали. День погасал.
Темными снами
Призрак наполнил мне бледный бокал.
И, обратившись лицом к погасающим зорям,
Пил я, закрывши глаза,
Видя сквозь бледные веки дороги с идущим
и идущим сгорбленным Горем.
Вороны вдруг прошумели как туча, и вмиг
разразилась гроза.
Словно внезапно раскрылись обрывы.
Выстрелы, крики, и вопли, и взрывы.
Где вы, друзья?
Странный бокал от себя оторвать не могу
я, а сказка моя
Держит меня, побледневшего, здесь,
заалевшими снами-цепями.
Мысли болят. Я, как призрак, застыл.
Двинуться, крикнуть – нет воли, нет сил.
Каркают вороны, каркают черные, каркают
злые над нами.
АМУЛЕТЫ ИЗ АГАТА
Амулеты из агата,
И других цветных камней,
Ты дала мне в час заката,
В час заката красных дней.
Я с самим собой прощался,
О, Колдунья, и с тобой,
Обещал я, обещался
Быть в пещере голубой.
Да, к полдневной позолоте
Позабывши путь и след,
Подбирать в лазурном гроте
К амулету амулет.
Я свершил обет заклятья,
Я забыл, сдержав свой нрав,
Розы губ, восторг объятья,
Изумруды нежных трав.
Камни, камни заклинаний
Ты дала мне – вот они.
В их узорах – мир стенаний,
Чуть один пошевельни.
В них напевность так богата,
В их мерцаньях – смерть врагу.
Но враждою сердце смято,
Больше быть здесь не могу.
Стоны грома в миг раската,
Вот они – бери, скорей.
О, заклята жизнь агата,
Сколько воли в снах камней!
КРИК
Мой крик был бы светлым и юным, –
Не встретив ответа, он сделался
злым.
И предал я дух свой перунам,
Я ударил по звонким рыдающим
струнам,
И развеялась радость, как дым.
Я был бы красивым,
Но я встретил лишь маски тьмы тем
оскорбительных лиц
И ум мой, как ветер бегущий по
нивам,
Стал мнущим и рвущим, стал
гневным, ворчливым,
Забыл щебетания птиц.
Над Морем я плачу,
Над холодной и вольной пустыней
морей.
О, люди, вы – трупы, вы – звери,
в придачу,
Я дни меж солеными брызгами
трачу,
Но жить я не буду в удушье людей.
ПОЛНОЧНЫЙ ЧАС
Полночный час. Ведовски-страшный
час.
День схоронен. И вновь родится
сложность.
Разъять восторг и пытку – невозможность.
Из вышних бездн глядит
бездонность глаз.
Как жутко мне. Вот глуше все и
тише.
И веянье я слышу в тишине.
Так бархатно. Как будто льнет ко
мне
Беззвучное крыло летучей мыши.
КРУГИ
Круговидные светила –
Без конца и без начала.
Что в них будет, то в них было,
Что в них нежность, станет жало.
Что в них ласка, есть отрава,
А из мрака, а из яда
Возникает чудо-слава,
Блеск заманчивый для взгляда.
Из вулканов, из обрывов,
Рудников и разрушенья –
Роскошь ярких переливов,
Драгоценные каменья.
Из кошмарности рождений,
С свитой грязи, крови, криков –
Светлый гений песнопений,
Сонмы стройных женских ликов.
А из жизни вновь могила,
И горят, лазурно, ало,
Круговидные светила,
Без конца и без начала.
ИНДИЙСКИЙ ТОТЕМ
Индийский тотем – жуткий знак,
Резная сложная колонна.
Из зверя – зверь. Кто друг, кто
враг,
Не разберешь. Здесь все – уклонно.
Друг друга держат все во рту,
Убийца – каждый, и убитый.
Грызя, рождают красоту,
Глядят бесовски-волчьей свитой.
Уста, и паста, и глаза,
Зверинокрылость, чудо-рыба.
В цветных зрачках горит гроза,
Жизнь в жизни – в змейностях
изгиба.
И древо жизни мировой
Растет в чудовищной прикрасе,
Являясь мной, чтоб стать тобой,
Пьяня и множа ипостаси.
СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ
Святой Георгий, убив Дракона,
Взглянул печально вокруг себя.
Не мог он слышать глухого стона,
Не мог быть светлым – лишь свет
любя.
Он с легким сердцем, во имя Бога,
Копье наметил и поднял щит.
Но мыслей встало так много,
много,
И он, сразивши, сражен, молчит.
И конь святого своим копытом
Ударил гневно о край пути.
Сюда он прибыль путем избитым.
Куда отсюда? Куда идти?
Святой Георгий, святой Георгий,
И ты изведал свой высший час!
Пред сильным Змеем ты был в
восторге,
Пред мертвым Змием ты вдруг
погас!
ВСТРЕЧА
Сон жуткий пережил вчера я наяву.
По улице я шел – один, не я
всегдашний,
Лишь тело, труп меня, что телом я
зову.
Тюрьма передо мной своей
грозилась башней.
И вот навстречу мне идет моя
душа,
Такая же, как я, до грани
совпаденья.
Так прямо на меня, упорно, не
спеша,
С решением немым жестокого
виденья.
Мой труп упрямо шел. Был труден
каждый шаг,
Но встреча этих двух сближалась
неуклонно,
Как будто в зеркале, вот – я, но
я – мой враг.
Идем. Тюрьма молчит. Враждебна
высь, бездонна.
Все ближе, ближе мы. Бледнею я и
он.
И вдруг нас больше нет. Миг
ужаса. Миг встречи.
Ум вброшен в темноту. На башне
тихий звон.
Кому-то целый мир, упав, налег на
плечи!
ПРИЗРАЧНЫЙ НАБАТ
Я дух, я призрачный набат,
Что внятен только привиденьям.
Дома, я чувствую, горят,
Но люди скованы забвеньем.
Крадется дымный к ним огонь,
И воплем полон я безгласным, –
Гуди же, колокол, трезвонь,
Будь криком в сумраке неясном.
Ползет густой, змеится дым,
Как тяжкий зверь – ночная чара.
О, как мне страшно быть немым
Под медным заревом пожара!
ТЕТЕНЬКА ИЗ СЕЛА
– Тетенька, тетенька, миленькая,
Что ты такая уныленькая?
Или не рада, что к нам из села
В город пошла ты, и в город
пришла?
– Эк ты, девчонка, горазда
болтать.
Чуть подросла, от земли не
видать,
Только и знаешь – шуршишь, словно
мышь.
Что же ты тетку свою тормошишь?
– Тетенька, может, мой разум и
мал,
Только вот вижу – наш смех
замолчал.
Тетенька, право, мне страшно с
тобой,
Точно здесь кто-то еще есть
другой.
– Девонька, эти ты глупости
брось,
К ночи нельзя так болтать на
авось.
Лучше давай про село расскажу,
После помолимся, спать уложу.
В городе, девонька, все бы вам
смех,
В городе много забав и утех.
Наши избенки-то, наше село
Лесом, потемками все облегло.
В лес за дровами – а там лесовик,
Вон за стволом притаился, приник.
Чур меня, крикнешь – он вытянет
нос,
Так захохочет – по коже мороз.
Ночью, как это так выйдешь на
двор,
Звери какие-то смотрят из нор,
Совы на крыше усядутся в ряд,
Углем глаза, как у ведьмы, горят.
В избу назад – а в клети домовой,
Ты на полати – а он уж с тобой,
Вот навалился – и стонешь во сне,
Душно так, тяжко так, страшно так
мне.
Нежити ходят, бормочут во тьму,
Шепчут, скривясь, – ничего не пойму.
Словно они балалаечники,
Баешники, перебаешники.
Тетка умолкла. Девчонка спала.
Тетки дослушать она не могла.
Обе застыли, я в комнате той
Явно, что кто-то еще был другой.
ПОДМЕНЫШ
Я мать, и я люблю детей.
Едва зажжется Месяц, серповидно,
Я плачу у окна.
Мне больно, страшно, мне
мучительно-обидно.
За что такая доля мне дана?
Зловещий пруд, погост, кресты,
Мне это все отсюда видно,
И я одна.
Лишь Месяц светит с высоты.
Он жнет своим серпом? Что жнет? Я
брежу.
Полно. Стыдно.
Будь твердой. Плачь, но твердой
нужно быть.
От Неба до Земли, сияя,
Идет и тянется нервущаяся нить.
Ты мать, умей, забыв себя,
любить.
Да, да, я мать, и я дурная,
Что не умела сохранить
Своих детей.
Их всех сманила в пруд Колдунья
злая,
Которой нравится сводить с ума
людей.
Тихонько ночью приходила,
Когда так крепко я спала,
Мой сон крепя, детей будила.
Какая в ней скрывалась сила,
Не знаю я. Весь мир был мгла.
Своей свечой она светила,
И в пруд ее свеча вела.
Чем, чем злодейка ворожила,
Не знаю я.
О, с теми, кто под сердцем был, расстаться,
О, жизнь бессчастная моя!
Лишь в мыслях иногда мы можем
увидаться,
Во сне.
Но это все – не все. Она
страшней, чем это.
И казнь безжалостней явила Ведьма
мне.
Вон там, в сиянье месячного
света,
В той люльке, где качала я детей,
Когда малютками они моими были,
И каждый был игрушкою моей,
Пред тем, как спрятался в могиле
И возрастил плакун-траву,
Лежит подменыш злой, уродливый,
нескладный,
Которого я нежитью зову,
Свирепый, колченогий, жадный,
Глазастый, с страшною распухшей
головой,
Ненасытимо-плотоядный,
Подменыш злой.
Чуть взглянет он в окно – и лист
березы вянет.
Шуршит недобрый вихрь желтеющей
травой, –
Вдруг схватит дудку он, играть
безумно станет,
И молния в овины грянет,
И пляшет все кругом, как в пляске
хоровой,
Несутся камни и поленья,
Подменыш в дудку им дудит,
А люди падают, в их сердце
онеменье,
Молчат, бледнеют – страшный вид.
А он глядит, глядит стеклянными
глазами,
И ничего не говорит.
Я не пойму, старик ли он,
Ребенок ли. Он тешится над нами.
Молчит и ест. Вдруг тихий стон.
И жутко так раздастся голос
хилый: –
«Я стар, как древний лес!»
Повеет в воздухе могилой.
И точно встанет кто. Мелькнул,
прошел, исчез.
Однажды я на страшное решилась: –
Убить его. Жить стало невтерпеж.
За что такая мне немилость?
Убрать из жизни эту гнилость.
И вот я наточила нож.
А! как сегодня ночь была, такая.
На небе Месяц встал серпом.
Он спал. Я подошла. Он спал. Но
Ведьма злая
Следила в тайности, стояла за
углом.
Я не видала. Я над ним стояла:
Я только видела его.
В моей душе горело жало.
Я только видела его.
И жажду тешила немую: –
Вот эту голову, распухшую и злую,
Отрезать, отрубить, чтобы исчез
паук,
Притих во мраке гробовом.
«Исчезнешь ты!» И я ударила
ножом.
И вдруг –
Не тело предо иной, мякина,
Солома, и в соломе кровь,
Да, в каждом стебле кровь и тина.
И вот я на пруду. Трясина.
И в доме я опять. И вновь
Белеет Месяц серповидно.
И я у моего окна.
В углу подменыша мне видно.
Там за окном погост. Погост. И я
одна.
НЕТ СЛЕЗ
Нет слез. Я больше плакать не
умею,
С тех пор как посвящен я в
колдуны.
О, Вещая Жена! Я ведал с нею
Ведовское. На зов ее струны
Скликались звери. Говор человечий
Был меж волков лесных. А меж
людей
Такие, в хрипах, слышались мне
речи,
Что нет уж больше слез в душе
моей.
Кто там под пыткой? Кто кричит
так звонко?
Молчу. Себя заклял я колдовски.
Мучь всех! Меня! Мучь моего
ребенка!
Мольбы не будет. Кровь забьет в
виски.
Забьется в голове как тяжкий
молот.
Но слез моих тебе, палач, не
знать.
Пусть будет самый свод Небес
расколот.
Ты проклят. Тверды мы. И эту рать
Не победить палачеством убогим.
Мы все растем. Стальнеет пытка в
нас.
Минуты время движут кругом
строгим.
Ты проклят! Проклят! Жди! Еще
лишь час!
ОТЗВУК НАРОДНОГО
Уж ты, Солнце, Солнце красно,
Ты с полуночи взойди,
Чтоб очам не ждать напрасно,
Кто там, что там впереди.
Чтоб покойникам в могиле
Не во тьме глухой сидеть.
Чтобы с глаз они сложили
Закрывающую медь.
Уж ты, Месяц, Месяц ясный,
Глянь, и с вечера взойди,
Чтоб забыть о муке страстной,
Что осталась позади.
Чтобы мертвым, властью слова,
Властью света твоего,
Не крушить, из-за былого,
Ретивого своего.
Уж ты, Ветер, Ветер буйный,
Ты с полуночи возвей,
Многовейный, многоструйный,
Будь отрадою моей.
Возвести моим родимым,
Что и в нас бесстрашный свет.
Все мы бросим, пустим дымом,
Но пойдем за ними вслед.
ЗАРЯ-ЗАРЯНИЦА
Заговор
Заря-Заряница,
Красная Девица,
Красная Девица, полуночница.
Красные губы,
Белые зубы,
Светлые кудри, светлоочница.
Все ли вы, Зори,
В красном уборе,
С кровавыми лентами, рдяными?
Вечно ли крови,
Встари и внови,
Розами быть над туманами?
Заря-Заряница,
Красная Девица,
Будь ты моею защитою,
От вражьей силы,
Довременной могилы,
И от жизни, тоскою повитою.
По какому наитью,
Рудожелтою нитью,
Ты, иглой золотою, проворною
Вышиваешь со славой,
Пеленою кровавой,
Свой узор над трясиною черною?
Чудо-девица,
Заря-Заряница,
Заря-Заряница прекрасная!
Хочется ласки,
Мягкости в краске,
Будет уж, искрилась красная.
Нить, оборвись,
Кровь, запекись.
Будет нам, уж будет этой злости.
Или ты, Заря,
Каждый день горя,
Так и не узнаешь нужной жалости?
ЗАКЛИНАНИЕ
Месяц, Месяц, зачем ты мне дан?
Ты неясно мне светишь в ночах.
Ты застывший потухший вулкан.
Месяц, Месяц, зачем сквозь туман
Ты застылый внушаешь мне страх?
Ветер, Ветер, зачем средь ветвей,
Очерненных осенней порой,
Ты шуршишь все странней и
странней?
Ветер, что ж в этой песне твоей,
Или только играешь ты мной?
Месяц, Ветер, я верным вам был,
Дайте сил мне мой мир возродить.
Если ж нет возрождающих сил,
Месяц, Месяц, светило могил,
Дай последнюю власть: – Отомстить.
АМУЛЕТ
Ты дала мне амулет,
Для веселий и побед,
Странно в нем сияют светы.
Ты дала мне амулет
В той стране, где все предметы –
Волхованье, амулеты.
Грозен звук гортанных слов.
Нет цветов там без щипов,
Без уколов или яда.
Хищный клекот вещих слов
Манит слух, но в нем засада,
Как засада в зыби взгляда.
В этом крае Красоты,
Где отчетливы черты
Гор, скрывающих обманы,
В этом царстве Красоты
Всюду вражеские станы,
А с высот глядят вулканы.
Дротик метко достает,
Чуть коснется, кончен счет,
Там отравленные стрелы.
Лук поет и достает,
Чуть задет ты, онемелый
Ты уж мертвый, ты уж белый,
В этом крае вечных чар,
Чтобы меток был удар,
Ты меня околдовала,
И, вложив змеиность чар
В круг узорный из опала,
Ты меня мечтой связала.
Сильный этою мечтой,
Очерненный чернотой,
Недруг духам отупелым,
Амулет с твоей мечтой
Обращу я к их пределам,
Будет, будет враг мой белым.
ДРАКОНИТ
Темный камень драконит
Уж не так хорош на вид.
Изумруд его нежней,
В бриллианте свет сильней.
И нежней его опал,
И рубин пред ним так ал.
И однако драконит
Тем хорош, что верно мстит.
Чтоб достать его, дождись,
Как ущербный Месяц вниз,
Над пещерой колдовской,
Желтой выгнется дугой.
Там Дракон в пещере спит,
В мозге зверя – драконит.
Гибок Змей, но мозг его
Неуклоннее всего.
Мозг Дракона – весь в узлах,
Желтый в них и белый страх.
Красный камень и металл
В них не раз захохотал.
Темный в этом мозге сон,
Черной цепью скован он.
Желтый Месяц вниз глядит.
Вот он камень драконит.
Тише, тише подходи,
В сне Дракона не щади.
Замер в грезе он своей.
Метко целься, прямо бей.
Поразив его меж глаз,
Мозг исторгни, и сейчас
Пред тобою заблестит
Страшный камень драконит.
С этим камнем – на врага
Реки бросят берега,
И хоть будь твой враг велик,
Он в воде потонет вмиг.
Этот камень-амулет
Много даст тебе побед.
Вещий камень драконит,
Зеленея, метко мстит.
Этим камнем под Луной
Поиграй во тьме ночной.
Дальний враг твой ощутит,
Мстит ли камень драконит.
ПРИТЧА О
ВЕЛИКАНЕ
Был в мире древний Великан,
Без сердца исполин.
Он был как между гор туман,
Он был чумой для многих стран,
Угрюм, свиреп, один.
Он сердце вынул у себя,
И спрятал далеко.
Не дрогнет гром, скалу дробя,
Хоть громок он; и лишь себя
Люби, – убить легко.
Без сердца жадный Великан
Давил людей кругом.
Едва расправит тяжкий стан,
Как в рот свой, точно в страшный чан
Кровавый бросит ком.
А сердце где же? Топь болот
Чудовищный пустырь.
Который год там дуб растет,
С дуплом, и дуб тот стережет
Слепой и злой Упырь.
Внутри дупла, как черный гад,
Уродливый комок.
Он шевелится, говорят,
Мохнат, он судорожно рад
В час казни, в страшный срок.
Едва свирепый Великан
За горло хвать кого, –
Паук заклятый топких стран,
Комок в дупле как будто пьян,
Дуб чувствует его.
В дупле шуршание и смех.
Что жизнь людей? Пузырь.
В дупле сам Дьявол, черный грех,
И в соучастии утех,
Скрипит слепой Упырь.
Но крылья ведают полет.
Стремленье знает путь.
И кто воздушен, тот пройдет
Все срывы ям, всю топь болот,
Чтоб цели досягнуть.
Комок кровавый, злой обман,
Ты взят моей рукой!
Последний миг свирепым дан,
И был, лишь был он, Великан,
Объят он смертной мглой!
ТРИНАДЦАТЬ
СЕСТЕР
Сестры, сестры, Лихорадки,
Поземельный взбитый хор!
Мы в Аду играли в прятки.
Будет! Кверху! Без оглядки!
Порадеет хор сестер.
Мы остудим, распростудим,
Разогреем, разомнем.
Мы проворны, ждать не будем.
Сестры! Сестры! Кверху! К людям!
Вот, мы с ними. Ну, начнем.
Цепко, крепко, Лихорадки,
Снова к играм, снова в прятки.
Человек – забава нам.
Сестры! Сестры! По местам!
Все тринадцать – с краснобаем.
Где он? Жив он? Начинаем.
Ты, Трясея, дай ему
Потрястись, попав в тюрьму.
Ты, Огнея, боль продли,
Прах земли огнем пали.
Ты, Ледея, так в озноб
Загони, чтоб звал он гроб.
Ты, Гнетея, дунь на грудь,
Камнем будь, не дай дохнуть.
Ты, Грудея, на груди
Лишку, вдвое погоди.
Ты, Глухея, плюнь в него,
Чтоб не слышал ничего.
Ты, Ломея, кости гни,
Чтобы хрустнули они.
Ты, Пухнея, знай свой срок,
Чтоб распух он, чтоб отек.
Ты, Желтея, в свой черед,
Пусть он, пусть он расцветет.
Ты, Корчея, вслед иди,
Ручки, ноженьки сведи.
Ты, Глядея, встань как бес,
Чтобы сон из глаз исчез.
Ты, Сухея, он уж плох,
Сделай так, чтоб весь иссох.
Ты, Невея, всем сестра,
Пропляши ему «Пора».
В Человеке нет догадки.
Цепки, крепки Лихорадки.
Всех Сестер тринадцать нас.
Сестры! Книзу! Кончен час!