Александр Блок. СТИХОТВОРЕНИЯ (Сб. СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ, 1917-1921)




СКИФЫ

Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но нам ласкает слух оно...
Вл(адимир) С(оловьев)


Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
      Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, Скифы – мы! Да, азиаты – мы, –
      С раскосыми и жадными очами!

Для вас – века, для нас – единый час.
      Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас –
      Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал
      И заглушал громá лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
      И Лиссабона и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток,
      Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
      Когда наставить пушек жерла!

Вот – срок настал. Крылами бьет беда,
      И каждый день обиды множит,
И день придет – не будет и следа
      От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,
      Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
      Пред Сфинксом с древнею загадкой!..

Россия – Сфинкс. Ликуя и скорбя,
      И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
      И с ненавистью, и с любовью!..

Да, так любить, как любит наша кровь,
      Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
      Которая и жжет, и губит!

Мы любим все – и жар холодных числ,
      И дар божественных видений,
Нам внятно все – и острый галльский смысл,
      И сумрачный германский гений...

Мы помним все – парижских улиц ад,
      И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
      И Кельна дымные громады...

Мы любим плоть – и вкус ее, и цвет,
      И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
      В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы
      Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
      И усмирять рабынь строптивых...

Придите к нам! От ужасов войны
      Придите в мирные объятья!
Пока не поздно – старый меч в ножны,
      Товарищи! Мы станем – братья!

А если нет, – нам нечего терять,
      И нам доступно вероломство!
Века, века – вас будет проклинать
      Больное, позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам
      Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
      Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!
      Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
      С монгольской дикою ордою!

Но сами мы – отныне – вам – не щит,
      Отныне в бой не вступим сами!
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
      Своими узкими глазами!

Не сдвинемся, когда свирепый Гунн
      В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
      И мясо белых братьев жарить!..

В последний раз – опомнись, старый мир!
      На братский пир труда и мира,
В последний раз – на светлый братский пир
      Сзывает варварская лира!

30 января 1918



З. ГИППИУС

(при получении «Последних стихов»)


Женщина, безумная гордячка!
Мне понятен каждый ваш намек,
Белая весенняя горячка
Всеми гневами звенящих строк!

Все слова – как ненависти жала,
Все слова – как колющая сталь!
Ядом напоенного кинжала
Лезвие целую, глядя в даль...

Но в дали я вижу – море, море,
Исполинский очерк новых стран,
Голос ваш не слышу в грозном хоре,
Где гудит и воет ураган!

Страшно, сладко, неизбежно, надо
Мне – бросаться в многопенный вал,
Вам – зеленоглазою наядой
Петь, плескаться у ирландских скал –

Высоко – над нами – над волнами, –
Как заря над черными скалами –
Веет знамя – Интернацьонал!

1 июня 1918



ЗИНАИДЕ НИКОЛАЕВНЕ


Вы жизнь по-прежнему нисколько
Не знаете. Сменилась полька
У них печальным кикапу...
И что Вам, умной, за охота
Швырять в них солью анекдота,
В них видеть только шантрапу?

Май, 1919



НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ


1. АРИЯ ДЛЯ КАНТАТЫ Ю. ШАПОРИНА

(Невеста ждет жениха)

Я живу в отдаленном скиту
В дни, когда опадают листы.
Выхожу и стою на мосту
И смотрю на речные цветы.

И смотрю за туманы и гарь,
Как из той из туманной дали
Чередой потянулись, как встарь,
Гуси, лебеди, да журавли...

Дайте вольные крылья свои,
Гуси, лебеди, да журавли...
Ах, когда на призывы мои
Он вернется из дальней дали?

Боже, в черные ночи и дни
Ты храни жениха моего,
Упаси Ты от вражьей стрелы,
Сохрани Ты от сабли его...

3. XI. 1919


2. ХОР ТАТАР ДЛЯ КАНТАТЫ

      Идут века...
      Бежит река...

Земля тяжка, черна, пусты поля...
      Шумят пиры...
      Трещат костры...

Гудит вдали, крутит в пыли, дрожит земля...
      И жар костров
      В разгар пиров –
И дальний зов – на бой – на бой – рази врагов!

В лязге сабель, в ржанье кóней, в блеске брóни
За сраженным, за сметенным – в погоню, в погоню, в погоню!

      Мечи стрелу в ночную мглу!..
      Добей врага, гони, лети, скачи!..
      Рази, руби, коли, стегай, хлещи!..

14. XI. 1919



ENJAMBEMENTS


Давид Самуилыч! Едва
Альбом завели, – голова
Пойдет у Вас крýгом: не раз и не два –
Здесь будут писаться слова:
                               «Дрова».

21 ноября 1919



СЦЕНА ИЗ ИСТОРИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ
«ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА»

(ХХ столетие по Р. Хр.)*

Место действия – будуар герцогини.


Б л о к

...В конце ж шестого тома Гейне, там,
Где Englische кончаются Fragmente,**
Необходимо поместить статью
О Гейне в Англии: его влиянье
На эту нацию, и след, который
Оставил он в ее литературе.


Т и х о н о в***


Кому ж такую поручить статью?


Б л о к

Немало здесь различных спецьялистов,
Но каждый мыслит только о своем:
Лозинский – только с Богом говорит;
Волынский – о любви лишь; Гумилев –
Лишь с королями. С лошадьми в конюшне
Привык один Чуковский говорить...


Ч у к о в с к и й  (запальчиво)

Неправда! Я читаю в Пролеткульте,
И в Студии, и в Петрокомпромиссе,
И в Оцупе****, и в Реввоенсовете!


Б л о к

Корней Иванович! Ведь вы меня
Не поняли! Сказать хочу я только,
Что вы один могли бы написать
Статью о Гейне...


Ч у к о в с к и й  (ехидно)


                            «Эссейс», вероятно,
Угодно было Вам сказать?


Б л о к

                                          Да-с. Эссей-с.


Ч у к о в с к и й  (с воплем)

Мне некогда! Я «Принципы» пишу!
Я гржебинские списки составляю!
Персея инсценирую! Некрасов
Еще не сдан! Введенский, Диккенс, Уитмен
Еще загромождают стол! Шевченко,
Воздухоплаванье...


Б л о к

                                Корней Иваныч!
Не вы один! Иль – не в подъем? Натужьтесь!
Кому же, как не вам?


З а м я т и н

                                     Ему! Вестимо –
Чуковскому!


Б р а у д о

                       Корней Иваныч, просим!


В о л ы н с к и й


Чуковский сочинит свежо и нервно!


В с е

Чуковскому! Чуковскому писать!


Ч у к о в с к и й  пытается еще что-то возразить, но коллективный вопль всемирных литераторов заглушает его слабый голос. Дело грозит превратиться, как и во все исторические эпохи, в скверную историю.  Ч у к о в с к и й,  обессиленный, опускается в сломанное кресло, которому все еще нет цены.  А н т о н,  входя, сует ему записку.


Ч у к о в с к и й  (слабым голосом)

Пусть подождут. Их сколько там?


А н т о н

Тринадцать.


Т и х о н о в

Итак, Корней Иваныч, сдайте нам
Статью в готовом виде не поздней,
Чем к Рождеству.


Ч у к о в с к и й

Какого года?.. Стиля?


Т и х о н о в

Год – этот. Стиль – марксистам все равно.


Ч у к о в с к и й
(пытаясь переменить разговор)

А, может быть, не Стиль, а Аддисон?


Т и х о н о в

Нет, новый стиль.


Ч у к о в с к и й
(все еще притворяясь непонимающим)

Классический?


Т и х о н о в

                          Советский!!!
Чтоб было крепче, просим Евдокию
Петровну это записать.


Ч у к о в с к и й  (уничтоженный)

                                     Сдаюсь...


Т и х о н о в

Счастливой вестью с вами поделюсь...*****

__________
*По структуре стиха и по некоторым оборотам языка приписывается Амфитеатрову. Во французском переводе пьеса называлась «Arlequin, poli par la littérature» («Арлекин, приглаженный литературой». – Ред.).
**Английские фрагменты (нем.) – Ред.
***Реплики этого лица имеют только мужские окончания.
****Этот стих не дает разгадки понятия «Оцуп»; если был человек, то Чуковский мог «читать» в его душе; если – учреждение, то, очевидно, там была культурно-просветительная ячейка, где Чуковский читал лекции.
*****В этом месте рукопись обрывается. Предполагают, что Тихонов завел речь или о керосине, или о дровах, или о пайке; во всяком случае, о чем-то приятном, судя по тому, что здесь впервые появляется рифма.
Насколько известно, статья Чуковского «Гейне в Англии» действительно была сдана в набор после Рождества 1919 года. Она заключала в себе около 10 000 печатных знаков, ждала очереди в типографии около 30 лет и вышла в свет 31 вентоза 1919 года, причем по недосмотру 14-ти ответственных, квалифицированных, забронированных и коммунальных корректоров заглавие ее было напечатано с ошибкой, именно: «Гей не в ангелы».



В АЛЬБОМ ЧУКОВСКОМУ


Нет, клянусь, довольно Роза
Истощала кошелек!
Верь, безумный, он – не проза,
Свыше данный нам паек!
Без него теперь и Поза
Прострелил бы свой висок.
Вялой прозой стала роза,
Соловьиный сад поблек,
Пропитанию угроза –
Уж железных нет дорог,
Даже (вследствие мороза?)
Прекращен трамвайный ток,
Ввоза, вывоза, подвоза –
Ни на юг, ни на восток,
В свалку всякого навоза
Превратился городок, –
Где же дальше Совнархоза
Голубой искать цветок?

В этом мире, где так пусто,
Ты ищи его, найди,
И, найдя, зови капустой,
Ежедневно в щи клади,
Не взыщи, что щи не густы –
Будут жиже впереди,
Не ропщи, когда в Прокруста
Превратят – того гляди
(«Книг чтоб не было в шкапу ста!»
Скажет Брюсов, погоди),
И, когда придет Локуста,
К ней в объятья упади.

Имена цветка не громки,
Реквизируют – как раз,
Но носящему котомки
И капуста – ананас,
Как с прекрасной незнакомки,
Он с нее не сводит глаз,
А далекие потомки
И за то похвалят нас,
Что не хрупки мы, не ломки,
Здравствуем и посейчас
            (Да-с).
Иль стихи мои не громки?
Или плохо рвет постромки
Романтический Пегас,
Запряженный в тарантас?

6. XII. 1919



ПРОДОЛЖЕНИЕ «СТИХОВ
О ПРЕДМЕТАХ ПЕРВОЙ НЕОБХОДИМОСТИ»

(В АЛЬБОМ ЧУКОВСКОМУ)

Стихотворение, приписываемое В. Брюсову


Скользили мы путем трамвайным:
Я керосин со службы нес,
Ее – с усердьем чрезвычайным
Сопровождал, как тигр, матрос.

Стан плотный девы краснорожей
Облек каракульный жакет,
Матросом снятый вместе с кожей
С прохожей дамы в час побед.

Вплоть до колен текли ботинки,
Являли икры вид полен,
Взгляд обольстительной кретинки
Светился, как ацетилен.

Когда мы очутились рядом,
Какой-то дерзкий господин
Обжег ее столь жарким взглядом,
Что чуть не сжег мой керосин.

И я, предчувствием взволнован,
Прочел в глазах ее ответ,
Что он – давно деклассирóван
И что ему – пощады нет.

И мы прошли по рвам и льдинам,
Она – туда, а я – сюда...
Я знал, что с этим господином
Не встречусь больше никогда.

10. XII. 1919



* * *


Хотел я, воротясь домой,
Писать в альбом в стихах,
            Но – ах!
Альбом замкнулся сам собой,
А ключ у Вас в руках,
И не согласен сам замок,
Чтобы вписал хоть восемь строк
Писать стихи забывший
                                        Блок.

Июнь 1920



НАДЕЖДЕ ПАВЛОВИЧ


Яблони сада вырваны,
Дети у женщины взяты,
Песню – не взять, не вырвать,
Сладостна боль ее.

Август 1920



М. И. БЕНКЕНДОРФ

(надп(ись) на «Седом Утре»)


Вы предназначены не мне.
Зачем я видел Вас во сне?
Бывает сон – всю ночь один:
Так видит Даму палладии,
Так раненому снится враг,
Изгнаннику – родной очаг,
И капитану – океан,
И деве – розовый туман...
Но сон мой был иным, иным,
Неизъясним, неповторим,
И если он приснится вновь,
Не возвратится к сердцу кровь...
И сам не знаю, для чего
Сна не скрываю моего,
И слов, и строк, ненужных Вам,
Как мне, – забвенью не предам.

23. X. 1920



Л. А. Д.

(надп(ись) на «Седом Утре»)


Едва в глубоких снах мне снова
Начнет былое воскресать, –
Рука уж вывести готова
Слова, которых не сказать...
Но я руке не позволяю
Писать про виденные сны,
И только книжку посылаю
Царице песен и весны...
В моей душе, как келья, душной
Все эти песни родились.
Я их любил. И равнодушно
Их отпустил. И понеслись...
Неситесь! Буря и тревога
Вам дали легкие крыла,
Но нежной прихоти немного
Иным из вас она дала...

23-24. X. 1920



ПУШКИНСКОМУ ДОМУ


Имя Пушкинского Дома
      В Академии Наук!
Звук понятный и знакомый,
      Не пустой для сердца звук!

Это – звоны ледохода
      На торжественной реке,
Перекличка парохода
      С пароходом вдалеке.

Это – древний Сфинкс, глядящий
      Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
      На недвижном скакуне.

Наши страстные печали
      Над таинственной Невой,
Как мы черный день встречали
      Белой ночью огневой.

Что за пламенные дали
      Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
      А грядущие века.

Пропускали дней гнетущих
      Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
      Сине-розовый туман.

Пушкин! Тайную свободу
      Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
      Помоги в немой борьбе!

Не твоих ли звуков сладость
      Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
      Окрыляла нас тогда?

Вот зачем такой знакомый
      И родной для сердца звук –
Имя Пушкинского Дома
      В Академии Наук.

Вот зачем, в часы заката
      Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
      Тихо кланяюсь ему.

5 февраля 1921



К. И. ЧУКОВСКОМУ


Как всегда, были смешаны чувства,
Таял снег, и Кронштадт палил.
Мы из лавки Дома Искусства
На Дворцовую* площадь брели...

Вдруг – среди приемной советской,
Где «все могут быть сожжены»,** –
Смех, и брови, и говор светский
Этой древней Рюриковны***.

15 марта 1921

__________
*«Урицкую» (Примеч. А Блока)
**«Крематорной и площадной» – на двери «отдела управления петросовета» висит надпись, что каждый гражданин имеет право быть сожженным в госуд(арственном) крематории. (Примеч. А Блока)
***«Александры Кропоткиной». (Примеч. А Блока)