A. Пушкин
__________________
*Пусть юный возраст
поет о любви (лат.).
Поcв. М.
Моя любовь – палящий
полдень Явы,
Как сон разлит
смертельный аромат,
Там ящеры, зрачки
прикрыв, лежат,
Здесь по стволам
свиваются удавы.
И ты вошла в неумолимый
сад
Для отдыха, для
сладостной забавы?
Цветы дрожат, сильнее
дышат травы,
Чарует все, все выдыхает
яд.
Идем: я здесь! Мы будем
наслаждаться, –
Играть, блуждать, в
венках из орхидей,
Тела сплетать, как пара
жадных змей!
День проскользнет. Глаза
твои смежатся.
То будет смерть. –
И саваном лиан
Я обовью твой
неподвижный стан.
25 ноября 1894
Слова теряют смысл
первоначальный,
Дыханье тайны явно для
души,
В померкшем зеркале твои
глаза печальны,
Твой голос – как струна
в сочувственной тиши.
О погоди! –
последнего признанья
Нет силы вынести, нет
силы взять.
Под сенью пальмы – мы
два бледных изваянья,
И нежит мне чело волос
приникших прядь.
Пусть миги пролетят
беззвучно, смутно,
Пред темной завесой
безвестных дней.
Мы – двое изгнанных в
пустыне бесприютной,
Мы – в бездне вечности
чета слепых теней...
Молчание смутим мы
поцелуем,
Святыню робости нарушит
страсть.
И вновь, отчаяньем и
счастием волнуем,
Под вскрик любви, в огнь
рук я должен буду пасть!
28 ноября 1897, 1911
Сегодня! сегодня! как
странно! как странно!
Приникнув к окошку,
смотрю я во мглу.
Тяжелые капли текут по стеклу,
Мерцания в лужах,
дождливо, туманно.
Сегодня! сегодня! одни и
вдвоем!
Притворно стыдливо
прикроются глазки,
И я расстегну голубые
подвязки,
И мы, не смущенные, руки
сплетем!
Мы счастливы будем, мы
будем безумны!
Свободные, сильные,
юные, – мы!..
Деревья бульвара кивают
из тьмы,
Пролетки по камням
грохочут бесшумно.
О, милый мой мир: вот
Бодлер, вот Верлен,
Вот Тютчев, –
любимые, верные книги!
Меняю я вас на блаженные
миги...
О, вы мне простите
коварство измен!
Прощайте! прощайте!
Сквозь дождь, сквозь ненастье,
Пойду, побегу, как
безумец, как вор,
И в лужах мелькнет мой
потупленный взор:
«Угрюмый и тусклый»
огонь сладострастья!
14 сентября 1895
Сладострастные
тени на темной постели окружили, легли, притаились, манят,
Наклоняются
груди, сгибаются спины, веет жгучий, тягучий, глухой аромат.
И,
без силы подняться, без воли прижаться и вдавить свои пальцы в округлости плеч,
Точно
труп, наблюдаю бесстыдные тени в раздражающем блеске курящихся свеч;
Наблюдаю
в мерцаньи колен изваянья, беломраморность бедер, оттенки волос...
А
дымящее пламя взвивается в вихре и сливает тела в разноцветный хаос.
О,
далекое утро на вспененном взморье, странно-алые краски стыдливой зари!
О,
весенние звуки в серебряном сердце и твой сказочно-ласковый образ, Мари!
Это
утро за ночью, за мигом признанья, перламутрово-чистое утро любви,
Это
утро, и воздух, и солнце, и чайки, и везде – точно отблеск – улыбки твои!
Озаренный,
смущенный, ребенок влюбленный, я бессильно плыву в безграничности грез...
А
дымящее пламя взвивается в вихре и сливает мечты в разноцветный хаос.
19 сентября 1895
Все кончено,
меж нами связи нет...
А. Пушкин
Эта светлая ночь, эта
тихая ночь,
Эти улицы, узкие,
длинные!
Я спешу, я бегу, убегаю
я прочь,
Прохожу тротуары
пустынные.
Я не в силах восторга
мечты превозмочь,
Повторяю напевы
старинные,
И спешу, и бегу, –
а прозрачная ночь
Стелет тени, манящие,
длинные.
Мы с тобой разошлись
навсегда, навсегда!
Что за мысль
несказанная, странная!
Без тебя и наступят и
минут года,
Вереница, неясно
туманная.
Не сойдемся мы вновь
никогда, никогда,
О, любимая, вечно
желанная!
Мы расстались с тобой
навсегда, навсегда...
Навсегда? Что за мысль
несказанная!
Сколько сладости есть в
тайной муке мечты.
Этой мукой я сердце
баюкаю,
В этой муке нашел я родник
красоты,
Упиваюсь изысканной
мукою.
«Никогда мы не будем
вдвоем, – я и ты...»
И на грани пред вечной
разлукою
Я восторгов ищу в тайной
муке мечты,
Я восторгами сердце
баюкаю.
14 ноября 1895
Посв. моей Миньоне
Знаешь, Миньона, один только
раз
Были с тобою мы близки:
Час лишь один был
действительный час,
Прочие – бледные списки!
Свет озарил нас и быстро
погас,
Сжались извивы объятий,
Стрелка часов
обозначила: «час»
На роковом циферблате!
В этот лишь миг, лишь
единственный раз,
Видел тебя я моею!
Как объяснить, что
покинуло нас?
Нет, не могу, не умею!
Ярок, как прежде, огонь
твоих глаз,
Ласки исполнены яда.
Свет озарил нас и быстро
погас...
Сердце! чего ж тебе
надо?
Нет, не всесилен
любовный экстаз,
Нет, мы с тобою не
близки!
Час лишь один был
действительный час,
Прочие – бледные списки!
11 августа 1895
Поcв. Э.
* * *
Глупое сердце, о чем же
печалиться!
Встретясь, шутили, шутя
целовалися,
Гордой победой она не
похвалится,
В памяти счастья минуты
осталися...
Глупое сердце, о чем же
печалиться?
Тянется поле безмолвное,
снежное,
Дремлют березки в
безжизненном инее,
Небо нависло –
уныло-безбрежное,
Странно-неясное, серое,
синее,
Замерло, умерло, будто
бы снежное...
Глупое сердце! о чем же
печалиться!
15 ноября 1895
Здесь, в гостиной
полутемной,
Под навесом кисеи
Так заманчивы и скромны
Поцелуи без любви.
Это – камень в пенном
море,
Голый камень на волнах,
Над которым светят зори
В лучезарных небесах.
Это – спящая принцесса,
С ожиданьем на лице,
Посреди глухого леса
В очарованном дворце.
Это – маленькая фея,
Что на утренней заре,
В свете солнечном
бледнея,
Тонет в топком янтаре.
Здесь, в гостиной
полутемной,
Белы складки кисеи,
И так чисты, и так
скромны
Поцелуи бел любви.
30 октября 1895
Страстно, в безумном
порыве ко мне ты прижалась
Страстно...
Черная мгла колыхалась
Безучастно.
Что-то хотелось сказать
мне родное, святое...
Тщетно!
Сердце молчало в покое
Безответно.
Мягкие груди сильней и
сильней прижимались,
Жадно, –
Тени во мраке смеялись
Беспощадно.
6 ноября 1895
Мы встанем с тобой при
свечах,
Дитя мое!
Мы встанем с тобой при
свечах,
Дитя мое!
На черно-безжизненный
сад,
Из вышины,
Последние звезды глядят
И серп луны.
Еще не рассеялась мгла,
И солнца нет,
Но чара ночей отошла,
И брезжит свет.
В томлении ждем мы,
когда
Лучи свои
Торжественно бросит
звезда,
Звезда Любви.
Но все неизменно вокруг,
Дитя мое!
О, плачь же со мною, мой
друг,
Дитя мое!
29 октября 1895
* * *
На таинственном фоне
картины
Вырезается ярко мечеть,
Издалека кричат
муэдзины,
Грохот города слышен
вдали...
О заветные звуки земли!
Озарен, весь в звездах
небосвод,
Кипарисные купы поникли.
Красный Марс между веток
плывет
На последнем своем
эпицикле.
Холодеет скамья, словно
гроб.
Знаю, знаю свой злой
гороскоп!
Ты ко мне прибежишь,
проскользнешь,
Вся дрожа, с беглой
молнией взора.
И опять всю жестокую
ложь
Прошепчу тебе, бедная
Кора!
Мы сомкнем упоенно уста...
Но мне все предрасскажет
мечта!
Темный сад напоен,
опьянен
Знойным запахом роз и
жасмина.
Жизнь прекрасна, как
сказка, как сон,
Как певучий призыв
муэдзина.
Но как страшно вперед
посмотреть!
Умереть, умереть,
умереть!
29 ноября 1895
* * *
Ясно ложатся по белому
снегу.
Тихие звезды –
задумчиво-кротки,
Месяц пророчит истому и
негу.
Черные окна немого
собора
Смотрят угрюмо на белое
поле.
Здесь ты и дремлешь,
малюточка Кора,
Спишь беспробудно в
холодной неволе!
Вижу я ночь твоей родины
дальней,
Яркое небо, в пылающих
звездах!
(Ах, там созвездия
блещут кристальней,
Ах, там живей и
томительней воздух!)
Смуглая девочка знойного
Юга,
Что ты искала на Севере
слепо?
Счастья, в объятиях
нового друга?
Но обрела лишь молчание
склепа!
Ясными рунами вписанный
в небе,
Я (астролог
беспощадно-жестокий!)
Верно прочел твой
мучительный жребий,
Но утаил от тебя эти
строки!
Все совершилось
безжалостно-скоро:
Звезды родные солгать не
хотели!
Здесь ты и дремлешь,
малюточка Кора,
Спишь беспробудно под
песни метели...
Ноябрь 1895