СНЕГА
Терцины
Луны холодные рога
Струят мерцанье голубое
На неподвижные снега;
Деревья-призраки – в
покое;
Не вздрогнет подо льдом
вода.
Зачем, зачем нас в мире двое!
«Увы, Мария, навсегда
Погасли зори золотые,
Любовь скатилась, как
звезда.
Скажи, зачем, как в дни
былые,
Мы вместе? Мы в долине
сна?
Скажи, мы – призраки,
Мария?»
С высот мерцанье льет
луна,
По снегу вдаль уходят
тени,
Ответ вопросам – тишина.
«Скажи, ты помнишь –
наслаждений
Крутящий, неистомный
пыл,
Часы любви в безумной
смене?
Твой замер взор, твой
взор застыл,
Дышалось астрами и
садом,
В окно осенний воздух
плыл...
Ты помнишь?» Голубым
каскадом
Луна струит холодный
блеск,
И мы скользим в молчаньи
рядом.
«А это утро! Тихий плеск
Реки па отмели песчаной,
Кузнечиков беспечный
треск,
С полей восторг
благоуханный!
Под яркой, летней
синевой,
До чресл разоблаченной,
странной,
Я прошептал тебе: „Я –
твой!“
Ты помнишь?» Синевой
одета
Луна над далью снеговой.
Мой голос умер без
ответа.
Идем мы, двое, в тишине,
Под чарой голубого
света.
«А день весенний! Как во
сие
Сиял нам праздник первой
встречи.
Сказалось все – тебе и
мне.
Без ласк, без клятв, без
слов, без речи,
И, как венчальные огни,
Затеплились на елях
свечи!
Святыня – те былые дни!
Я изнемог. Что было,
снова,
Чтоб мог воскреснуть я,
верни!»
Зову в безумии. Ни
слова.
Гляжу: лишь тень моя,
одна,
На ткани снежного
покрова.
Как гроб, мертва и
холодна
Лазурная равнина снега,
Свое мерцанье льет луна,
На вышине сверкает Вега.
27-29 ноября 1894
1
Черное море голов
колыхается,
Как живое чудовище,
С проходящими блестками
Красных шапочек,
Голубеньких шарфов,
Эполетов
ярко-серебряных,
Живет, колыхается.
Как хорошо нам отсюда,
Откуда-то сверху –
высоко-высоко, –
С тобою смотреть на
толпу.
Красивая рама свиданий!
Залит пассаж
электрическим светом,
Звуки оркестра
доносятся,
Старые речи любви
К сердцу из сердца
восторженно просятся.
Милая, нет, я не лгу,
говоря, что люблю я тебя.
2
В зеркале смутно удвоены
(Словно мило-неверные
рифмы),
Свечи уже догорают.
Все неподвижно застыло:
Рюмки, бутылки, тарелки,
–
Кресла, картины и шубы,
Шубы, там вот, у входа.
Длинная зимняя ночь
Не удаляется прочь,
Мрак нам в окно
улыбается.
Глазки твои ненаглядные,
Глазки, слезами полные,
Дай расцелую я, милая!
Как хорошо нам в
молчании!
(Нам хорошо ведь, не
правда ли?)
Стоит ли жизнь, чтобы
плакать об ней!
Улыбнись, как недавно,
Когда ты хотела что-то
сказать
И вдруг покраснела,
смущенная,
Спряталась мне на плечо,
Отдаваясь минуте
банально-прекрасной.
А я целовал твои волосы
И смеялся. Смеялась и
ты, повторяя:
«Гадкий, гадкий!»
Улыбнись и не плачь!
Мы расстанемся
счастливо,
У подъезда холодного
дома,
Морозною ночью.
Из моих объятий ты
выскользнешь,
И вернешься опять, и
опять убежишь,
И потом, наконец,
Пойдешь, осторожно
ступая,
По темным ступеням.
Мать тебя дожидается,
Сидит, полусонная, в
кресле.
Номер «Нивы» заснул на
столе,
А чулок на коленях...
Как она вздрогнет,
услышав
Ключ, затрещавший в замке!
Ей захочется броситься
Навстречу тебе, –
но она,
Надвинув очки,
принахмурится,
Спросит сурово:
«Откуда так поздно?» – А
ты,
Что ты ответишь тогда,
дорогая?
3
Холод ранней весны;
Темная даль с огоньками;
Сзади – свет, голоса;
впереди –
Путь, во мрак убегающий.
Тихо мы идем по
платформе.
Холод вокруг и холод в
душе.
«Милый, ты меня
поцелуешь?»
И близко
Видятся глазки за тенью
слезинок.
Воздух разрезан
свистком.
Последний топот и шум...
«Прощай же!» – и плачет,
и плачет,
Как в последней сцене романа.
Поезд рванулся. Идет.
Все мелькает.
Свет в темноту убегает.
Один.
Мысли проносятся быстро,
как тени;
Грезы, спускаясь,
проходят ступени;
Падают звезды; весна
Холодом дышит...
Навеки...
6-7 марта 1895
Белые клавиши в сердце
моем
Робко стонали под
грубыми пальцами,
Думы скитались в
просторе пустом,
Память безмолвно
раскрыла альбом,
Тяжкий альбом, где
вседневно страдальцами
Пишутся строфы о счастьи
былом...
Смеха я жаждал, хотя б и
притворного,
Дерзкого смеха и пьяных
речей.
В жалких восторгах
бесстыдных ночей
Отблески есть
животворных лучей,
Светит любовь и в позоре
позорного.
В темную залу вхожу,
одинок,
Путник безвременный,
гость неожиданный.
Лица еще не расселись в
кружок...
Вид необычный и призрак
невиданный:
Слабым корсетом не
стянут испорченный стан,
Косы упали свободно,
лицо без румян.
«Девочка, знаешь, мне
тяжко, мне как-то рыдается.
Сядь близ меня,
потолкуем с тобой, как друзья...»
Взоры ее поднялись,
удивленье тая.
Что-то в душе
просыпается,
Что-то и ей вспоминается...
Это – ты! Это – я!
Белые клавиши в сердце
моем
Стонут и плачут, живут
под ударами,
Думы встают и кричат о
былом,
Память дрожит, уронивши
альбом,
Тяжкий альбом,
переполненный старыми
Снами, мечтами о счастьи
святом!
Плачь! я не вынесу смеха
притворного!
Плачь! я не вынесу
дерзких речей!
Здесь ли, во мраке
бесстыдных ночей,
Должен я встретить один
из лучей
Лучшего прошлого, дня
благотворного!
Робко, как вор, выхожу,
одинок,
Путник безвременный,
гость убегающий.
С ласковой лаской
скользит ветерок,
Месяц выходит с улыбкой
мигающей.
Город шумит, и мой дом
недалек...
Блекни в сознаньи,
последний венок!
Что мне до жизни чужой и
страдающей!
21 августа 1895