ГОЛОС ГОРОДА
(терцины)
Когда я ночью, утомлен,
иду
Пустынной улицей, и
стены сонны,
И фонари не говорят в
бреду,
И призраки ко мне не
благосклонны, –
В тиши холодной слышится
порой
Мне голос города, зов
непреклонный:
«Ты, озабочен, здесь
спешишь. Другой –
На ложе ласк, в смешном
порыве, выгнут,
В притоне третий, скорчен
за игрой.
Но жив – лишь я и, вами
не постигнут,
Смотрю, как царь, в
безмолвие ночей.
Ты думаешь, что вами я
воздвигнут?
Нет! люди – атомы в
крови моей;
И, тела моего живые
клетки,
Дома – тяну я в глубину
полей.
Как птицам лес дарит
весною ветки,
Свое богатство отдаю вам
я,
Но раньше им владели
ваши предки.
Не равны мы на скале
бытия:
Вам жить – года, а мне –
ряды столетий!
Шумя, теснится городов
семья.
Когда ж и я свершу свой
подвиг, дети,
Не вам я завещаю пышный
прах,
Все, что хранят ревниво зданья
эти.
Есть братья у меня в
иных краях:
Мои богатства, как из
недр могильных,
Пусть вырвут, и замкнут
в своих стенах,
И над людьми смеются
смехом сильных!»
3 января 1907
Дифирамб
Царя властительно над
долом,
Огни вонзая в небосклон,
Ты труб фабричных
частоколом
Неумолимо окружен.
Стальной, кирпичный и
стеклянный,
Сетями проволок обвит,
Ты – чарователь
неустанный,
Ты – не слабеющий
магнит.
Драконом, хищным и
бескрылым,
Засев – ты стережешь
года,
А по твоим железным
жилам
Струится газ, бежит
вода.
Твоя безмерная утроба
Веков добычей не сыта, –
В ней неумолчно ропщет
Злоба,
В ней грозно стонет
Нищета.
Ты, хитроумный, ты,
упрямый,
Дворцы из золота
воздвиг,
Поставил праздничные
храмы
Для женщин, для картин,
для книг;
Но сам скликаешь, непокорный,
На штурм своих дворцов –
орду,
И шлешь вождей на митинг
черный:
Безумье, Гордость и
Нужду!
И в ночь, когда в
хрустальных залах
Хохочет огненный
Разврат,
И нежно пенится в
бокалах
Мгновений сладострастных
яд, –
Ты гнешь рабов угрюмых
спины,
Чтоб, исступленны и
легки,
Ротационные машины
Ковали острые клинки.
Коварный змей с
волшебным взглядом!
В порыве ярости слепой,
Ты нож, с своим
смертельным ядом,
Сам подымаешь над собой.
Январь 1907
Неверная, обманчивая
ясность
Искусственного света
И музыки изнеженная
страстность –
Зов без ответа.
Мельканье плеч,
причесок, аксельбантов,
Цветов и грудей,
Шелк, вспышки золота и
бриллиантов
На изумруде.
И тихий лепет, трепет
волн безвольных,
Кружащих пары,
И словно зовы звонов
колокольных
Смычков удары.
И тела к телу близость,
приближенье,
Яд аромата,
Забвенье, и круженье, и
движенье,
Вдаль, без возврата.
И нити, чары дряхлого
соблазна,
С лицом змеиным,
Что вяжут, вяжут души
неотвязно,
Как серпантином…
1907
Свищет вполголоса арии,
Блеском и шумом пьяна,
Здесь, на ночном
тротуаре,
Вольная птица она!
Детски балуется с
локоном,
Вьющимся дерзко к
глазам,
То вдруг наклонится к
окнам,
Смотрит на радужный
хлам.
Вот улыбнулась знакомому
Всем ожерельем зубов!
Вот, подмигнув молодому,
Бросила несколько слов.
Кто-то кивнул
необдуманно,
К ней наклонился, –
и вот
Вместе смеется он шумно,
Рядом, волнуясь, идет.
Словно громадное
зеркало,
Их отразило окно,
И отраженье померкло,
Канув на темное дно.
1906, 1907
Кричат афиши, пышно-пестрые,
И стонут вывесок слова,
И магазинов светы острые
Язвят, как вопли
торжества.
Там спят за стеклами
материи,
Льют бриллианты яркий
яд,
И над звездой червонцев
– серии
Сияньем северным горят.
Прорезан длинными
колодцами
Горящих улиц, –
город жив,
Киша бессчетными
уродцами,
Вечерний празднует
прилив.
Скрыв небеса с звездами
чуткими,
Лучи синеют фонарей –
Над мудрецами,
проститутками,
Над зыбью пляшущих
людей.
Кадрилей нарушая линии,
Меж пар кружащихся –
звеня,
Трамваи мечут молньи
синие,
Автомобили – сноп огня.
Позор, под музыку
колесную,
Вознес смычок, как
дирижер,
И слил толпу
многоголосную
В единый и священный
хор:
«Мы славим, Прах, Твое
Величество,
Тебе ведем мы хоровод,
Вкруг алтарей из
электричества,
Вонзивших копья в
небосвод!»
Апрель-декабрь 1906