М. А.
ВРУБЕЛЮ
От жизни лживой и
известной
Твоя мечта тебя влечет
В простор лазурности
небесной
Иль в глубину сапфирных
вод.
Нам недоступны, нам
незримы,
Меж сонмов вопиющих сил,
К тебе нисходят серафимы
В сияньи многоцветных
крыл.
Из теремов страны
хрустальной,
Покорны сказочной
судьбе,
Глядят лукаво и печально
Наяды, верные тебе.
И в час на огненном
закате
Меж гор предвечных видел
ты,
Как дух величий и
проклятий
Упал в провалы с высоты.
И там, в торжественной
пустыне,
Лишь ты постигнул до
конца
Простертых крыльев блеск
павлиний
И скорбь эдемского лица!
9 января 1906
Твои стихи поют, как
звучный
В лесу стремящийся
ручей;
С ним незабудки
неразлучны
И тени зыбкие ветвей.
Порой, при месяце,
глядится
В него косматый лесовик,
И в нем давно купать
копытца
Чертенок маленький
привык.
Однажды в год, в святой
сочельник,
Сияет ангел надо льдом,
И скачут зайцы через
ельник,
Испуганы живым лучом.
Не всем, быть может,
внятен ропот
В лесу звенящих, тихих
струй:
Их заглушает жизни
топот,
Как битвы, страстный
поцелуй.
Но в вечных далях не
устанет
Земля чертить круги орбит.
И много песен в бездну
канет,
И много шумов отзвучит.
И новым людям, в жизни
новой,
Как нынче, ясен и певуч,
Все будет петь, за мглой
еловой,
Твоих стихов бессмертный
ключ!
И будет лесовик, как
прежде,
Глядеться в зеркале его,
И ангел, в пламенной
одежде,
Над ним сиять под
рождество!
4 декабря 1909
Нас не призвал посланник
Божий
В свой час, как братьев,
от сетей,
И долго были непохожи
Изгибы наших двух путей.
Ты был безумием и верой
На высь Фавора возведен;
Как Данте, яростной пантерой
Был загнан я на горный
склон.
Но на высотах, у
стремнины,
Смутясь, мы встретились
с тобой.
Со мною был – мой жезл
змеиный,
С тобой – твой посох
костяной.
И в темный путь пошли мы
рядом…
Но кто-то третий близко
был.
Палящей страстью, жгучим
ядом,
Он нашу, душу опалил.
И – помню – кроя в
сердце муку,
Как смертный, впившийся
кинжал,
Братоубийственную руку
Я на поэта подымал…
И что ж! на пламени
сомненья,
Что злобно зыблила
вражда,
Сковались тайной цепи
звенья,
Нас съединившей
навсегда.
Я, в миги страшные,
измерил
Твоих безумий правоту,
И ты, восторженный,
поверил
В мою спокойную мечту.
Пойдем ли дальше в путь
единый,
Иль каждому – удел иной,
Тебе дарю я жезл
змеиный,
Беру твой посох
костяной.
День ярко гаснет на
откосах,
Клубится сумрак по земле.
Да будет мне твой белый
посох
Путеводителем во мгле!
1909
(акростих)
Мгновенья льются, как поток бессменный,
Искусство – радугой висит над ним.
Храни, храни, под ветром мировым,
Алтарь своей мечты, огонь священный!
И пусть твой стих, и пламенный и пленный,
Любовь и негу славит. Мы спешим
Улыбчивым созданиям твоим,
Как божествам, сплести венок смиренный,
Умолкли шумы дня. Еще размерней
Звучит напевный гимн в тиши вечерней,
Мелькают лики, вызваны тобой.
И мы, о мусагет, как пред святыней,
Невольно клонимся, – и к тверди синей,
Увенчан, ты возносишь факел свой.
24 декабря 1908
Ответ на его послание
Не бойся
едких осуждений,
Но
упоительных похвал.
Е. Баратынский
Нет, не бойся слов
враждебных,
Вольных вызовов к
борьбе,
В гуле выкриков
хвалебных,
В царство грез твоих
волшебных,
Вдруг домчавшихся к
тебе!
Хорошо, что в нашем мире
Есть, кого в борьбу
вовлечь,
Что другой, как ты, в
порфире,
Что нас двое на турнире,
Что на меч ответит меч!
Опусти свое забрало,
Ладь оружие свое:
Это – боя лишь начало,
Это только простучало
Затупленное копье!
22 марта 1906
Вяч. Иванову
Спокойный взор вперив в
обломок
Изваянного лика, –
ты,
Друидов сумрачных
потомок,
Постиг разбитые черты.
Коснувшись мрамора
немого
Своим магическим жезлом,
Ему вернул ты силу
слова,
Былую жизнь затеплил в
ном.
Ты стройность дал
бессвязным грудам,
В безликом облик угадал,
И – чудотворец! –
этим чудом
Мое созданье оправдал!
1909
Они не
созданы для мира.
М. Лермонтов
Во вселенной, страшной и
огромной,
Ты была – как листик в
водопаде,
И блуждала странницей
бездомной,
С изумленьем горестным
во взгляде,
Ты дышать могла одной
любовью,
Но любовь таила скорбь и
муки.
О, как быстро обагрялись
кровью
С нежностью протянутые
руки!
Ты от всех ждала участья
– жадно.
Все обиды, как дитя,
прощала,
Но в тебя вонзались
беспощадно
Острые, бесчисленные
жала.
И теперь ты брошена на
камни,
Как цветок, измолотый
потоком.
Бедная былинка, ты
близка мне, –
Мимо увлекаемому Роком!
Сентябрь-ноябрь 1907
Кто глаза ее оправил
В завлекательный магнит?
Вместо сердца камень
вставил,
Желтый камень хризолит?
И когда в блестящем
зале,
Взор склонив, скользит
она, –
Словно искрится в бокале
Ледяной огонь вина!
Смех ее – что звонкий
голос
Разыгравшихся дриад.
Как на колос спелый
колос,
Косы сложены назад.
Ах, я верю! в час, как
щелкнет
Оградительный замок,
И весь мир кругом
примолкнет,
Словно скромен и далек,
–
Что за радость к этим
губкам
Губы алчные склонить,
Этим жгучим, острым
кубком
Жажду страсти утолить!
Да, я верю: в этом теле
Взвивность синего огня!
Здесь опасность, –
в самом деле! –
Чур меня! ах, чур меня!
1909
…доколь в
подлунном мире
Жив будет
хоть один пиит!
А. Пушкин
Нет, мы не только
творцы, мы все и хранители тайны!
В образах, в ритмах, в
словах есть откровенья веков.
Гимнов заветные звуки
для слуха жрецов не случайны,
Праздный в них различит
лишь сочетания слов.
Пиндар, Вергилий и
Данте, Гете и Пушкин – согласно
В явные знаки вплели
скрытых намеков черты.
Их угадав, задрожал ли
ты дрожью предчувствий неясной?
Нет? так сними свой
венок: чужд Полигимнии ты.
1906
Романтическая поэма
Благоговейно посвящается
памяти В. А. Жуковского
1
Угрюм и грозен замок
Твид.
Он со скалой как будто
слит,
Как будто вырос из
скалы.
Гнездятся по углам орлы,
От стен идет нагой
отвес,
Внизу синеет хвойный
лес,
И, недоступно далека,
Змеится белая река.
Владыка замка, Гуго
Твид,
Издавно бранной славой
сыт.
Добытым на войне добром
С излишеством наполнен
дом.
Казне у Твида счета нет;
С ним не тягается сосед,
А Твид оспорит короля;
Подвластны Твиду все
поля,
Твид – стар, но силен до
сих пор;
В его руке как гром
топор;
И Твиду старому верна
Его прекрасная жена.
Ее он девочкой увез
На свой незыблемый утес;
Хранил года как ценный
клад;
Воспитывал как добрый
брат,
Чтоб после выбрать
жениха;
Берег от тайного греха
Меж верных слуг и старых
дев;
Но, Божьей волей,
овдовев,
Назначил ей удел иной
И сделал пленницу женой.
Гертруда вся – как сладкий
сон.
Туманной тенью углублен
Ее лучистый взор; у ней
Звук голоса – как пенье
фей,
И россыпь золотых волос
–
Как кудри дев из мира
грез;
Она легка – как тихий
снег,
Ее беззвучен легкий бег,
Ее шагов не помнит слух,
Как будто мимо веял дух.
Вся жизнь Гертруды, с
ранних лет,
Прошла, вдали от зол и
бед,
На неприступной высоте.
Она лишь смутно, как в
мечте,
Знавала реки и леса;
Ей ближе были небеса,
Где тихо облака плывут,
Где ночью ангелы поют,
Да лики с сумрачных икон
–
Христа и вдумчивых
мадонн.
Она была страстей чужда,
Людей не зная; иногда
Ей пел зашедший к ним
певец
О связи любящих сердец,
Но внятней, чем любовный
стих,
Ей были жития святых.
И, зная, как она живет,
Легенды заживо народ
Об ней слагал, – и
слух ходил,
Что чудо ей Господь
явил.
В своей молельне, в дни
поста,
Она усердно у креста
Одна молилась в поздний
час,
И слезы из прекрасных
глаз
Лились Христу на язвы
ног;
И, вдруг, изваянный
венок
Над каменным святым
челом
Расцвел, как ветка под
дождем!
И верили, – что вся
страна
Ее мольбой охранена.
2
Шестые сутки в замке
Твид
Огонь до полночи
блестит.
В восточной башне
угловой
Гость водворился
дорогой:
Граф Роберт – Гуго
давний друг.
Один, без спутников и
слуг,
Обетом связанный своим,
Идет он, скромный
пилигрим,
В одежде инока и бос
В страну, где пострадал
Христос.
Граф Роберт смертный
грех свершил.
Он брата своего убил
В порыве гнева и с тех
пор
Поднять не смеет
скорбный взор.
Не снят с души тяжелый
грех,
И граф не ведает утех.
И чужд ему веселый пир,
И грустен радостный
турнир.
В его душе клеймо одно
Рукой горящей возжжено;
В его душе одна лишь
страсть:
Пред гробом Господа
упасть
И вымолить себе покой…
Зачем же в башне
угловой,
Где думал вечер
отдохнуть,
Он медлит, позабыв свой
путь?
Граф Роберт – молод и
красив.
В его кудрях стальной
отлив;
Всегда он смотрит словно
вдаль,
Но затаив в себе печаль,
Его глаза – как два
клинка;
Его слова, как облака,
Меняют формы каждый миг;
Но ярче и мудрее книг
Его обдуманная речь,
Сердца разящая, как меч.
С Гертрудой встретясь в
первый раз,
Не поднял Роберт темных
глаз.
То было поздно, в час
глухой,
На узкой лестнице витой,
Где злые тени при огне
Качались грозно по
стене.
Промолвил он, лицо
клоня:
«Молись, святая, за
меня!»
И был встревоженной
мольбой
Ее ответ: «Господь с
тобой!»
Но день спустя, в такой
же час,
Опять вдали от чуждых
глаз
Они сошлись. Был мрак
уныл,
Над черной бездной ветер
выл,
И в свете молнии –
бледна
Была Гертруда у окна.
Шепнул смиренный
пилигрим:
«Твоей молитвой я храним
Сегодня!» Но, смотря во
тьму,
Та не ответила ему.
Когда же, в третий раз,
опять
Пришлось им вместе
задрожать
На башне перед ликом
звезд, –
С груди сорвал он черный
крест,
И пал к ногам ее, и ей
Сказал безвольно: «Будь
моей!» –
Сказал, и к ней лицом
приник…
И темен был безмолвный
миг…
Но вдруг, как солнце
впереди,
Ее ответ зажегся: «Жди!»
Письмо Гертруды
«Мой господин! мой царь!
мой брат!
Свершилось. Нет пути
назад.
Не жаль мне в прошлом
ничего.
Хочу лишь взора твоего,
Твоих, огнем горящих,
уст.
Мир без тебя и дик и
пуст.
Я годы целые спала;
Взошла денница и сожгла
Мои глаза своим лучом.
Рублю я радостным мечом
Нить жизни краткой –
пополам.
Души спасенье я отдам
За день с тобою, –
и в аду
У ног твоих я рай найду!
Как сон, я скину дни
мои!
Увижу лес, поля, ручьи,
Увижу вольных певчих
птиц!
У наших западных границ
Есть лог и три Проклятых
Пня.
На склоне дня там жди
меня!»
3
Алеют тихо облака.
И безрассудна и робка,
Лицо закрыв густой
фатой,
В одежде странницы
простой
Гертруда вышла из ворот.
Ее никто не поведет,
Ее никто не охранит, –
Но тщетно будет Гуго
Твид
Искать изменницы-жены.
Ее движенья решены,
Как решена ее судьба:
Она – счастливая раба,
Пока захочет властелин,
Пусть жизнь, пусть год,
пусть день один,
А после – дальний
монастырь
Ей вновь закроет высь и
ширь.
Меж буков, мрачных и
немых,
Дорогой, полной чар
лесных,
Скользит Гертруда в
тишине,
И мир пред ней – как мир
во сне,
Как память о иных мирах,
Порой томящая в мечтах.
Пьянит свобода, как
вино,
И сердце мыслью
прожжено:
Он ждет, он встретит, и
они
Сольют свои уста в огни,
Сплетут извивы нежных
рук,
Замрут в истоме сладких
мук.
И страстный взгляд
любимых глаз
Она увидит в первый раз!
Она идет вперед, вперед…
Так лишь лунатики обход
Свершают ночью вдоль
стены
При свете пристальном
луны.
Она скользит, как легкий
челн
По ветру над качаньем
волн,
Храня безволие свое.
Не ангел ли ведет ее?
Не Бог ли правый с
высоты
Благословил ее мечты?
Но чу! глухой, далекий
скок.
И вторит лес, и вторит
лог
Бряцанью шпор и лаю
псов.
Не скрыться меж лесных
стволов!
Не упредить лихих коней!
Все ближе, ближе, все
ясней,
Все беспощадней стук
копыт, –
И пред Гертрудой Гуго
Твид!
4
Глуха подземная тюрьма.
В ней смрад и сырость,
тишь и тьма.
Порой в ней тени
говорят,
И кости давние стучат
Под непривычною ногой,
Рождая отзвук гробовой,
–
Но звуки, умирая тут,
Гранитной толщи не
пробьют,
Ни в замке, ни среди
полей
Ничьих не возмутят ушей!
И с воли к тем, кто
здесь забыт,
Зов ни один не долетит!
Припав к стене, в сыром
углу,
Гертруда не глядит во
мглу,
Не плачет, тщетно не
зовет.
На миг сверкнул ей
небосвод
Сияньем пламенной зари,
–
И вновь померкли янтари.
На миг, в сияющем венце,
С улыбкой странной на
лице,
Маня, предстала ей
Любовь –
И в темный гроб упала
вновь.
На миг зажглась над ней
звезда, –
Чтоб закатиться
навсегда!
Томят виденья в тишине!
В бреду больном иль в
зыбком сне
Гертруда видит дальний
лес,
Глубь вечереющих небес,
И лог, и три Проклятых
Пня…
При свете меркнущего
дня,
К сухой коре лицом
припав,
Там ждет ее печальный
граф.
Его глаза блестят во
мгле;
Высокий посох – на
земле;
А что в его руке? –
кинжал?
Встал полный месяц,
кругло-ал,
И чрез глазницы мрачных
туч
Стал наводить на все
свой луч.
И кажется Гертруде
вдруг:
Благоухает лог и луг,
И снова, по траве полян,
Она бежит в ночной
туман.
Слабеют силы; на ногах
Как будто цепи; хладный
страх
Растет на сердце… Поворот…
И старый бук… И он… И
вот
Слетает с уст невольный
стон, –
И милый, милый к ней
склонен!
Она сквозь слезы, чуть
жива,
Лепечет нежные слова,
И слышит лепет нежных
слов,
И видит страстный блеск
зрачков,
И, холодея вся, как
труп,
Впивает ласку жданных
губ.
Что это? смерть иль
страсти миг?
Стон боли или счастья
крик?
Со странно-радостным
лицом
Поверглась узница
ничком.
В темнице,
царственно-одна,
Стоит и смотрит тишина.
5
Померк на западе пожар.
Настало время тайных
чар.
Раскрыли звезды ширь и
высь;
Сквозь ветви эльфы
пронеслись;
Вдали короной золотой
Блеснул под буком Царь
Лесной;
И на поляне смех звончей
Его беспечных дочерей.
Но графа не коснется
страх.
Не лезвие ль в его
руках?
Не крест ли на его
груди?
Но мрак все гуще
впереди.
Давно прошел условный час,
Плыл месяц – и меж туч
угас,
Была надежда – и прошла,
И мгла кругом, и в
сердце мгла…
Слабеет, никнет гордый
дух,
И граф молитву шепчет
вслух:
«Ты не пришла, ты не
придешь!
Твое письмо – иль смех,
иль ложь!
А я, смиренный пилигрим,
Обетом связанный своим,
Посмел о радости
мечтать!
Бежать я должен, словно
тать,
В святую землю
поспешить,
У гроба Господа сложить
И прежний грех, и эту
страсть!
К кресту пречистому
припасть,
Да скажет мне Господь:
„Пролью.
Елей я на душу твою!“
Но если… Если в замке
том
Она томится под замком,
И ждут ее – и суд и
казнь!
О, сердце сжавшая
боязнь!
О, ужас, впившийся в
мечты!
Но что во тьме?.. Кто
близко?.. Ты?»
Лицо закрыв густой
фатой,
В одежде странницы
простой,
Как черный призрак через
тьму,
Гертруда тихо шла к
нему.
И граф спешит навстречу
ей,
Зовет небесной и своей,
И ризы влажные края
Целует, счастья не тая,
И шепчет, что им должно
прочь,
Что клонится к исходу
ночь.
Но, словно статуя
бледна,
Молчит в его руках она
И только льнет к нему
нежней,
Как тень среди других теней.
Он близостью ее сожжен,
И страсти, бьющей в
сердце, он
Уже не может одолеть!
Готов он вместе умереть
За миг блаженства здесь,
теперь…
Закатный месяц, словно
зверь,
Взглянул на них из
низких туч…
Чу! где-то близко
брызнул ключ.
И вот, под мерный говор
струй,
Сверкнул их первый
поцелуй!
Без клятв был заключен
их брак.
Свидетелем был строгий
мрак;
Меж трав, обрызганный
росой,
Стоял незримый аналой;
Светили звезды им с
небес;
Пропел им хор могучий
лес;
И эльфы, легкие, как
дым,
Приветствия шепнули им;
И, мимо проходя тропой,
Благословил их Царь
Лесной.
6
Храня лица спокойный
вид,
Сошел наутро Туго Твид
С ватагой слуг в свою
тюрьму.
Чуть факелы вспугнули
тьму, –
Все вдруг поникли
головой:
Лежал пред ними труп
немой.
Была Гертруда хороша,
Как будто грешная душа
С восторгом отошла, пред
тем
Увидев благостный Эдем.
Казалось: спит Гертруда,
сжав
В руке пучок цветов и
трав.
И было явно всем, что
тут
Не нужен больше грозный
суд!
И в тот же день бедняк
пастух,
Свирелью услаждая слух,
Привел овец к Проклятым Пням,
И труп нашел, простертый
там.
Граф Роберт словно тихо
спал.
Высокий посох и кинжал
Лежали близ, в траве
густой.
Был граф прекрасен, как
живой,
С улыбкой счастья на
устах.
Но в крепко стиснутых
руках
С собой в могилу он унес
Прядь золотистую волос.
Начато в 1901 г.
Кончено в 1907 г.