ФУТУРИСТИЧЕСКИЙ
ВЕЧЕР
Монетой, плохо
отчеканенной,
Луна над трубами
повешена,
Где в высоте, чуть
нарумяненной,
С помадой алой сажа
смешана.
Стоят рядами
вертикальными
Домов неровные
зазубрины,
По стенам – бляхами
сусальными,
По окнам – золотом
разубраны.
Вдоль улиц червяки
трамвайные
Ползут, как узкими
ущельями,
И фонари, на нити тайные
Надеты, виснут
ожерельями.
Кругом, как в комнатах
безвыходных,
Опризрачены, люди
мечутся,
В сознаньи царственном,
что их одних
Ночные сны увековечатся.
И крик, и звон, и
многократные
Раскаты, в грохоте и
топоте,
И тонут,
празднично-закатные,
Лучи в нерастворимой
копоти…
22 апреля 1917
Темная улица; пятнами
свет фонарей;
Угол и вывеска с изображеньем
зверей.
Стройная девушка; вырез
причудливый глаз;
Перья помятые; платья
потертый атлас.
Шла и замедлила; чуть
обернулась назад;
Взгляд вызывающий; плечи
заметно дрожат.
Мальчик застенчивый;
бледность внезапная щек;
Губы изогнуты: зов иль
несмелый намек?
Стал, и с поспешностью,
тайно рукой шевеля,
Ищет в бумажнике, есть
ли при нем три рубля.
1916
Фонарь дуговой
принахмурился,
И стадо на миг темно;
Небоскреб угрюмо
зажмурился,
Под которым жду я давно.
Белея, веют снежинки, –
Чем мошки весной,
веселей.
На кресте застывают
слезинки
Ледяных хрусталей.
Он сказал мне: «Приду…»
Как давно
Я жду…
Руки совсем иззябли…
Кивают в окно
Апельсины и яблоки.
1916
Я знаю, что вы –
старомодны,
Давно и не девочка вы.
Вы разбросили кудри
свободно
Вдоль лица и вкруг
головы.
Нашел бы придирчивый
критик,
Что напрасно вы – в
епанче,
Что смешон округленный
щитик
У вас на правом плече,
Что, быть может, слишком
румяны
Краски у вас на губах и
щеке
И что сорван просто с
поляны
Цветок в вашей правой
руке.
Со скиптром и странной
державой,
Ваш муж слишком стар и
сед,
А смотрит слишком лукаво
На вас с алебардой
валет.
Но зато вы – царица
ночи,
Ваша масть – чернее, чем
тьма,
И ваши подведенные очи
Любовь рисовала сама.
Вы вздыхать умеете
сладко,
Приникая к подушке
вдвоем,
И готовы являться
украдкой,
Едва попрошу я о том.
Чего нам еще ждать от
дамы?
Не довольно ль быть
милой на миг?
Ах, часто суровы,
упорны, упрямы
Дамы черв, бубен и пик!
Не вздыхать же долгие
годы
У ног неприступных дев!
И я из целой колоды
Люблю только даму треф.
1915
По бульвару ходят девки,
Сто шагов вперед, назад.
Парни сзади, в знак
издевки,
На гармониках пищат.
Вышел лавочник дородный,
Пузо поясом стянул;
Оглядел разгул народный,
Рот себе крестя, зевнул.
Ковыляя, две старушки,
В страхе сторонясь,
прошли…
Липы, с корня до
верхушки,
Перекрашены в пыли.
За бульваром – два
забора,
Дом, как охромевший
конь.
Слева – речка, дали
бора,
Феба радостный огонь.
Свечерело… Дымен, валок,
Сумрак на ветвях осел.
Скрылись стаи черных
галок,
Крест собора побелел.
На скамейке, под
ракитой,
Парень девку больно
жмет, –
То она ворчит сердито,
То хохочет, то замрет.
Но уже давно на пыльной
Улице – молчанье царь,
И один, сетко-калильный,
Гордо светится фонарь.
1911
Ударил звон последний
Оконченной обедни;
На паперти – народ,
Кумач и ситец пестрый;
Луч солнца ярко-острый
Слепит глаза и жжет.
Как волки на овчарне,
Снуют меж девок парни;
Степенней мужики
Их подбивают к пляске.
Уже сидят в коляске
Помещицы сынки.
Вот с удочкою длинной,
Семинарист, в холстинной
Рубахе, в картузе,
А с ним учитель хмурый…
И бабы, словно дуры,
Вослед хохочут все.
Расходятся; походки
Неспешны; все о водке
Болтают меж собой,
В сторонке, где охапки
Соломы, ставя бабки,
Ведут мальчишки бой.
Луг изумрудный ярок…
Вдали – зеленых арок
Ряды и круг лесов…
Присел прохожий нищий…
А рядом, на кладбище,
Семья простых крестов.
1916
У речной изложины –
Пестрые шатры.
Лошади стреножены,
Зажжены костры.
Странно под деревьями
Встретить вольный стан –
С древними кочевьями
Сжившихся цыган!
Образы священные
Пушкинских стихов!
Тени незабвенные
Вяземского строф!
Все, что с детства
впитано,
Как мечта мечты, –
Предо мной стоит оно
В ризе темноты!
Песнями и гулами
Не во сне ль живу?
Правда ль, – с
Мариулами
Встречусь наяву?
Словно сам – в хламиде
я,
Словно – прошлый век.
Сказку про Овидия
Жду в толпе Алек.
Пусть кусками рваными
Виснут шали с плеч;
Пусть и ресторанами
Дышит чья-то речь;
Пусть и электрический
Над вокзалом свет!
В этот миг лирический
Скудной правды – нет!
1915
Предутреннего города
виденья,
Встающие, как призраки,
с угла.
В пустынном сквере
мерные движенья
Солдат; огромные рога
вола,
Влекущего на рынок
иждивенья
Для завтрашнего барского
стола;
Двух пьяниц
распростертых отупенье;
Свет фонарей; свет неба;
полумгла;
Во храме огоньки
богослуженья,
Которым вторят вдруг
колокола…
И вот, у низкой двери, с
возвышенья
Ступеньки, подозрительно
ала,
Ребенок-девушка, как
приглашенье
Войти, кивает
головой, – мила,
Как ангел в луже…
Чувство сожаленья
Толкает прочь. И вслед
летит хула,
Брань гнусная; а окна
заведенья
Горят за шторами, как
два жерла.
Там – смех, там –
музыка, там – взвизги пенья…
И вторят в высоте
колокола.
29 июля 1916
Плывем пустынной
Ладогой,
Под яркой аркой –
радугой;
Дождь минул; полоса
Прозрачных тучек
стелется;
Закат огнистый целится
Лучами нам в глаза.
Давно ль волной
трехъярусной
Кидало челн беспарусный
И с шаткой кручи нас
Влекло во глубь
отверстую? –
Вновь Эос розоперстую
Я вижу в тихий час.
Но меркнет семицветие…
Умрет закат… Раздетее
Очам предстанет синь…
Потом налягут сумраки… –
Заслышав дальний шум
реки,
К Неве свой парус двинь!
1917
То поспешно парус
складывая,
То бессильно в бездну
падая,
Напряженно режа волны,
Утомленный реет челн.
Но, свободно гребни
срезывая,
Рядом вьется чайка
резвая,
К тем зыбям летя смелее,
Где смятенье волн белей.
Вижу, не без тайной горечи,
Кто властительней, кто
зорче.
Знаю: взор вонзивши
рысий,
Птица мчит добычу ввысь.
1917