…Я сам,
бессильный и мгновенный,
Ношу в груди,
как оный серафим,
Огонь сильней
и ярче всей вселенной…
А. Фет
Что же мне делать, когда
не пресыщен
Я – этой жизнью
хмельной!
Что же мне делать, когда
не пресыщен
Я – вечно юной весной!
Что же мне делать, когда
не пресыщен
Я – высотой, глубиной!
Что же мне делать, когда
не пресыщен
Я – тайной муки
страстной!
Вновь я хочу все
изведать, что было…
Трепета, сердце, готовь!
Вновь я хочу все
изведать, что было:
Ужас, и скорбь, и
любовь!
Вновь я хочу все
изведать, что было,
Все, что сжигало мне
кровь!
Вновь я хочу все
изведать, что было,
И – чего не было –
вновь!
Руки несытые я простираю
К солнцу и в сумрак
опять!
Руки несытые я простираю
К струнам: им должно
звучать!
Руки несытые я
простираю,
Чтобы весь мир осязать!
Руки несытые я простираю
–
Милое тело обнять!
14 августа 1912
Мне все равно, друзья ль
вы мне, враги ли,
И вам я мил иль
ненавистен вам,
Но знаю, – вы
томились и любили,
Вы душу предавали тайным
снам;
Живой мечтой вы жаждете
свободы,
Вы верите в безумную
любовь,
В вас жизнь бушует, как
морские воды,
В вас, как прибой,
стучит по жилам кровь;
Ваш зорок глаз и ваши
легки ноги,
И дерзость подвига
волнует вас,
Вы не боитесь, –
ищете тревоги,
Не страшен, –
сладок вам опасный час;
И вы за то мне близки и
мне милы,
Как стеблю тонкому мила
земля:
В вас, в вашей воле
черпаю я силы,
Любуюсь вами, ваш огонь
деля.
Вы – мой прообраз.
Юности крылатой
Я, в вашем облике,
молюсь всегда.
Вы то, что вечно, дорого
и свято,
Вы – миру жизнь несущая
вода!
Хочу лишь одного – быть
вам подобным
Теперь и после; легким и
живым,
Как волны океанские
свободным,
Взносящимся в лазурь,
как светлый дым.
Как вы, в себя я полон
вещей веры,
Как вам, судьба поет и
мне: живи!
Хочу всего, без грани и
без меры,
Опасных битв и роковой
любви!
Как перед вами, предо
мной – открытый,
В безвестное ведущий,
темный путь!
Лечу вперед изогнутой
орбитой –
В безмерностях
пространства потонуть!
Кем буду завтра, нынче я
не знаю,
Быть может, два-три
слова милых уст
Вновь предо мной врата
раскроют к раю,
Быть может, вдруг мир
станет мертв и пуст.
Таким живу, таким
пребуду вечно, –
В моих, быть может,
чуждых вам стихах,
Всегда любуясь дерзостью
беспечной
В неугасимых молодых
зрачках!
23 января 1914
Эдинбург II
О чем еще мечтать мне в
жизни этой?
Все ведомо, изжито,
свершено:
От снов травы, лучом
весны согретой,
До тихих снов, какими
грезит дно;
От муки юноши в минуту
страсти,
До сладости в
предчувствии конца,
И от пресыщенности
дерзкой власти
До гордого безволия творца!
Куда идти, и кто теперь
мне нужен,
Пред кем опять мой
дрогнет скорбный дух?
Пусть звезды падают, как
горсть жемчужин,
Пусть океан поет мне
гимны вслух,
Пусть ангелы и демоны
покорно
Встают опять в мерцающем
огне, –
Алхимик, на огонь
погасший горна
Смотрю без слез в своем
безгрозном сне.
Придешь ли снова ты, под
новой маской,
Мой давний друг,
любезный Сатана,
Меня манить неукротимой
пляской
Дев, восстающих с
кубками вина?
Иль ты, о, женщина, в
обличье новом,
Скромна, как тень, и,
словно день, нага,
Меня поманишь к ужасам
готовым –
В «Подземное жилище» иль
в луга?
Что ж, может быть, на
вызов я отвечу,
Что ж, может быть,
расслышу старый зов,
Но лишь затем, что
верным луком мечу
В себя, – как сын
Лаэрта в женихов.
Я гибели хочу, давно,
упрямо,
Ее ищу, но отступает
Смерть,
И все, как купол чуждого
мне храма,
Надменно надо мной
сверкает твердь!
31 января 1914
Эдинбург II
Руки, вечно молодые,
Миг не смея пропустить,
Бусы нижут золотые
На серебряную нить.
Жемчуг крупный, жемчуг
малый
Нижут с утра до утра,
Жемчуг желтый, жемчуг
алый
Белой нитью серебра.
Кто вы, радостные парки,
Вы, работницы судеб?
Нити пестры, нити ярки,
В белом блеске я ослеп.
Не моя ли жизнь – те
нити?
Жемчуг – женские сердца?
Парки вещие, нижите
Яркий жемчуг до конца!
Выбирайте, подбирайте
Жемчуг крупный и
простой,
Круг жемчужный
завершайте
Быстро-нижущей иглой!
Нить почти полна!
немножко
Остается бус, – и
вот
Золоченая застежка
Ожерелье – Смерть –
замкнет!
10 января 1912
Пора сознаться: я – не молод;
скоро сорок.
Уже не молодость, не вся
ли жизнь прошла?
Что впереди? обрыв иль
спуск? но, общий ворог,
Стоит старуха-смерть у
каждого угла.
Я жил, искал услад, и
правых и неправых,
Мне сны безумные
нашептывала страсть,
Губами припадал ко всем
земным отравам,
Я знал, как радует, как
опьяняет власть.
Меж мук и радостей,
творимых и случайных,
Я, в лабиринте дней ища
упорно путь,
Порой тонул мечтой в
предвечно-страшных тайнах
И в хаос истины порой
умел взглянуть.
Я дрожь души своей, ее
вмещая в звуках,
Сумел на ряд веков
победно сохранить,
И долго меж людей, в
своих мечтах и муках,
В своих живых стихах,
как феникс, буду жить.
И в длинном перечне, где
Данте, где Вергилий,
Где Гете, Пушкин, где
ряд дорогих имен,
Я имя новое вписал, чтоб
вечно жили
Преданья обо мне, идя
сквозь строй времен.
Загадку новую я задал
для столетий,
На высях, как маяк,
зажег мечту свою…
Об чем же мне жалеть на
этом бедном свете?
Иду без трепета и без
тревог стою.
Взмахни своей косой, ты,
старая! Быть может,
Ты заждалась меня, но
мне – мне все равно.
В час роковой меня твой
голос не встревожит:
Довольно думано!
довольно свершено!
1912
Должен был Герострат
сжечь храм Артемиды в Эфесе,
Дабы явить идеал
жаждущих славы – векам.
Так же Иуда был должен
предать Христа на распятье:
Образ предателя тем был
завершен навсегда.
Был Фердинанд принужден
оковать цепями Колумба:
Ибо те цепи – пример
неблагодарных владык.
А Бонапарте? он мог ли
остаться в убежище Эльбы?
Был бы Елены гранит
лишним тогда на земле!
Пушкин был должен явить
нам, русским, облик Татьяны,
Тютчев был должен
сказать: «Мысль изреченная – ложь!»
Так и я не могу не
слагать иных, радостных, песен,
Ибо однажды они были
должны прозвучать!
4 апреля 1915
Варшава
Sume
superbiam…
Преисполнись гордости…
Гораций (лат.)
Мой памятник стоит, из
строф созвучных сложен.
Кричите,
буйствуйте, – его вам не свалить!
Распад певучих слов в
грядущем невозможен, –
Я есмь и вечно должен
быть.
И станов всех бойцы, и
люди разных вкусов,
В каморке бедняка, и во
дворце царя,
Ликуя, назовут меня –
Валерий Брюсов,
О друге с дружбой
говоря.
В сады Украины, в шум и
яркий сон столицы,
К преддверьям Индии, на
берег Иртыша, –
Повсюду долетят горящие
страницы,
В которых спит моя душа.
За многих думал я, за
всех знал муки страсти,
Но станет ясно всем, что
эта песнь – о них,
И, у далеких грез в
неодолимой власти,
Прославят гордо каждый
стих.
И в новых звуках зов
проникнет за пределы
Печальной родины, и
немец, и француз
Покорно повторят мой
стих осиротелый,
Подарок благосклонных
Муз.
Что слава наших
дней? – случайная забава!
Что клевета
друзей? – презрение хулам!
Венчай мое чело, иных
столетий Слава,
Вводя меня в всемирный
храм.
Июль 1912