В ГОРНЕМ
СВЕТЕ
Я сознаю, что постепенно
Душа истаивает. Мгла
Ложится в ней. Но,
неизменно,
Мечта свободная –
светла!
Бывало, жизнь мутили
страсти,
Как черный вихрь морскую
гладь;
Я, у враждебных чувств
во власти,
То жаждал мстить, то мог
рыдать.
Но, как орел в горах
Кавказа,
За кругом круг, уходит
ввысь,
Чтоб скрыться от
людского глаза, –
Желанья выше вознеслись!
Я больше дольних смут не
вижу,
Ничьих восторгов не
делю;
Я никого не ненавижу
И – страшно мыслить – не
люблю!
Но, с высоты полета,
бездны
Открыты мне – былых
веков:
Судьбы мне внятен ход
железный
И вопль умолкших
голосов.
Прошедшее, как дно
морское,
Узором стелется вдали;
Там баснословных дней
герои
Идут, как строем корабли.
Вникая в смысл
тысячелетий,
В заветы презренных
наук,
Я словно слышу, в горнем
свете,
Планетных сфер певучий
звук;
И, прежнему призванью
верен,
Тот звук переливаю в
стих,
Чтоб он, отчетлив и
размерен,
Пел правду новых снов
моих!
Июль 1918
В дни отрочества, я
пророчествам
Весны восторженно
внимал:
За первым праздничным
подснежником,
Блажен пьянящим
одиночеством,
В лесу, еще сыром,
блуждал.
Как арка, небо над
мятежником
Синело майской глубиной,
И в каждом шорохе и
шелесте,
Ступая вольно по
валежникам,
Я слышал голос над
собой:
Все пело, полно вешней
прелести:
«Живи! люби! иди вперед!
Ищи борьбы, душа
крылатая,
И, как Самсон из львиной
челюсти,
Добудь из грозной жизни
– мед!»
И вновь весна, но –
сорок пятая…
Все тот же вешний блеск
вокруг;
Все так же глубь небес –
божественна;
Все та ж листва, никем
не смятая;
Как прежде, свеж и зелен
луг!
Весна во всем осталась
девственной;
Что для земли десятки
лет!
Лишь я принес тоску
случайную
На праздник радости
естественной, –
Лишь я – иной, под
гнетом лет!
Что ж! Пусть не мед, а
горечь тайную
Собрал я в чашу бытия!
Сквозь боль души весну
приветствую
И на призыв земли
ответствую,
Как прежде, светлой
песней я!
1918
Как всплывает алый щит
над морем,
Издавна знакомый лунный
щит, –
Юность жизни, с радостью
и горем
Давних лет, над памятью
стоит.
Море – змеи светов
гибких жалят
И, сплетясь, уходят
вглубь, на дно.
Память снова нежат и
печалят
Дни и сны, изжитые
давно.
Сколько ликов манят
зноем ласки,
Сколько сцен, томящих
вздохом грудь!
Словно взор склонен к
страницам сказки,
И мечта с Синдбадом
держит путь.
Жжет еще огонь былой
отравы.
Мучит стыд неосторожных
слов…
Улыбаюсь детской жажде
славы,
Клеветам забытых мной
врагов…
Но не жаль всех
пережитых бредней,
Дерзких дум и гибельных
страстей:
Все мечты приемлю до
последней, –
Каждый стон и стих, как
мать – детей.
Лучший жребий взял я в
мире этом:
Тайн искать в познаньи и
любви,
Быть мечтателем и быть
поэтом,
Признавать один завет:
«Живи!»
И, начнись все вновь, я
вновь прошел бы
Те ж дороги, жизнь – за
мигом миг:
Верил бы улыбкам, бросив
колбы,
Рвался б из объятий к
пыли книг!
Шел бы к мукам вновь,
большим и малым,
Чтоб всегда лишь дрожью
дорожить,
Чтоб стоять, как здесь я
жду, – усталым,
Но готовым вновь – страдать
и жить!
3 января 1918
Я всюду цепи строф
лелеял,
Я ветру вслух твердил
стихи,
Чтоб он в степи их,
взвив, развеял,
Где спят, снам веря,
пастухи;
Просил у эхо рифм
ответных,
В ущельях гор, в тиши
яйлы;
Искал черед венков
сонетных
В прибое, бьющем в мол
валы;
Ловил в немолчном шуме
моря
Метр тех своих живых
баллад,
Где ласку счастья,
жгучесть горя
Вложить в античный миф
был рад;
В столичном грозном гуле
тоже,
Когда, гремя, звеня,
стуча,
Играет Город в
жизнь, – прохожий,
Я брел, напев стихов
шепча;
Гудки авто, звонки
трамвая,
Стук, топот, ропот, бег
колес, –
В поэмы страсти, в песни
мая
Вливали смутный лепет
грез.
Все звуки жизни и
природы
Я облекать в размер
привык:
Плеск речек, гром, свист
непогоды,
Треск ружей, баррикадный
крик.
Везде я шел, незримо
лиру
Держа, и властью струн
храним,
Свой новый гимн готовя
миру,
Но сам богат и счастлив
им.
Орфей, сын бога, мой
учитель,
Меж тигров так когда-то
пел…
Я с песней в адову
обитель,
Как он, сошел бы, горд и
смел.
Но диким криком гимн
Менады
Покрыли, сбили лавр
венца;
Взвив тирсы, рвали без
пощады
Грудь в ад сходившего
певца.
Так мне ль осилить
взвизг трамвайный.
Моторов вопль, рев толп
людских?
Жду, на какой строфе
случайной
Я, с жизнью, оборву свой
стих.
20/7 февраля 1918
Весенней ночью встречу
звон пасхальный
Я сорок пятый раз…
И вот мечта, вскрывая
сумрак дальний,
Лепечет свой рассказ.
Об том, как в детстве
золотились нежно
Все праздничные дни;
Как в юности огнем любви
мятежно
Томили дух они;
Как позже, злобно
нападали змеи
Безумства и страстей,
В весенний праздник
выползая злее
Со всех моих путей…
Вновь вижу: двое, в
звоне колокольном,
Укрылись в темноту,
А на окне, пред взором
богомольным,
Ветвь яблони в цвету…
Вновь вижу поле дальнее…
ракета,
Взлетя, прожгла эфир…
И с перезвоном робким
слился где-то
Рев пушек и мортир.
Вновь вижу ночь
семнадцатого года.
Прекрасна и светла;
Толпу пасхальную ведет
Свобода,
Раскинув два крыла…
Что ж принесет мне
праздник сорок пятый?
О если б глубь небес
Родному краю крикнула
трикраты:
«Воистину воскрес!»
1918