КОШМАР
Есть в мире демон, с
женственным лицом,
С когтями львицы, с
телом сухопарым;
Садится к спящим он,
согнут кольцом,
На грудь, и мы – зовем
его Кошмаром.
Он давит нас, и вот, в
тяжелом сне,
Черед видений сумрачных
проходит;
Дыханье стеснено, чело в
огне,
И судорога тщетно пальцы
сводит.
Нам грезится ужасных
ликов ряд:
Смеются дьяволы над всем
заветным,
Терзают близких, алтари
сквернят
И стонам вторят хохотом
ответным.
Нельзя бороться и бежать
нет сил:
Оковы на ногах и руки в
путах,
Повсюду вскрыты пропасти
могил…
Блестят из мглы орудья
пыток лютых…
И вдруг мы вспомним: это
все – кошмар!
Рукой свободной
призраков коснемся…
Все сгинет вмиг,
исчезнут страхи чар,
И мы, дрожа от
радости, – проснемся!
Олень затравленный
напрасно взор молящий
Обводит вкруг, дыша
прерывно, – смерть везде;
Собаки рвутся вслед,
сверкают ружья в чаще…
И зверь, ища пути,
бросается к воде.
Плывет, глотая пар, а
сзади слышит глухо
Лай, крики, зов рогов;
пес беспощадный, вновь
Врага догнав, ему
вонзает зубы в ухо…
Окрасив зыбь реки,
струей стекает кровь.
А лес кругом стоит
роскошен, как бывало;
Меж камней и коряг,
журча, бежит ручей;
Круг солнечный, горя
торжественно и ало,
Сквозь изумруд ветвей
кидает сноп лучей.
Слабея, смотрит зверь
вверх, в небеса, откуда
Лилось тепло, и дождь, и
свежесть вешних бура;
Защита с высоты не
явится ли? Чудо
Не совершится ль? –
Нет! Пуста, нема лазурь.
И стону слабому уже не
вторит эхо…
Сквозь радугу слезы так
странны берега…
Но всюду – взвизг собак,
гром криков, гулы смеха,
И, кроя все, поют
охотничьи рога!
16 февраля 1918
Власть, времени сильней,
затаена
В рядах страниц, на
полках библиотек:
Пылая факелом во мгле,
она
Порой язвит, как
ядовитый дротик.
В былых столетьях чей-то
ум зажег
Сверканье, – и оно
доныне светит!
Иль жилы тетивы напрячь
возмог, –
И в ту же цель стрела
поныне метит!
Мы дышим светом отжитых
веков,
Вскрывающих пред нами
даль дороги,
Повсюду отблеск
вдохновенных слов, –
То солнце дня, то месяц
сребророгий!
Но нам дороже золотой
колчан,
Певучих стрел,
завещанный в страницах,
Оружие для всех времен и
стран,
На всех путях, на всех
земных границах.
Во мгле, куда суд жизни
не достиг,
Где тени лжи извилисты и
зыбки, –
Там дротик мстительный
бессмертных книг,
Веками изощрен, бьет без
ошибки.
1917
Чу! под окошком звенят
колокольчики,
Белые, синие, разных
оправ;
Листья ольхи завиваются
в кольчики,
Запахи веют с
обрызганных трав;
Солнце ко мне проникает
приветливо
Длинным лучом, между
ставень, сквозь щель;
Где-то гудит, осторожно
и сметливо,
К сладким цветам
подлетающий шмель;
Все так знакомо… И песня
не новая
Сладко ласкает: «Ты
дома, дитя!»
То напевает мне печь
изразцовая,
Вторят ей стены, смеясь
и шутя.
В теле – истома. Я дома!
Давно ли я
Дерзко плясала, раздета,
в кругу!
…В душу нисходит опять
меланхолия.
Нет! жизнью мирной я
жить не могу!
1919
Меж лун искусственных –
луна,
Вися на небе, в
перспективе,
Вздымается, робка,
бледна
И с каждым мигом
боязливей.
Внизу, как буйственный
бурун,
Прибой людей и экипажей,
И наглое блистанье лун,
Вдоль улиц выставленных
стражей;
Таксованных прелестниц
смех,
Сухое грассованье
франтов,
Боа неимоверных мех
И перебои шляп и бантов;
В гостиницах белеет ряд
Оконный, – комнаты,
где двое
Пародию любви творят,
Пороча таинство ночное…
А там, вверху, несмелых
звезд
Чуть-чуть зубчатый свет
– белеет;
Туман, как туника
невест,
Кой-где разорванная,
веет.
И та ж безмолвная луна,
Свидетельница жертв
Ашере,
Висит, глядя, робка,
бледна,
На буйства в
оскверненном сквере!
Октябрь 1917
Злобный змей, зигзагом
длинным
Раздевавший темень туч,
Чтоб, гремя, в лесу
пустынном
Иль на склоне горных
круч,
Ветви, поднятые дубом,
Серным пламенем зажечь,
И, ликуя, дымным клубом
–
Смертным саваном –
облечь!
Змей, сносивший с неба,
древле,
Прометеев дар земле!
Что таишь ты, стыд ли,
гнев ли,
Ныне замкнутый в стекле,
–
Сгибы проволоки тонкой
Раскалять покорно там,
Подчинись руке ребенка,
Осужден – в угоду нам.
И, струя лучи из шара,
Ветром зыблем над
толпой,
Скрывшей ленту тротуара,
Пестрой, шумной и тупой,
–
Чем ты занят? Иль, в
причуде
Смутной грезы, веришь
ты,
Что вокруг – вес те же
люди,
Те же гулы суеты;
Что, как прежде было,
сыты
Мясом мамонта, тебя
Славят пляской троглодиты,
Дико космы теребя?
В злобных лицах, в ярых
взорах
Ты узнать бы ныне мог
Те же сонмы, для которых
Ты в былом сверкал, как
бог.
Иль века виденье стерли,
И теперь, могуч и слаб,
Мыслишь ты: «Не на позор
ли
Здесь я выставлен, как
раб?»
И, без сил, влеком на
угли
Длинным проводом, зигзаг
В небе помнишь
ты, – нам друг ли,
Иль, горящий местью,
враг?
1918