МЫСЛЕННО,
ДА!
Мысленно, да! но с
какой напряженностью
Сквозь окна из книг
озираем весь мир мы!
Я пластался мечтой над
огромной сожженностью
Сахары, тонул в
знойных зарослях Бирмы;
Я следил, веки сжав,
как с руки краснокожего,
Вся в перьях, летя,
пела смерти вестунья;
Я слушал, чтоб в
строфы влить звука похожего
Твой грохот, твой дым,
в твердь, Мози-оа-Тунья!
Сто раз, нет, сто
сотен, пока свое пол-лица
Земля крыла в
сумрак, – покой океанам! –
Я белкой метался к
полюсу с полюса,
Вдоль всех параллелей,
по всем меридианам.
Все хребты твои знаю,
все пропасти в кратерах,
Травы всяческих памп,
всех Мальстремов содомы:
Мой стимер, где б ни
был, – в знакомых фарватерах,
Мой авто – всюду
гость, мой биплан – всюду дома!
И как часто, сорван с
комка зеленого,
Той же волей взрезал я
мировое пространство,
Спеша по путям
светодня миллионного,
Чтоб хоры светил мне
кричали: «Постранствуй!»
И с Марса, с Венеры, с
синего Сирия
Созерцал, постигал
жизнь в кругу необъятном,
Где миг – мига в веках
– наш Египет – Ассирия,
А «я» – электрон, что
покинул свой атом!
8 июля 1923
Лес, луга, плоскогорья –
невиданной фауны…
Ветер свищет по мыслям,
соль с моря соря…
Лук на голых лопатках,
грядущие Фаусты
Рыщут, где б на добычу,
с осанкой царя.
В морок зорких пещер
ночь уводит: с Церлинами
Дон-Жуаны жмут ворох
прогнившей травы.
Завтра прыгать Колумбам
путями орлиными,
В дебрях врезать Вобанам
для мамонтов рвы.
Лунь-ведун счел все
луны, все цифры в Люцифере,
Тайны неба
колебля, – лохматый Лаплас!
Вторят те ритму речи, те
чертят на шифере, –
Братья старшие Гете и
Дюреров глаз!
Лес, луга, плоскогорья и
ветер пройоденный,
Будущих всех столетий
крыльцо-колыбель,
Где еще в гром не
крылись ни Зевсы, ни Одины, –
Сквозь кивот библиотек
вздох бедный тебе ль?
Ветер свищет по мыслям,
где медлим в трамвае мы,
Где нам радио
ропщут, – газетный листок…
Гость неведомой флоры,
преданьем срываемый,
Меж авто, в пыль
асфальта, спадает цветок.
14 мая 1923
Там, с угла Оттанукзгла,
где снегом зарылась Канада,
Где, гигантская кукла,
нос – в полюс, Америка, – рысь
Ждет, к суку прилегла,
взором мерит простор, если надо
Прыгнуть; в узких
зрачках – голод, страх, вековая корысть.
Тихо все от великой,
безмерно раздвинутой стужи;
Над рекой, по полям,
через лес январь белость простер;
Холод жмет, горы, словно
звериные туши, все туже;
Пусто; где-то неверно
чуть вьет дровосечий костер.
Рысь застыла, рысь ждет,
не протопчут ли четкость олени,
Не шмыгнет ли зайчонок
(соперник что волк и лиса!);
Рысь храбра; в теле
кровь долгих, тех же пустынь, поколений,
Рысей, грызших врага,
как грызет колкий холод леса.
Кровь стучит в тишине
пламенем напряженных артерий,
Лишь бы, по-белу алое,
алчь утолить довелось!
Не уступит, не сдаст
даже черно-пятнистой пантере,
Даже если из дебри,
рогами вперед, внове – лось!
Чу! Хруст. Что там? Всей
сжаться. За ствольями бурые лыжи
Лижут в дружном
скольженьи блистающий искрами наст.
Вот – он, жуткий, что
сон, – человек! вот он – хмурый и рыжий:
Топора синь, ружья синь,
мех куртки, тверд, прям, коренаст.
Сжаться, слиться, в сук
въесться! Что голода боли! Несносный
Эти блестки, свет стали,
свет лезвий, свет жалящих глаз!
Слиться, скрыться:
защита – не когти, не зубы, не сосны
Даже! выискать, где под
сугробом спасительный лаз!
Там, с угла Оттанукзгла,
где снегом зарылась Канада,
Где, гигантская кукла,
нос – в полюс, Америка, – век,
За веками, где звери
творили свой суд, если надо,
Там идет, лыжи движутся,
бог, власть огня, Человек!
17 октября 1922
Что за бурь, какого
случая
Ждет подмытый монолит,
Глядя в море, где
летучая
Рыба зыби шевелит?
В годы Кука,
давне-славные,
Бригам ребра ты дробил;
Чтоб тебя узнать, их
главный и
Неповторный опыт был.
Ныне взрыт зверями
трубными
Путь, и что им, если зло
Ветер шутит всеми
румбами,
На сто множа их число!
Мимо, гордо, мимо,
плавные
Режут синий выплеск вод…
Годы Кука, давне-славные,
С ризой вставлены в
кивот.
В дни, когда над бездной
вогнутой
Воет огненный циклон,
Только можешь глухо, в
окна, ты
Крикнуть стимерам
поклон.
Под водой скалой таиться
и
Быть размытым ты готов…
Эх! пусть челноки
таитские
Мечут на тебя швартов!
6-7 февраля 1923
Марриэтовы мичманы,
Вы, лихая ватага, –
Здесь лукаво-комичные,
Там живая отвага!
Вслед за вами, по
вспененным
Тропам, с детства мы –
чайка!
Волны пели, и в пеньи
нам:
«Примечай! примечай-ка!»
Где учебник? Рассеянно
Глаз твердит: «Смерть
Аттилы»…
А в мечтах: из бассейна
Голубого – Антиллы.
А в мечтах: на фрегате
мы,
Шхуны в плен с их
поклажей!
Мальты там берега из
тьмы,
Шум и скрип такелажа.
А за шквалами шалости:
Красть изюм, бить
нежонок…
Ах! припомнить до
жалости
Те страницы книжонок,
Ту неправду, что измала
Жгла огнем неустанным,
Ту, что волю в нас
вызвала –
В жизни стать
капитаном!..
20 августа 1923
Медвежья шкура постлана
В моем углу; я жду…
Ты, дальним небом
посланный,
Спади, как плод в саду!
Весна цвела травинками,
Был желт в июле мед;
Свис, в осень, над
тропинками
Из алых бус намет.
Лежу, и груди посланы
Ловить слепую мглу…
Медвежья шкура постлана,
Тепла, в моем углу.
Таясь в тайге, с
лосятами
Лосиху водит лось…
Мне ль с грудями не
взятыми
Снег встретить довелось?
Весна цвела травинками.
Вот осень. Зрелый груз
Гнут ветры над
тропинками, –
Лесных рябин и груш.
Медвежья шкура постлана…
Ты, свыкший ветви гнуть,
Ты, ветер, небом
посланный,
Сбрось грушу мне на
грудь!
7 февраля 1923
Островки, заливы, косы,
Отмель, смятая водой;
Волны выгнуты и косы,
На песке рисунок рунный
Чертят пенистой грядой.
Островки, заливы, косы,
Отмель, вскрытая водой;
Женщин вылоснились косы;
Слит с закатом рокот
струнный;
Слит с толпой ведун
седой.
Взглянет вечер. Кто-то
будет
Звать красотку к тени
ив.
Вздохи, стоны, споры: –
«Будет!»
– «Нет! еще!» – Над
сном стыдливым
Месяц ласки льет, ленив.
В ранний вечер кто-то
будет
Звать красотку к тени
ив…
Пусть же солнце сонных
будит!
Месяц медлит над
отливом,
Час зачатья осенив.
14 мая 1923