ПОСЛАНИЕ
МАЛЕРБУ
XVII в.
Мой дорогой Малерб! Ты
долго ль будешь горе
Скрывать в глуши лесов,
Оплакивая ту, что с
кротостью во взоре
Прияла смерти зов?
Не сам ли посылал ты,
осушая слезы,
В стихах живой урок:
«Ей, розе, дан был
срок, какой цветут все розы:
Лишь утра краткий
срок!»
Ужель, когда теперь
сошла под сень гробницы
Любимая тобой,
Ты видишь только
скорбь, без края и границы,
Повсюду пред собой?
Ты б предпочел ужель,
чтоб, по твоим моленьям,
Она всю жизнь прошла,
И, в косах с сединой, к
грядущим поколеньям
Старухой подошла?
Ты думаешь: она, в
обители небесной,
Была б тогда милей?
Тогда б не так страдал
и лик ее прелестный
От гробовых червей?
Нет, нет, мой друг
Малерб! как только руки Парки
Срезают нашу нить,
Отходит возраст наш:
под сумрачные арки
Не может он сходить!
Тифон, что одряхлел и
мал стал, как цикада,
И юный Архемор
Сравнялись возрастом
пред властелином Ада,
Смежив навеки взор.
Пусть сладостно пролить
сердечные страданья
Чрез акведуки глаз,
Ты тень люби, как тень,
но угаси мечтанья
О пепле, что угас.
Ввек неутешным быть,
кропить слезами вежды,
Томиться в тишине, –
Не значит ли забыть,
что нам даны надежды
Любви в иной стране?
Приам, который зрел,
как сыновей любимых
Разит в бою Ахилл,
И для страны своей ждал
бед неотвратимых, –
Дух твердый сохранил.
Франциск, когда Мадрид,
бессильный в правом бое,
Дофину яд послал, –
Был твердым, как Алкид,
и за коварство вдвое
Стыд на врага упал.
Да! без пощады Смерть в
Аид низводит души,
Напрасно к ней взывать;
Жестокая, она, заткнув
упрямо уши,
Не хочет нам внимать.
И к бедняку в шалаш,
под крышу из соломы,
Она властна взойти,
И стража, что хранит
вход в луврские хоромы,
Ей не запрет пути.
Роптать на власть ее,
терять пред ней терпенье, –
Тоске плохой исход.
Покорно принимать все Божия
решенья –
Лишь это мир дает!
<1910>
XVIII в.
Я вас благословляю,
рощи,
Где под завесой из
ветвей
Мне было легче, было
проще
Шептать о радости своей!
Я помню, как в тиши
беседки,
Где бала шум звучал
едва,
Вдруг сделались, как
стрелы, метки
Мои любовные слова.
И как, едва луны
пугливой
Лик потонул меж облаков,
Она покорно и стыдливо
Прикрыла блеск своих
зрачков.
Недолгий сумрак, запах
лилий,
И сырость мраморной
скамьи –
В тот сладкий час
благословили
Все, все желания мои!
Мне не забыть, как плющ
зеленый
Моих коснулся жарких
щек,
Как наши сладостные
стоны
Помчал по листьям
ветерок.
Мне не забыть, как
нежно, рядом,
Назад мы шли меж темных
лип,
Не смея обменяться
взглядом,
Стыдясь шагов нарушить
скрип.
Вернувшись к музыке и
танцам,
Туда, где реяли огни,
Зачем у нас горит
румянцем
Лицо, – мы ведали
одни.
И, вновь кружась в
весельи бала,
Легка, как призрак, как
мечта,
Одна она лишь понимала,
О чем твердит мне
темнота!
26 декабря 1910
Как вдруг нежданно стали
гулки
Шаги среди больших
стволов!
И в первый раз, во всей
прогулке,
Смолк смех и говор
голосов.
И вы, Алина, с робкой
дрожью,
Ко мне прижались в
полумгле,
И – как, не знаю, –
но к подножью
Сосны мы сели на земле.
Ваш детский страх, ваш
страх наивный
Я успокаивал, шутя…
А вечер, пламенный и
дивный,
Гас, иглы сосен золотя.
Не потому ль, когда
догнали
Друзей мы у лесной реки,
Заката отблеском
сверкали
У вас два пятнышка щеки?
1911
Ручей, играющий в
долине,
Ты к нам бежишь
издалека;
Ты родился на той
вершине,
Где льды в покое спят
века.
И над тобой орлы
кричали,
Когда ты, неприметно
мал,
Сбегал, журча, к зеленой
дали
По граням обнаженных
скал.
Природа в утреннем
тумане
Была невинна и тиха,
Когда внимал ты на
поляне
Беспечным песням
пастуха.
И, огибая замок древний,
Под сенью ивовых ветвей,
Ты слышал, как звучат в
деревне
Живые оклики детей.
Теперь, катясь волной
кристальной
Средь тучных,
плодоносных нив,
Ты поишь люд многострадальный,
О горных высях позабыв;
И ниже, повертев колеса
Шумливой мельницы, опять
Спокойной речкой вдоль
откоса
Пойдешь пристанища
искать.
А вечером на берег
темный
Две тени юные придут,
Чтоб близ тебя найти
укромный
Для непритворных клятв
приют.
И в миг, когда они с
улыбкой
Склонятся к легкой дрожи
струй, –
Ты отразишь, картиной
зыбкой,
Их первый, чистый
поцелуй.
16 августа 1913