Пусть завтра
смерть – сегодня мы живем!
Мирра Лохвицкая
Подлец ли я, что я ее
покинул,
Ее, с которой прожил трое лет,
Что, может быть, уйдя,
ей сердце вынул?
Подлец ли я? подлец я,
или нет?
Немолода, нехороша
собою,
Мещаниста и мало
развита,
Она была оправдана весною,
Когда в уродстве бродит
красота…
Кто сблизил нас? Весна,
вино и юность, –
Мои друзья и тайные
враги, –
Те, что давали лире
златострунность
И героизму – шаткие
шаги…
Двенадцать дев прошло
передо мною,
В которых тщетно я искал
«ее»,
Двенадцать дев,
оправданных весною,
Явивших всеубожество
свое…
И каждый раз разочарован
снова,
Скорбя и обвиняя лишь
себя,
Искал я в новой все того ж, иного,
Что отличает от других –
тебя!
Тебя, моя Тринадцатая
Встреча!
Тебя, моя Годива наших
дней!
Сама Балькис была тебе
предтеча
И грезила о высоте
твоей!
Ты – совершенство в
полном смысле слова!
Ты – идеал, приявший
плоть и кровь!
Моя душа приять тебя
готова,
Воздав тебе бессмертную
любовь!
Подлец ли я?! Но что
такое подлость?!
И кто из вас быть смеет
мне судьей?..
Я знаю независимости
гордость,
И что двенадцать жизней
– пред тобой?!.
1915. Май
Эст-Тойла
Безнаказанно не
воплощается
Целомудренная
мечта, –
И Тринадцатая
встречается
В белых лилиях у креста…
А встречается, –
начинается
Предсмертная красота.
Встретил женщину
небывалую,
Невозможную на
земле, –
Береги ее, так усталую,
Так озлобленную в земном
зле,
Всею нежностью
запоздалою
Возожги восторг на челе.
До Тринадцатой жизни не
было:
Повстречавшаяся – конец:
Отвергающая – жизнь потребовала
И сплела гробовой венец.
Все ошибочное вдруг
ослепло,
Как прозрела правда
сердец.
В светлой мрачности, в
мрачной светлости,
В скорбной радостности
конца –
Столь значительные
незаметности
Предназначенного лица.
Я молюсь твоей нежной
бледности,
И в глазах твоих – два
кольца…
1915. Апрель
Я слишком далеко зашел,
Полушутя, полусерьезно…
Опомниться еще не
поздно:
Недаром я тебя нашел.
Все на поэзию
валить –
Ах, значит ли всегда
быть правым?
И с помышлением лукавым
Тебя мне можно ль заслужить?
Я жил все годы
как-нибудь,
Как приходилось, без
отчета…
Я тяготился отчего-то,
Себя стараясь обмануть.
Халатность это или
лень –
Я не задумывался много
И, положась на милость
Бога,
Все верил в поворотный
день.
Я знал, что ты ко мне
придешь,
С твоим лицом, с твоей
душою.
И наглумишься надо мною
За всю мою былую ложь.
Сначала будет грусть и
тишь,
И боль и стыд в душе
поэта.
Потом я обновлюсь. За
это
Ты праведно меня
простишь…
1915. Май
Эст-Тойла
Не отнимай у меня ее:
В ней все будущее мое,
В ней предгрозье
весенних дней,
Безнадежье надежды в
ней.
Наша встреча нам
суждена:
Предначертанная она.
Повстречавшиеся во лжи,
Мы стоим у одной межи.
В изумлении и в тоске
Замирает рука в руке;
Негодует ее душа,
Так в сомнениях хороша.
Не ворочаются века,
Выпрямляя свои бока,
И стараются вас
задавить, –
Встретившихся
разъединить.
Берегись! Берегись!
Берегись!
Нам завидуют бездна и
высь.
На земле – нет труднее
труда, –
Так – не встречаются
никогда…
1915. Март
Харьков
Муринька, милая-милая
девонька,
Радость моя!
Ты ли мечта моя, ты ль
королевонька
Грезного «я»?
Гляну ль в глаза твои
нежно-жестокие,
Чую ль уста,
Узкие, терпкие,
пламеннотокие, –
Все красота!
Чувствую ль душу твою равнодушную –
Млеющий лед, –
Сердце играет во мне
простодушное,
Сердце поет!
Сколько искания, сколько
страдания,
Сколько обид
Сердце твое,
Мессалина-Титания,
Строго таит.
Так-то, всегда и во всем
чересчуринька,
Радость моя!
Муринька, милая-милая
Муринька,
Ангел-змея!
1915. Март
Ростов-на-Дону
Тобою услаждаясь
ежечасно,
Мне никогда тобой не
досладиться:
Ты, как Балькис опасная,
прекрасна,
Как истина прекрасная,
опасна,
Тринадцатая – ты! ты –
синептица!
Как ты могла мне встретиться
так поздно?
Как мог в тебе не
ошибиться сразу?
Как подошла ты просто и
серьезно
К моей душе! Как
посмотрела грозно,
Безмолвностью уничтожая
фразу!
Все прошлое мое взяла на
плаху
И назвала его своим
названьем.
Беспечность превратила
в… росомаху!
И по лицу души моей с
размаху
Ударила врачующим
сознаньем!
1915. Апрель
Петроград
– Хочу быть
Аделиной Патти! –
В три года говорила ты.
О, милые твои мечты
О замечательности
Патти!..
Прошло семнадцать лет.
Чисты
Венки святых твоих объятий.
Что будешь выше всякой
Патти,
В три года думала ли ты?
Пройдя сквозь хлесткий
строй мужчин,
Осталась ты сама собою,
Я преклоняюсь пред тобою
И презираю «тех» мужчин!
А ведь никто, ведь ни
один
Не посвятел твоей душою.
Пройдя сквозь ярый строй
мужчин,
Осталась ты сама собою.
1915. Июнь
Эст-Тойла
Год назад я была молода
Для любви, для добра,
для труда –
Было столько избытка в
груди,
Было столько надежд
впереди!
За немилого сватала
мать.
Как бы свадьбы такой
избежать?
Да, но надо ль?
Возникнул вопрос, –
И взошла я на брачный
утес…
Но зато в ту же ночь, в
ту же ночь
Я ушла от немилого прочь
И товарищу, – не по
любви, –
Отдала все куртины свои…
А с рассветом ушла от
него,
Я ушла от него оттого,
Что себя обобрала в
чаду…
– Как единственного
я найду!
1915. Апрель
Петроград
Их было так много, так
много,
И не было ни одного,
Который бы нежно и
строго
Коснулся ума твоего.
И попросту, тайной
инерце
В угоду, к тебе подойдя,
Прослушал бы чистое
сердце,
Как лилию после дождя.
В своей целомудренной
грусти
Презрительностью весела,
Уздала взбешенных в
разнузде –
Спасая, спасти не могла…
Погибшим не ведать
спасенья!
Нельзя самогибцев
спасать! –
И гибли они в
исступленьи,
Способные лишь
погибать!..
Да, гибли, и вот,
погибая
В безразумной тине
услад,
Тянули тебя, дорогая,
За твой милосердный
канат…
Да, гибли и, гибнув, в
захлебе,
Кричали: «Цепляйся за
нас!»
И в самоубийственной
злобе
К тебе приближали твой
час.
Но – тронутая
недотрога –
Ты гневно швырнула канат.
Их было так много, так
много,
Был каждый собой виноват.
1915. Июнь
Эст-Тойла
Только в силу своей
человечности,
Не любя, о любви не
сказав,
Проявляешь ты столько
сердечности,
Что всегда пред тобой я
неправ.
Я неправ непонятной
жестокостью,
Что порою нежданно
томим,
Роковою духовной безóкостью, –
Я неправ всем бесправьем
своим!
И в минуты затмения
гневного,
Даже в эти минуты любя,
Перед солнцем лица
королевного
Я тускнею, разволив
себя…
Огради меня от
упоенности
Разрушенья невинных
вещей
Всей святыней своей
невлюбленности,
Всей премудростью ясной
своей!
Я неправ мотыльковой
беспечностью,
Тщетным бешенством,
гневным огнем…
Идеальною
всечеловечностью
Ты спасаешь меня день за
днем.
День за днем истомленно
усталая,
Ускользающая светотень,
Ты, откашливаясь кровью
алою,
Незакатный готовишь мне
день…
Поклоняюсь твоей
бронзокудрости
И дышу лишь твоею душой!
Что же, сдержанную по
премудрости,
Удержало с тяжелым со
мной?
Молодая, смеюнья,
здоровая
(Ты горда: ты здорова
для всех!..)
Жизнерадостная, вечно
новая,
По тебе истоскуется
Грех!
Или мало тропинок
пленительных
Вдоль ручьев, сквозь
сирень, в трелях птиц?..
И возможностей
умокружительных
В роскоши деловитых
столиц?..
Есть вопросы, понятные
вечности,
А не людям, рабам пред
судьбой…
Только в силу своей
человечности
Ты всегда остаешься
собой!
1915. Май
Петроград
Быть любимым
как ни сладостно,
Все же
сладостней – любить.
Д. Мережковский
Все хорошо в тебе: и
ноги, и сложенье,
И смелое лицо
ребенка-мудреца,
Где сквозь энергию
сквозит изнеможенье,
В чьей прелюдийности
есть прóтени конца…
Все хорошо в тебе: и
пламенная льдяность,
Ориентация во всем, что
чуждо лжи,
Щек майски-девственных
осенняя багряность…
Что ни подумай ты и что
ты ни скажи –
Все хорошо в тебе! Дитя,
ты лучше грезы!
И грезу отебить хотел бы
я свежо:
Тебя нельзя уже
огрезить: все наркозы,
Все ожидания – в тебе:
все – хорошо!
Все хорошо в тебе! и
если ты инкубишь
Невинные уста, инкубость
тут нужна…
Люблю тебя за то, что ты
меня не любишь,
За то, что ты в своей
жестокости нежна!..
1915. Май
Петроград
Ни с кем сравнить тебя
нельзя:
Сама ты по себе.
К тебе по лилиям стезя.
Молиться бы тебе!
Тебя ни с кем нельзя
сравнить:
Ты лучше, чем мечта!
Тобой дышать, тебя
любить,
Святить твои уста.
Сравнить нельзя ни с кем
тебя:
Ты – женщина, а те,
Кого, вводя в обман
себя,
Так звал, –
барьер к мечте!..
Нельзя сравнить тебя ни
с кем –
Ни на земле, ни вне…
Твоею музыкой я
нем, –
То смерть пришла ко
мне!
1915. Май
Эст-Тойла