ЧАЕМЫЙ
ПРАЗДНИК
(запевка)
О России петь – что
стремиться в храм
По лесным горам, полевым
коврам…
О России петь – что
весну встречать,
Что невесту ждать, что
утешить мать…
О России петь – что
тоску забыть,
Что Любовь любить, что
бессмертным быть!
1925
Toila
Гой ты, царство
балагана!
Ты, сплошная карусель!
Злою волей хулигана
Кровь хлебаешь, как
кисель…
Целый мир тебе дивится,
Все не может разгадать:
Ты – гулящая девица
Или Божья благодать?
1925
Toila
На восток, туда, к горам
Урала,
Разбросалась странная
страна,
Что не раз, казалось,
умирала,
Как любовь, как солнце,
как весна.
И когда народ смолкал
сурово
И, осиротелый, слеп от
слез,
Божьей волей воскресала
снова, –
Как весна, как солнце,
как Христос!
1925
Toila
Ты потерял свою Россию.
Противоставил ли стихию
Добра стихии мрачной
зла?
Нет? Так умолкни: увела
Тебя судьба не без
причины
В края неласковой
чужбины.
Что толку охать и
тужить –
Россию нужно заслужить!
1925
Toila
И будет вскоре весенний
день,
И мы поедем домой, в
Россию…
Ты шляпу шелковую
надень:
Ты в ней особенно
красива…
И будет праздник…
большой, большой,
Каких и не было,
пожалуй,
С тех пор, как создан
весь шар земной,
Такой смешной и
обветшалый…
И ты прошепчешь: «Мы не
во сне?..»
Тебя со смехом ущипну я
И зарыдаю, молясь весне
И землю русскую целуя!
1925
Toila
Или это чудится?
Или это так?
Тихо шепчет: «Сбудется:
К свету этот мрак.
Только не растаскивай
Скопленных лучей».
Чей ты, голос ласковый?
Чьих ты блеск очей?
Возникает гридница.
Смотришь, – ничего.
Слышится, – не
видится.
Что за колдовство!
Проплывает утица
На призывный кряк.
Или это чудится?
Или это так?
1929
Toila
Был май. На
подстриженной Стрелке
Уже продавали фиалки.
Детишки играли в
горелки,
И нежились горизонталки.
И шины колясок хрустели,
Прижатый тревожили
гравий.
Был май, и на майской
пастэли
Все было в Островской
оправе.
Белесо ночела столица
За Невками и за Невою.
И были обвеяны лица
Сиренью в тот май
неживою…
Болотной, чахоточной,
белой
Обвеяны были сиренью.
Дышали уста
Изабеллой –
Чуть терпкой, чуть
тленною ленью…
Была обреченность и
гибель
В глазах, в Островах, в
белой жути.
И в каждой-то каменной
глыбе
Был сказ о последней
минуте.
Угаслыми были горелки
И зяблыми горизонталки
В тот май полумертвый на
Стрелке,
Где мертвыми стали
фиалки…
1929
Toila
Москва вчера не
понимала,
Но завтра, верь, поймет
Москва:
Родиться русским –
слишком мало,
Чтоб русские иметь
права…
И вспомнив душу предков,
встанет,
От слова к делу перейдя,
И гнев в народных душах
грянет,
Как гром живящего дождя.
И сломит гнет, как гнет
ломала
Уже не раз повстанцев
рать…
Родиться Русским –
слишком мало:
Им надо быть, им надо стать!
1925
Toila
Когда Бонапарт
приближался к Москве
И щедро бесплодные сеял
могилы,
Победный в кровавом
своем торжестве, –
В овинах дремали забытые
вилы.
Когда ж он бежал из
сожженной Москвы
И армия мерзла без
хлеба, без силы, –
В руках русской бабы
вдруг ожили вы,
Орудием смерти забытые
вилы!
…Век минул. Дракон
налетел на Москву,
Сжигая святыни, и,
душами хилы,
Пред ним москвичи
преклонили главу…
В овинах дремали забытые
вилы.
Но кровью людскою
упившись, дракон
Готовится лопнуть:
надулись все жилы.
Что ж, русский народ!
Враг почти побежден:
– Хватайся за
вилы!
1925
Toila
Была у тебя страна,
И был у тебя свой дом,
Где ты со своей семьей
Лелеял побеги роз…
Но родины не ценя,
Свой дом не сумев
сберечь,
И мало любя семью,
Ты все потерял – был
день,
Зачем же теперь видна
Во взоре тоска твоем,
И в чуждом краю зимой
Ты бродишь и наг, и бос?
И ждешь – не дождешься
дня
Услышать родную речь
И, сев на свою скамью,
Смотреть на сгоревший
пень?..
И снова сажать ростки,
И снова стругать бревно,
И, свадьбу опять сыграв,
У Неба молить
детей, –
Чтоб снова в несчастный
час,
Упорной страшась борьбы,
Презренным отдать врагам
И розы, и честь, и дом…
Глупец! от твоей тоски
Заморским краям смешно,
И сетовать ты не прав,
Посмешище для людей…
Живи же, у них учась
Царем быть своей
судьбы!..
– Стихи посвящаю
вам,
Всем вам, воплощенным в
«нем»!
1925
Toila
Я мечтаю о том, чего нет
И чего я, быть может, не
знаю…
Я мечтаю, как истый
поэт, –
Да, как истый поэт, я
мечтаю.
Я мечтаю, что в зареве
лет
Ад земной уподобится
раю.
Я мечтаю, вселенский
поэт, –
Как вселенский поэт, я
мечтаю.
Я мечтаю, что Небо от
бед
Избавленье даст русскому
краю.
Оттого, что я – русский
поэт,
Оттого я по-русски
мечтаю!
1922
Toila
– Что такое Россия,
мамочка?
– Это… впавшая в
сон княжна…
– Мы разбудим ее,
любимая?
– Нет, не надо: она
– больна…
– Надо ехать за ней
ухаживать…
– С нею няня ее…
была…
Съели волки старушку
бедную…
– А Россия что ж?
– Умерла…
– Как мне больно,
моя голубушка!..
Сердце плачет, и в
сердце страх…
– О, дитя! Ведь она
бессмертная,
И воскреснет она… на
днях!
1925
Toila
Вот подождите – Россия
воспрянет,
Снова воспрянет и на
ноги встанет.
Впредь ее Запад уже не
обманет
Цивилизацией дутой
своей…
Встанет Россия, да,
встанет Россия,
Очи раскроет свои
голубые,
Речи начнет говорить
огневые, –
Мир преклонится тогда
перед ней!
Встанет Россия – все
споры рассудит…
Встанет Россия –
народности сгрудит…
И уж у Запада больше не
будет
Брать от негодной
культуры росток.
А вдохновенно и
религиозно,
Пламенно веря и мысля
серьезно,
В недрах своих
непреложностью грозный
Станет выращивать
новый цветок…
Время настанет – Россия
воспрянет,
Правда воспрянет,
неправда отстанет,
Мир ей восторженно славу
возгрянет, –
Родина Солнца –
Восток!
1923
Toila
Мой взор мечтанья
оросили:
Вновь – там, за башнями
Кремля, –
Неподражаемой России
Незаменимая земля.
В ней и убогое богато,
Полны значенья пустячки:
Княгиня старая с Арбата
Читает Фета сквозь очки…
А вот к уютной
церковушке
Подъехав в щегольском
«купэ»,
Кокотка оделяет кружки,
Своя в тоскующей толпе…
И ты, вечерняя прогулка
На тройке вдоль
Москвы-реки!
Гранитного ли переулка
Радушные особняки…
И там, в одном из них,
где стайка
Мечтаний замедляет лёт,
Московским солнышком
хозяйка
Растапливает «невский
лед»…
Мечты! вы – странницы
босые,
Идущие через
поля, –
Неповергаемой России
Незаменимая земля!
1925
Toila
В ту пору я жил в
новгородских дебрях.
Мне было около десяти.
Я ловил рыбу, учился
гребле,
Мечтал Америку посетить.
И часто, плавая в
душегубке
И ловко вылавливая
тарабар,
Размышлял о каком-нибудь
там поступке,
Который прославила бы
труба…
Я писал стихи, читал
Майн Рида,
При встречах с девочками
краснел,
И одна из сверстниц была
мой идол,
Хотя я и не знал, что
мне делать с ней…
Дружил с рабочими нашего
завода,
Но любил все-таки –
больше людей –
В преддверьи своего
одиннадцатого года,
Всех наших четырнадцать
лошадей!
В катанье на масленице,
в день третий
Когда доставляла тройка
меня
В город, в котором
учились дети,
По главной улице ее
гонял.
И разогревшись, дав
Тимофею
На чай прикопленных три
рубля,
Говорил: «Понимаешь?
Чтобы всех быстрее!»
И кучер гиком ее
распалял.
Десятки саней оставались
сзади,
Саней уважаемых горожан,
И, к общей зависти и
досаде,
Мальчишка взрослых
опережал!
А кончилось тем, что и
сам стал взрослым
И даже довольно
известным стал,
И этого достичь было
очень просто,
Потому что истина всегда
проста…
1929
Toila
Гиацинтами пахло в
столовой,
Ветчиной, куличом и
мадерой,
Пахло вешнею Пасхой
Христовой,
Православною русскою
верой.
Пахло солнцем, оконною
краской
И лимоном от женского
тела,
Вдохновенно-веселою
Пасхой,
Что вокруг колокольно
гудела.
И у памятника Николая
Перед самой Большою
Морскою,
Где была из торцов
мостовая,
Просмоленною пахло
доскою.
Из-за вымытых к
Празднику стекол,
Из-за рам без песка и без
ваты
Город топал, трезвонил и
цокал,
Целовался, восторгом
объятый.
Было сладко для чрева и
духа.
Юность мчалась, цветы
приколовши.
А у старцев, хотя было
сухо,
Шубы, вата в ушах и
галоши…
Поэтичность религии, где
ты?
Где поэзии
религиозность?
Все «бездельные» песни
пропеты,
«Деловая» отныне
серьезность…
Пусть нелепо, смешно,
глуповато
Было в годы мои молодые,
Но зато было сердце
объято
Тем, что свойственно
только России!
1926
Toila
На горах Алтая,
Под сплошной галдеж,
Собралась, болтая,
Летом молодежь.
Юношество это
Было из Москвы,
И стихи поэта
Им читали Вы.
Им, кто даже имя
Вряд ли знал мое,
Им, кто сплел с другими
Все свое житье…
Ночь на бивуаке.
Ужин из ухи.
И костры во мраке,
И стихи, стихи!
Кедры. Водопады.
Снег. Луна. Цветы.
Словом, все, что надо
Торжеству мечты.
Ново поколенье,
А слова ветхи.
Отчего ж волненье
Вызвали стихи?
Отчего ж читали
Вы им до утра
В зауральской дали,
В отблесках костра?
Молодежь просила
Песен без конца:
Лишь для русских – сила
Русского певца!
Я горжусь, читая
Ваше письмецо,
Как в горах Алтая
Выявил лицо…
1929
Toila
Я чувствую, близится
судное время:
Бездушье мы духом своим
победим,
И в сердце России пред
странами всеми
Народом народ будет
грозно судим.
И спросят избранники –
русские люди –
У всех обвиняемых
русских людей,
За что умертвили они в
самосуде
Цвет яркий культуры
отчизны своей.
Зачем православные Бога
забыли,
Зачем шли на брата, рубя
и разя…
И скажут они: «Мы
обмануты были,
Мы верили в то, во что
верить нельзя…»
И судьи умолкнут с
печалью любовной,
Поверив себя в
неизбежный черед,
И спросят: «Но кто же
зачинщик виновный?»
И будет ответ: «Виноват
весь народ.
Он думал о счастье
отчизны родимой,
Он шел на жестокость во
имя Любви…»
И судьи воскликнут:
«Народ подсудимый!
Ты нам не подсуден: мы –
братья твои!
Мы – часть твоя, плоть
твоя, кровь твоя, грешный,
Наивный, стремящийся
вечно вперед,
Взыскующий Бога в Европе
кромешной, –
Счастливый в несчастье,
великий народ!»
1925
Toila
Много видел я стран и не
хуже ее –
Вся земля мною нежно
любима.
Но с Россией сравнить?..
С нею – сердце мое,
И она для меня
несравнима!
Чья космична душа, тот
плохой патриот:
Целый мир для меня
одинаков…
Знаю я, чем могуч и чем
слаб мой народ,
Знаю смысл
незначительных знаков…
Осуждая войну, осуждая
погром,
Над народностью каждой
насилье,
Я Россию люблю – свой
родительский дом –
Даже с грязью со всею и
пылью…
Мне немыслима мысль, что
над мертвою – тьма…
Верю, верю в ее
воскресенье
Всею силой души, всем
воскрыльем ума,
Всем огнем своего
вдохновенья!
Знайте, верьте: он
близок, наш праздничный день,
И не так он уже за
горами –
Огласится простор нам
родных деревень
Православными
колоколами!
И раскается темный, но
вещий народ
В прегрешеньях своих
перед Богом.
Остановится прежде, чем
в церковь войдет,
Нерешительно перед
порогом…
И в восторге метнув в
воздух луч, как копье
Золотое, слова
всеблагие,
Скажет солнце с небес:
«В воскресенье свое
Всех виновных прощает
Россия!»
1925. Март
Toila
Бывают дни: я ненавижу
Свою отчизну – мать
свою.
Бывают дни: ее нет
ближе,
Всем существом ее пою.
Все, все в ней
противоречиво,
Двулико, двуедино в ней,
И дева, верящая в диво
Надземное, – всего
земней.
Как снег – миндаль.
Миндальны зимы.
Гармошка – и колокола.
Дни дымчаты. Прозрачны
дымы.
И вороны – и сокола.
Слом Иверской часовни.
Китеж.
И ругань-мать, и
ласка-мать…
А вы-то тщитесь, вы
хотите
Ширококрайнюю объять!
Я – русский сам и что я
знаю?
Я падаю. Я в небо рвусь.
Я сам себя не понимаю,
А сам я – вылитая Русь!
Ночь под 1930-й год
Toila
И вязнут
спицы расписные
В
расхлябанные колеи…
Ал. Блок
Моя безбожная Россия,
Священная моя страна!
Ее равнины снеговые,
Ее цыгане
кочевые, –
Ах, им ли радость не
дана?
Ее порывы огневые,
Ее мечты передовые,
Ее писатели живые,
Постигшие ее до дна!
Ее разбойники святые,
Ее полеты голубые,
И наше солнце, и луна!
И эти земли неземные,
И эти бунты удалые,
И вся их, вся их
глубина!
И соловьи ее ночные,
И ночи пламно-ледяные,
И браги древние
хмельные,
И кубки, полные вина!
И тройки бешено-степные,
И эти спицы расписные,
И эти сбруи золотые,
И крыльчатые пристяжные,
Их шей лебяжья крутизна!
И наши бабы избяные,
И сарафаны их цветные,
И голоса девиц грудные
Такие русские, родные,
И молодые, как весна,
И разливные, как волна,
И песни, песни
разрывные,
Какими наша грудь полна,
И вся она, и вся
она –
Моя ползучая Россия,
Крылатая моя страна!
1924
Toila