ПРОХЛАДНАЯ
ВЕСНА
Весен всех былых весна
весенней
Предназначена мне в этот
год:
Девушка из детских
сновидений
Постучалась у моих
ворот.
И такою свежею прохладой
Вдруг повеяло от милых
уст,
Что шепчу молитвенно:
«Обрадуй. –
Докажи, что мир не вовсе
пуст…»
А она и плачет, и
смеется,
И, заглядывая мне в
глаза,
Неземная по-земному
бьется
Вешняя –
предсмертная! – гроза.
1933. Апрель, 5
Кишинев
О, девушка, отверженная
всеми
За что-то там,
свершенное семьей,
Мы встретимся в условленное
время
Пред нашею излюбленной
скамьей!
Походкой чуть наклонной
и скользящей
Ты подойдешь, проста как
виорель.
И скажешь мне: «Единый!
Настоящий!
Возможно ли? Послушай…
Неужель?»
И болью затуманенные
взоры, –
По существу веселые
ключи, –
Блеснут так радостно,
как из-под шторы
Пробившиеся в комнату
лучи.
Ты – точно серна в
золотистой дрожи:
Доверчивость.
Восторженность. Испуг.
Что может быть нежней и
вместе строже
Твоих – не искушенных в
страсти – рук?
Что может быть больней и
осиянней
Еще не вовсе выплаканных
глаз?
Что может быть печальней
и желанней
Уст, бредовых не
говоривших фраз?
Газель моя,
подстреленная злыми!
Подснежник бессарабский
– виорель!
Виктория! И грустно это
имя,
Как вешняя плакучая
свирель.
1933. Апрель, 12
Кишинев
Благодарю за
незабвенное,
Тобой дарованное мне.
Проникновенно-сокровенное,
Что выявлено при луне.
За обнаженность
интонации,
За обостренность чувств
и слов,
За красоту предельной
грации
Остановившихся часов.
Там, у тюрьмы, у стен
кладбищенских,
Изведать было мне дано,
Что в ощущеньях века
нищенских
Не все еще умерщвлено,
Что есть, что есть еще
крылатое
В земном бескрылии и
мгле,
Что не совсем уж все
проклятое
На опустившейся Земле,
Что есть такие озарения,
Какие впору тем векам,
Когда нас посещали гении
И радости дарили нам!
1933. Апрель, 14
Кишинев
Мне любо, обнявши тебя,
приподнять
И, стоя, почувствовать
вес твой.
Такой невесомый, что
трудно понять,
Как сделался воздух
невестой…
Мне любо в налуненном,
там, где из мглы
Сквозит лучевая пролаза,
Увидеть, что цвет
золотой марсалы
Стал цветом девичьего
глаза…
Мне любо, тебя отделив
от земли,
Разнежась полетною
позой,
Подумать, ну как эти
губы могли
Вдруг стать упояющей
розой…
1933. Апрель, 23
Аккерман
Не надо раздумий, не
надо сомнений,
Доверься порыву – и
двинемся в путь!
Да разве я мог бы, о
день мой весенний,
Когда-нибудь нежность
твою обмануть?
Да разве тебе, мотылек
златотканный,
Тенеты паучьи любовью
совью?
В тебе, искупительно
Богом мне данной,
Найду предрешенную
гибель свою.
«Ах, нет упоительней
творчества в свете.
Стихи твои пьются, как
струи Аи!» –
Сказала ты вкрадчиво
нежно, и эти
Люблю ненаслышные речи
твои.
Упорны в стремленьях
своих северяне,
У моря взращенные в
крепком лесу:
Ты будешь моею. Все ясно
заране.
Погибнуть – погибну, но
раньше спасу!
1933. Апрель, 25
Аккерман
Мы были вместе до
рожденья,
До появленья на земле.
Не оттого ль в таком
волненьи
Тебя встречаю, обомлев?
Мне все, мне все в тебе
знакомо.
В тебе есть то, чего ни
в ком.
Что значит дом? Лишь там
я дома,
Где дышишь ты, где мы
вдвоем.
Я север брошу, юг
приемлю,
Немыслимое восприму,
Твою любить готовый
землю
Покорный зову твоему.
1933. Май, 8
Бухарест
Что ни верста – все
отдаленней
Виктория, любовь моя!
Что ни верста – я все
влюбленней
И все неотвратимей я!
Что ни верста – мне все
больнее,
И дышится уже с трудом.
Что ни верста – все
больше с нею,
Все больше с нею я
вдвоем.
Невыносимо, невозможно,
Немыслимо быть без нее.
Как бережно, как
осторожно
Хранил бы счастье я
свое!
Всю жизнь искать, –
найти под старость
И вынужденно отложить…
Я чувствую слепую
ярость:
Что значит жизнь без
права жить?!.
1933. Май, 10
Бухарест – Белград
Симплом-Рапид
Имя твое означает победу
И знаменует мое бытие.
Я передам невозбранному
бреду
Победоносное имя твое.
Имя твое отдает
земляникой –
Спелой, просолнечной,
земляной.
Ягодой алой подругу
окликай –
Свежей викторией, светом
хмельной.
Имя твое обессмертил
Кнут Гамсун.
Северность в южных таится
чертах.
Имени этому сладко
предамся,
Боль оставляющему на
устах!
1933. Май, 18
Белград
В недоверчивых Ваших
глазах, рассеянно-мягких,
Чуть презрительных,
умных глазах
Отражаются мглисто
незримые маки
На журчащих безводных
ручьях…
Да, забвенье без отдыха,
без утоленья
Жажда жуткая – глаз
Ваших суть.
Здесь, пожалуй, доха
неуместна оленья –
Вас похитив, в нее
завернуть…
Я смотрю в глубину
безразлично-прохладных,
Скорбно-наглых и злых
Ваших глаз,
Иногда золотых, иногда
шоколадных,
Постигая, что мир не для
Вас.
Слишком дни монотонны, а
ночи надрывны,
Пошлость или капризный
излом.
Человек не родился, а
люди противны
И уж так примитивны при
том!..
1934. Апрель, 7
Кишинев
Потому что ты
своеобразна
И в поверхностности
глубока,
Как мне удержаться от
соблазна –
Вознести тебя за облака!
Потому что польскою
магнаткой
Выглядишь и в нищенстве
своем,
Головокружительной и
сладкой
Тщусь мечтою: быть с
тобой вдвоем!
Как божественно твое
сложенье!
Как узка и как мала
рука!
А в глазах такое
выраженье,
Что и гибель кажется
легка.
Этот жест, как подаешь
ты руку,
Свойственный тебе, тебе
одной,
Или обрекающий на муку
Этот голос, нежный и
грудной!
И во всем изящество
такое, –
В слове, в мысли, в
шаге, в звуке, – столь
Музыкальное и роковое,
Что я просто ощущаю
боль…
Все в тебе сплошное
обольщенье
Как ни взглянешь, что ни
говоришь.
Я испытываю возмущенье,
Что от этих гор не
убежишь.
Ты красноречива и
логична
И до исступленности
страстна.
Точно колокольчик,
мелодична
И в своей веселости
грустна.
Но глаза твои порой так
строги, –
Есть ли сердце у тебя в
груди?
Я могу уйти с твоей
дороги,
Только ты с моей не
уходи!
1934. Май, 10
Кишинев