ВИНА НА ВСЕХ
Нам в подлую эпоху жить
дано:
В культурную эпоху
изверенья.
Какие могут быть
стихотворенья,
Когда кровь льется
всюду, как вино!
Протухшая мечта людей
гнойна,
Наследие веков корыстью
смято.
Все, что живет и дышит,
виновато.
Культуры нет, раз может
быть война!
1940. Январь, 11
Нарва-Йыэсуу
«Смысл жизни – в
смерти», – говорит война,
Преступника героем
называя.
«Ты лжешь!» – я
возмущенно отвечаю,
И звонко рукоплещет мне
весна.
Но что ж не рукоплещет
мой народ,
Бараньим стадом на войну
влекомый?
Когда ж мой голос,
каждому знакомый,
До разуменья каждого
дойдет?
1940. Январь, 29
В войне нет правого:
виновны все в войне
И нации, и классы
поголовно.
Нет оправданья ни одной
стране:
Кто взялся за оружье –
все виновны.
К завоеванию призывы не
должны
Поддерживаться мыслящей
страною.
А для взбесившихся
правителей страны
Есть наказанье
площадное.
1940. Январь, 28
Ты влилась в мою жизнь,
точно струйка Токая
В оскорбляемый водкой
хрусталь.
И вздохнул я словами:
«Так вот ты какая:
Вся такая, как надо!» В
уста ль
Поцелую тебя иль в глаза
поцелую,
Точно воздухом южным
дышу.
И затем, что тебя
повстречал я такую,
Как ты есть, я стихов не
пишу.
Пишут лишь ожидая,
страдая, мечтая,
Ошибаясь, моля и грози.
Но писать после слов,
вроде: «Вот ты какая:
Вся такая, как надо!» –
нельзя…
1940. Апрель, 18
Нарва-Йыэсуу
Алексису Ранниту
Есть чувства столь
интимные, что их
Боишься даже в строках
стихотворных:
Так, дать ростков не
смея, зрелый стих
Гниет в набухших до
отказа зернах…
Есть чувства столь
тончайшие и столь
Проникновенно сложные,
что если
Их в песнь вложить, они
не столько боль,
Сколь смерть вливают в
слушателя песни…
И вот – в душе
очерченным стихам
Без письменных остаться
начертаний.
И эта кара, – кара
по грехам, –
Одно из самых жутких
наказаний.
1937. Ноябрь, 17
Таллинн
Дождь летит, студеный и
ливучий,
Скрыв в туман глубокую
Россонь.
Слышен лязг невидимых
уключин
Сквозь промозглую над
нею сонь.
Стала жизнь совсем на смерть
похожа:
Все тщета, все
тусклость, все обман.
Я спускаюсь к лодке,
зябко ежась,
Чтобы кануть вместе с
ней в туман.
И плывя извивами
речными, –
Затуманенными,
наугад, –
Вспоминать, так и не
вспомнив, имя,
Светом чьим когда-то был
объят.
Был зажжен, восторгом
осиянный,
И обманным образом
сожжен,
Чтоб теперь, вот в этот
день туманный
В лодке плыть,
посмертный видя сон…
1938. Октябрь, 26
– Сто лет, как умер
я, но, право, не жалею,
Что пребываю век в
загробной мгле,
Что не живу с Наташею
своею
На помешавшейся Земле!
Но и тогда-то, в дни
моей эпохи,
Не так уж сладко было
нам
Переносить вражду и
срам
И получать за песни
крохи.
Ведь та же чернь,
которая сейчас
Так чтит
«национального поэта»,
Его сживала всячески
со света,
Пока он вынужденно
не угас…
Но что за этот век
произошло –
Настолько горестно и
тяжело,
Настолько безнадежно и
убого,
Что всей душой благодарю
я Бога,
Убравшего меня в мой час
с Земли,
Где столько мерзостного
запустенья,
Что – оживи мы, трупы, на
мгновенье –
Мы и его прожить бы не
могли!..
Дивиться надо: как же ты
живешь?
Перед твоим терпеньем
преклоняться
И царственного уважать
паяца,
Свет правды льющего в
сплошную ложь.
Не унывай! Терпи! Уделом
это
Спокон веков недюжинных
людей.
Вернись домой: не дело
для поэта
Годами быть без родины
своей!
1937. Февраль, 7
Тойла
Мы прежде зим не
замечали,
На юге зимы проводя,
Меняя вьюжные вуали
На звоны южного дождя.
Мороз не леденил
дыханья,
На Бога воздух был похож
И жизнь – на первое
свиданье,
Когда без пенья весь
поешь.
Душа лучилась,
улыбалась,
Уплывом в даль упоена,
И жизнь бессмертною
казалась
От Далматинского вина!
1939. Ноябрь, 23
Таллинн