ПОЭЗА ДЛЯ
ЛАКОМОК
Berrin, Gourmets, Rabon,
Ballet,
Ивáнов, Кучкурóв и
Кестнер
Сияли в петербургской
мгле –
Светил верхушечных
чудесней…
Десертный хлеб и
грезоторт
Как бы из свежей
земляники –
Не этим ли Иванов горд,
Кондитер
истинно-великий?..
А пьяновишни от Berrin?
Засахаренные каштаны?
Сначала – tout*, а нынче
– rien**:
Чтоб левых драли все
шайтаны!
Bonbons de viollettes*** Gourmets,
Пирожные каштанов тертых –
Вкушать на яхтенной
корме
Иль на bеаumоndе'овых
курортах.
Мечтает Grace, кого
мятеж
Загнал в кургауз
Кисловодска:
«О, у Gourmets
был boule de
neige****»,
Как мятно-сахарная
клецка…
И Нелли к Кестнеру не раз
Купить «пастилок из
малины»
Заехала: забыть ли вас?
Вы таяли, как трель
Филины!
И ты прославлен,
Кучкуров,
Возделыватель тортов
«Мокка»!
Ах, не было без них
пиров
От запада и до востока…
А Гессель? Рик? Rabon?
Ballet?
О что за булочки и
слойки!
Все это жило на земле.
А ныне все они –
покойки!
__________
*Tout – всё (фр.).
**Rien – ничего (фр.).
***Bonbons de viollettes – конфеты из сирени (фр.).
****Boule de neige –
снежный ком, здесь сахарная вата (фр.).
Мне сказали однажды:
«Изнывая от жажды
Просвещенья, в России
каждый, знай, гражданин
Тонко любит искусство,
Разбираясь искусно
Средь стихов, средь
симфоний, средь скульптур и картин».
Чтобы слух сей
проверить,
Стал стучаться я в
двери:
«Вы читали
Бальмонта, – Вы и Ваша семья?»
«Энто я-то? аль ён-то?
Как назвали? Бальмонта?
Энто что же такое? не
пойму что-то я.
Може, энто письмовник?
Так читал нам садовник,
По прозванью Крапива –
ик! – Крапива Федул.
Може, энто лечебник?
Так читал нам
нахлебник,
Что у нас проживает:
Парамошка Разгул.
Може, энто
оракул?» –
Но уж тут я заплакал:
Стало жаль мне
Бальмонта, и себя, и страну:
Если «граждане» все
так –
Некультурнее веток,
То стране такой впору
погрузиться в волну!..
Раньше паюсной икрою мы намазывали булки.
Слоем толстым, маслянистым приникала к ним икра,
Без икры не обходилось пикника или прогулки.
Пили мы за осетрину – за подругу осетра.
Николаевская белка, царская красноголовка,
Наша знатная казенка, – что сравниться может с ней,
С монопольной русской хлебной?!.. Выливалась в горло ловко…
К ней икра была закуской лучше всех и всех вкусней!
А в серебряной бумаге, мартовская, из Ростова,
Лакированным рулетом чаровавшая наш глаз!?..
Разве позабыть возможно ту, что грезиться готова,
Ту, что наш язык ласкала, ту, что льнула, как атлас!
Как бывало ни озябнешь, как бывало ни устанешь,
Как бывало ни встоскуешь – лишь в столовую войдешь:
На графин кристальной водки, на икру в фарфоре
взглянешь, –
Сразу весь повеселеешь, потеплеешь, отдохнешь!..
Кто это ходит по улице в
саке
Плюшевом желтом, беседуя
с прачкой
О происшедшей на ярмарке
драке?
– Знатная дама,
дама с собачкой.
Кто это сплетничает так
умело
В местной аптеке,
охваченной спячкой,
О поэтессе, смеющейся
смело?
– Знатная дама,
дама с собачкой.
Кто это в спальне
раскрывши оракул
Ищет, с кем муж
изменяет: с полячкой
Или жидовкой, чтоб
грешную на кол?
– Знатная дама,
дама с собачкой.
Кто это день наполняет
свой целый
Руганью, картами, храпом
и жвачкой?
Кто это ходит все с
ношею белой?
– Знатная дама,
дама с собачкой.
1
По деревне ходит местный
Скоморох и шут, –
Враль и пьяница
известный,
Выжига и плут.
Из охранки экс-чиновник
И большой богач,
Всех продажных баб
любовник,
Девушек пугач.
«Я волшебник! Я
полковник!
Поп и эскулап!» –
Уверяет экс-чиновник
Сыска – Цап-Царап.
«Я ль не крестник
государя?
Я ли не герой?» –
И надуется вдруг харя,
Как пузырь, горой.
«Всех на свете я
полезней:
Перенес, ей-ей,
Даже женские болезни
И рожал детей!
Дайте мне солдат штук
восемь
Под начальство, и
Двести тысяч мы
отбросим,
Черт, в края твои!»
Попивая самогонку
Иль денатурат,
Трам бранит и хвалит
конку
Старый ретроград.
И, телятиною густо
Понабив свой рот,
В пух и прах честит
искусство
Жалкий идиот.
Носом, точно прелой
грушей,
Машет то и знай:
Коли нéлюбо – не слушай,
Врать же не мешай!
2
Говорят, он очень
добрый,
Прелый весь, как нос:
Не ломает людям ребра,
Только шлет донос…
И, смотря по настроенью,
Просто с пьяных глаз,
В камеру для заключенья
Приглашает вас…
А потом при встрече,
нежно
Кланяется вам,
Вопрошая вас небрежно,
Как гостили там…
За подобную любезность
И за добрый нрав
Цап-Царапа ценит
местность,
Нужным ей признав;
Он полезен: он в подарок
Богадельне даст
Раз в пять лет
пятнадцать марок, –
Он на то горазд…
Так-то полублагодетель,
Но и целый шпик,
Пуль, ножей, дубин и
петель
Избегать привык…
В этой маленькой русской
колонии,
Здесь спасающей от
беззаконий
Свои бренные дух и тела,
Интересы такие мизéрные,
Чувства подленькие,
лицемерные,
Ищут все лишь еды и
тепла.
Все едят – это очень
естественно,
И тепло в наше время
существенно –
С этим спорить не будет
никто.
Но ведь, кроме запросов
желудочных
И телесных, есть ряд
мозгогрудочных,
Кроме завтраков, дров и
пальто.
Есть театр, есть стихи,
есть симфонии.
Есть картины, и, если в
Эстонии
Ничего нет такого для
вас,
Соотечественники слишком
русские,
Виноваты вы сами, столь
узкие,
Что теряете ухо и глаз.
Если здесь, в деревушке,
подобного
Ничего не найти, кроме
сдобного
Хлеба, можно давать вечера
Музыкально-поэзо-вокальные,
Можно пьесы поставить
лояльные
И, пожалуй, плясать до
утра.
Можно вслух
проштудировать Гоголя
(Ах, сознайтесь, читали
вы много ли
Из него в своей жизни,
друзья!..).
Можно что-нибудь взять
из Некрасова,
Путешествие взять Гаттерасово,
Если Нитцше, допустим,
нельзя…
Но куда вам такие
занятия,
Вызывающие лишь
проклятия, –
Лучше карты, еда и
разврат!
Лучше сплетни, интриги и
жалобы,
Что давно-де войскам не
мешало бы
Взять для ваших удобств
Петроград!..