ПОЭЗА МОИХ
НАБЛЮДЕНИЙ
Я наблюдал, как день за
днем
Грубела жизнь, и вот
огрубла.
Мир едет к цели порожнём,
Свои идеи спрятав в
дупла.
Я наблюдал – давно!
давно!
За странным тяготеньем к
хамству
Как те, кому судьбой
дано
Уменье мыслить, льнут к
бедламству.
Я наблюдал, как человек
Весь стервенеет без
закона,
Как ловит слабых и калек
Пасть легендарного
дракона.
Я наблюдал, – во
всем, везде, –
Восторги перед силой
грубой,
И как воскрылия к звезде
Задерживались тяжкой
шубой…
Я наблюдал, как вечный
зверь
Младенца грыз,
прокравшись в ясли…
Зверели люди, и теперь
В их душах светочи
погасли.
Чего ж ты ждешь, пророк,
Илья?
Греми из всех своих
орудий!
Не люди – люди, или
я –
Не человек, раз люди –
люди!..
Дверь на балконе была из
стекол
Квадратиками трех
цветов.
И сквозь нее казался
сокол,
На фоне моря и кустов,
Трехцветным: желтым,
алым, синим.
Но тут мы сокола
покинем:
Центр тяжести совсем не
в нем…
Когда февральским
златоднем
Простаивала я у двери
Балкона час, по крайней
мере,
Смотря на море чрез
квадрат
То желтый, то
иной, – мой взгляд
Блаженствовал; подумать
только,
Оттенков в море было
столько!
Когда мой милый
приходил,
Смотрела я в квадратик
алый, –
И друг болезненный,
усталый,
Окровянев, вампиром был.
А если я смотрела в синь
Стеклянную, мертвел
любимый,
И предо мною плыли дымы,
И я шептала: «Призрак,
сгинь…»
Но всех страшнее желтый
цвет:
Мой друг проникнут был
изменой…
Себя я истерзала сменой
Цветов. Так создан белый
свет,
Что только в белом освещенье
Лицо приводит в
восхищенье…
Теперь в поразительной
смене
Контрастных событий
живешь.
Голодные ужасы в Вене
Бросают нас в холод и
дрожь.
А то, что от нас на
востоке,
Почти не подвластно уму,
Но веришь в какие-то сроки,
Не зная и сам почему.
Над жизнью склонясь, как
над урной,
Еще не ослабнул душой:
В республике миниатюрной
Налажен порядок большой.
Пускай мы в надеждах
разбиты
И сброшены в бездну с
горы –
Мы сыты, мы – главное –
сыты,
И значит – для веры
бодры.
Мы верим – не можем не
верить! –
Мы ждем – мы не можем не
ждать! –
Что мир воцарится в той
мере,
Какая вернет –
Благодать.
Из тусклой ревельской
газеты,
Тенденциозной и сухой,
Как вы, военные газеты,
А следовательно плохой,
Я узнаю о том, что в
мире
Идет по-прежнему вражда,
Что позабыл весь мир о
мире
Надолго или навсегда.
Все это утешает мало
Того, в ком тлеет
интеллект.
Язык богов земля
изгнала,
Прияла прозы диалект.
И вот читаю в
результате,
Что арестован Сологуб,
Чье имя в тонком аромате,
И кто в словах
премудро-скуп;
Что умер Леонид Андреев,
Испив свой кубок не до
дна,
Такую высь мечтой
прореяв,
Что межпланетьем
названа;
Что Собинов погиб от
тифа
Нелепейшею из смертей,
Как яхта радости – от
рифа,
И как от пули – соловей;
Что тот, чей пыл
великолепен,
И дух, как знамя,
водружен,
Он, вечно юный старец
Репин
В Финляндии заголожен.
Довольно и таких
известий,
Чтоб сердце дало
перебой,
Чтоб в этом благодатном
месте
Стал мрачным воздух
голубой.
Уходите вы, могикане,
Последние, родной страны…
Грядущее, – оно в
тумане…
Увы, просветы не видны…
Ужель я больше не увижу
Родного Федор Кузмича?
Лицо порывно не приближу
К его лицу, любовь
шепча?
Тогда к чему ж моя
надежда
На встречу после тяжких
лет?
Истлей, последняя
одежда!
Ты, ветер, замети мой
след!
В России тысячи
знакомых,
Но мало близких. Тем
больней,
Когда они погибли в
громах
И молниях проклятых
дней…
Я две весны, две осени,
два лета
И три зимы без музыки
живу…
Ах, наяву ль давали
«Риголетто»?
И Собинов певал ли
наяву?
Как будто сон: оркестр и
капельмейстер,
Партер, духи, шелка,
меха, лорнет.
Склонялся ли к Миньоне
нежно Мейстер?
Ах, наяву склонялся или
нет?
И для чего приходит дон
Пасквале,
Как наяву когда-то, ныне
в бред?..
Вернется ль жизнь
когда-нибудь? Едва ли…
Как странно молвить:
Собинов – скелет…
Узнав о смерти Вертера,
несною
В закатный час я шел,
тоской гоним,
И соловей, запевший над
рекою,
Мне показался жалким
перед ним!
О, как тонка особенность
оттенка
В неповторимом горле у
того,
Кем тронута была
демимондэнка,
И соловей смолкал от чар
его…
Ах, люди живут без
стихов,
Без музыки люди живут,
И роскошью злобно зовут
Искусную музыку строф.
Ах, люди живут без икон,
Без Бога в безбожной
душе.
Им чуждо оттенков
туше, –
Лишь сплетни, обжорство
и сон.
И даже – здесь, в доме
моем, –
В поэта кумирне
святой, –
И здесь тяготятся
мечтой,
Стремясь обеззвучить мой
дом…
Увы, даже дома и то
Сочувствия мне не найти…
И некуда вовсе уйти;
Ведь грезы не любит
никто.
Теперь лишь один
спекулянт, –
«Идеец», мазурик,
палач, –
Плоды пожинает удач,
Смотря свысока на
талант.
Черствеют и девьи
сердца,
Нет больше лиричности в
них, –
Наряды, танцульки,
жених…
Любовь – пережиток
глупца…
Жизнь стала
противно-трезва,
И жадность – у всех
идеал.
Желудок святыню попрал,
Свои предъявляя права.
Художник для всех –
человек
Ленивый, ненужный,
пустой,
О, трезвый, рабочий,
сухой,
В искусство не верящий
век!
Для ободрения
ж народа,
Который впал
в угрозный сплин…
…Они возможники
событий,
Где символом
всех прав – кастет.
«Поэза истребления» (т. IV)
В своей «Поэзе
истребленья»
Анархию я предсказал.
Прошли три года, как
мгновенье, –
И налетел мятежный
шквал.
И вот теперь, когда
наука
Побита неучем рабом,
Когда завыла чернь, как
сука,
Хватив искусство
батогом,
Теперь, когда
интеллигента
К «буржую» приравнял
народ,
И победила кинолента
Театр, прекрасного
оплот,
Теперь, когда холопу
любо
Мазнуть Рафаэля
смолой, –
Не вы ль, о
футуристы-кубо,
Происходящего виной?
Не ваши ль гнусные
стихозы
И «современья пароход»
Зловонные взрастили розы
И развратили весь народ?
Не ваши ли мерзостные
бредни
И сумасшедшая мазня
Забрызгали в Москве
последний
Сарай, бездарностью
дразня?
Ушли талантливые трусы
А обнаглевшая бездáрь,
Как готтентоты и зулусы,
Тлит муз и пакостит
алтарь.
А запад – для себя
гуманный!.. –
С презреньем смотрит
сквозь лорнет
На прах ориентальной,
странной
Ему культуры в цвете
лет.
И смотрит он не без
злорадства
На поэтических вампук,
На все республичное царство,
Где президентом царь
Бурлюк.
Куда ж деваться вам от
срама,
Вы, русские низы и
знать?
…Убрав царя, влюбиться в
хама,
А гражданина вон
изгнать?!..
Влюбиться в хама может
хамка,
Бесстыжая в своей
гульбе.
Позор стране, в поджоге
замка
Нашедшей зрелище себе!
Позор стране, в руинах
храма
Чинящей пакостный
разврат!
Позор стране, проведшей
хама –
Кощунника – меж царских
врат!..