Игорь Северянин. МЕДАЛЬОНЫ (Сб. ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ РАЗОЧАРОВАНИЯ)




АЛДАНОВ


Кого бы ни характеризовал, –
Будь то Разумовский иль Бетховен, –
Всегда изображаемый греховен,
И слабостей в нем всяческих завал.

Он ничего ни в ком не прозевал,
Как евнух, желчен и нахмуребровен.
Он людям в душах не простил часовен
Затем, что сам святыни не знавал…

Удушливых и ледяных пустынек
В нем безвоздушный воздух. Скрыт в нем циник,
Развенчивающий любой венец.

Тлетворное его прикосновенье
Губительно. Его грызет сомненье.
Он мудр, как может мудрым быть скопец.

1934. Март, 1
Кишинев



БАЛЬМОНТ


Коростеля владимирских полей
Жизнь обрядила пышностью павлиней.
Но помнить: нет родней грустянки синей
И севера нет ничего милей…

Он в юношеской песенке своей,
Подернутой в легчайший лунный иней,
Очаровательнее был, чем ныне
В разгульно-гулкой радуге огней.

Он тот поэт, который тусклым людям
Лученье дал, сказав: «Как Солнце, будем!»
И рифм душистых бросил вороха,

Кто всю страну стихийными стихами
Поверг к стопам в незримом глазу храме,
Воздвигнутом в честь Русского стиха.

1934. Март, 3
Кишинев



ВЕРТИНСКИЙ


Душистый дух бездушной духоты
Гнилой, фокстротной, пошлой, кокаинной.
Изобретя особый жанр кретинный,
Он смех низвел на степень смехоты.

От смеха надрывают животы
И слезы льют, смотря, как этот длинный
Делец и плут, певец любви перинной,
Жестикулирует из пустоты.

Все в мимике его красноречиво:
В ней глубина бездонного обрыва,
Куда летит Земля на всех парах.

Не знаю, как разнузданной Европе,
Рехнувшейся от крови и утопий,
Но этот клоун мне внушает страх.

1926
Тойла



А. Н. ИВАНОВ


«Страдание рождает Красоту»:
Перестрадав, стал дух его прекрасным.
Во всем земном – и тщетном и напрасном –
Нельзя считать напрасной лишь мечту.

Мечту и мысль. И я глубоко чту
Его за то, что мудрое со страстным
Он сочетал в себе, оставшись ясным,
И попытался оправдать тщету.

Я не из тех, кто пышными цветами,
Бродя меж полусгнившими крестами,
Бездушный разукрашивает труп.

И, вслушавшись в его живое слово,
Мне радостно почтить его живого,
«Фиалочкой» и – озареньем губ.

1934. Февраль, 18
Кишинев



ФЕЛИССА КРУУТ


Ты – женщина из Гамсуна: как в ней,
В тебе все просто и замысловато.
Неуловляемого аромата
Твой полон день, прекраснейший из дней.

Отбрасываемых тобой теней
Касаюсь целомудренно и свято.
Надломленная бурей, ты не смята,
И что твоей глубинности синей?

Ты – синенький и миленький подснежник –
Растешь, где мох, где шишки и валежник,
Цветок, порой поющий соловьем.

И я, ловя форель коротким спуском,
Любуюсь образцовым точным русским
Твоим, иноплеменка, языком.

1934. Май, 7
Кишинев



МЕРЕЖКОВСКИЙ


Судьба Европы – страшная судьба,
И суждена ей участь Атлантиды.
Ах, это вовсе не эфемериды,
И что – скептическая похвальба?

Мир не спасут ни книги, ни хлеба.
Все мантии истлеют, как хламиды.
Предрешено. Мертвящие флюиды
От мудрствующего исходят лба.

Философ прав, но как философ скучен.
И вот – я слышу серый скрип уключин
И вижу йодом пахнущий лиман,

Больным, быть может, нужный и полезный.
…А я любуюсь живописной бездной
И славлю обольстительный обман!

1934. Март, 9
Кишинев



ЛЮБОВЬ СТОЛИЦА


Воистину – «Я красками бушую!»
Могла бы о себе она сказать.
Я в пеструю смотрю ее тетрадь
И удаль вижу русскую, большую…

Выискивая сторону смешную,
Старались перлов в ней не замечать
И наложили пошлости печать
На раковину хрупкую ушную…

И обожгли печатью звонкий слух,
А ведь она легка, как яблонь пух,
И красочностью ярче, чем Малявин!

О, если б бережнее отнестись, –
В какую вольный дух вознесся б высь,
И как разгульный стих ее был славен!

1934. Март, 1
Кишинев



ШУЛЬГИН


В нем нечто фантастическое: в нем
Художник, патриот, герой и лирик,
Царизму гимн и воле панегирик,
И, осторожный, шутит он с огнем…

Он у руля – спокойно мы уснем.
Он на весах России та из гирек,
В которой благородство. В книгах вырек
Непререкаемое новым днем.

Его призванье – трудная охота.
От Дон Жуана и от Дон Кихота
В нем что-то есть. Неправедно гоним

Он соотечественниками теми,
Кто, не сумевши разобраться в теме,
Зрит ненависть к народностям иным.

1934. Февраль, 18
Кишинев



ХОДАСЕВИЧ


В счастливом домике, мещански мил,
Он резал из лирического ситца
Костюмчики, которые носиться
Могли сезон: дешевый ситец гнил.

За рубежом, однако, возомнил,
И некая в нем появилась прытца:
Венеру выстирать готов в корытце,
Став вожаком критических громил.

Он, видите ли, чистоту наводит
И гоголем – расчванившийся – ходит,
А то, Державиным себя держа,

Откапывает мумии и лику
Их курит фимиам, живущим в пику,
Затем, что зависть жжет его, как ржа.

1934. Март, 9
Кишинев



САВВА ЧУКАЛОВ


Избрал он русский для стихов язык,
Он, сердце чье звенело мандолиной.
Он в Петербурге грезил роз долиной,
Которою прославлен Казанлык.

Он постепенно к северу привык,
Родившийся в тени горы орлиной.
Впоследствии, свершая путь свой длинный,
Не раз душою горестно поник:

О финской целомудренной поляне
Он вспоминал, о северной Светлане, –
О девушке, его согревший май, –

Не все ль равно – о русской иль болгарке?
Дни юности всегда для сердца ярки,
А в дни любви роднее чуждый край.

1934. Сентябрь, 5
Тойла



НИКИФОРОВ-ВОЛГИН


Ему мила мерцающая даль
Эпохи Пушкина и дней Лескова…
Он чувствует Шмелева мастерского,
И сроден духу родниковый Даль.

Деревни ль созерцает, города ль,
В нем нет невыносимо городского:
Он всюду сын природы. В нем морского
Мороза хруст, что хрупок, как миндаль.

В весенний сад, что от дождя заплакан,
Выходит прогуляться старый дьякон
И вместе с ним о горестном всплакнуть,

Такой понятный автору и близкий,
Чтоб, возвратясь домой, слегка чуть-чуть,
Взять водочки и закусить редиской.

1936. Март, 4
Таллинн



ГАНС ЭВЕРС


Его гарем был кладбище, чей зев
Всех поглощал, отдавших небу душу.
В ночь часто под дичующую грушу
С лопатою прокрадывался Стеф.

Он вынимал покойницу, раздев,
Шепча: «Прости, я твой покой нарушу…»
И на плечи взвалив мечту, – как тушу, –
В каморку нес. И было все – как блеф…

И не одна из юных миловидных,
Еще в напевах тлея панихидных,
Ему не отказала в связи с ним,

Почти обрадованно разделяя ложе.
И смерть была тогда на жизнь похожа:
Невинность, грех – все шло путем одним.

1936. Февраль, 29
Таллинн



НИКОЛАЙ ОРЛОВ


Казалось, он молился своему
Мучительно покорному роялю,
К нему припав с восторженной печалью,
В наструненную вслушиваясь тьму.

И понял зал мгновенно, почему
Владеет он недостижимой далью:
Он – Лоэнгрин, стремящийся к Граалю,
Он – чувство, неподвластное уму.

Изысканная судорога кисти
Его руки, – и был ли золотистей
Звук соткан человеческой рукой,

Когда из нот вдруг возникает слово,
Проговоренное рукой Орлова
С очаровательностью такой?

1936. Октябрь, 3
Таллинн



СЕЛЬМА ЛАГЕРЛЁВ


«Любовь живет любовью, а не тем,
Что называется благодеяньем».
О, пусть любовь окончится страданьем:
Так быть должно, тут слова нет: «зачем».

Пусть сердце будет радостно: не всем
Дано любить и жить хоть миг мечтаньем.
Ты дал любовь – душа полна звучаньем.
Ты отнял дар – дух благодарно нем.

Себя любить заставить – невозможно.
В любви все осторожно, все тревожно.
И изумительно – ее сберечь.

Противодействия она не терпит…
Любовь та, как луна: и на ущербе
Есть прелесть в ней. Дай ей свободно течь.

1938. Январь, 15
Таллинн