МИРРЕ
ЛОХВИЦКОЙ
(1905 – 27 августа – 1920)
Что значит время? Что
значат годы?
Любовь и верность
сильнее их!
Пятнадцать весен слагает
оды
И славословит Ее мой
стих.
Пятнадцать весен –
пятнадцать маев!
Сирень раскрылась
пятнадцать раз!
И лед, пятнадцатый раз
растаяв,
Открыл для глаз голубой
атлас…
Пятнадцать весен –
романов главы,
Успехов пламя, цветы
удач…
А сколько счастья! а
сколько славы!
Блестяще вырешенных
задач!
Так что мне годы!
Обезвопросен
Их тайный облик. Ее
слова
Всегда бессмертны.
Пятнадцать весен
В могиле лежа, Она жива!
Мгновенья высокой красы!
Совсем незнакомый, чужой
В одиннадцатом году
Прислал мне «Ночные
часы».
Я надпись его приведу:
«Поэту с открытой
душой».
Десятый кончается год
С тех пор. Мы не
сблизились с ним.
Встречаясь, друг к другу
не шли:
Не стужа ль безгранных
высот
Смущала поэта земли?..
Но дух его свято храним
Раздвоенным духом моим.
Теперь пережить мне дано
Кончину еще одного
Собрата – гиганта. О
Русь
Согбенная! горбь, еще
горбь
Болящую спину. Кого
Теряешь ты ныне? Боюсь,
Не слишком ли многое? Но
Удел твой – победная скорбь.
Пусть варваром Запад
зовет
Ему непосильный Восток!
Пусть смотрит с
презреньем в лорнет
На русскую душу: глубок
Страданья очищенный
взлет,
Какого у Запада нет.
Вселенную, знайте, спасет
Наш варварский русский
Восток!
(9-11 июля в Ревеле)
В гирляндах из ронделей
и квинтин,
Опьянены друг другом и
собою
В столице Eesti, брат
мой Константин,
На три восхода
встретились с тобою.
Капризничало
сизо-голубою
Своей волною море.
Серпантин
Поэз опутал нас. Твой
«карантин»
Мы развлекли веселою
гульбою…
Так ты воскрес. Так ты
покинул склеп,
Чтоб пить вино, курить
табак, есть хлеб,
Чтоб петь, творить и
мыслить бесконтрольно.
Ты снова весь пылаешь,
весь паришь
И едешь, как на родину,
в Париж,
Забыв свой плен, опять
зажить корольно.
1920. Октябрь, 11
Toila
Ее раздольный голос так
стихиен,
Крылат, правдив и
солнечно-звенящ.
Он убедителен, он настоящ,
Насыщен Русью
весь, – он ороссиен.
При голосе таком глаза
какие, –
Нежней лазори и
прохладней чащ,
Которые проглазятся сквозь плащ, –
Какие, как не только голубые?..
Необходим закон – при том, что в двух
Строфах рассказано,
иметь и дух
Денно-светильный,
голубой, крылатый.
А раз душа небесна, то и
дар
Не может быть иным. В
святой пожар
Иду калить побед своих
булаты!
1921. Январь, 21
Таllinn
Борису Правдину
Я тронут: Ваша лира мне
близка,
И строфы Ваши праведны.
Корону,
Дар неба, смяла выродка
рука, –
…Я тронут!
Приял уклон к утóнченному
тону
Строф аромат, приплыв
издалека.
В сочувствии – от зла
зрю оборону.
Так «ý моря погоды» жду.
Река,
Поля и лес со мною
вместе стонут
Надеждою моею. А
пока –
Я тронут.
Анатолию Кайгородову
Благоухала матиола
Семь лет назад в
пресветлой Эстии,
И значит – жил здесь
Сологуб…
И голос некий, как
виола,
Потусторонние известия
Вещал из женских алогуб…
Увы. Вы этого не
помните –
Затем, что Вы тогда не
жили,
И это, право, очень
жаль:
Духовней были дни и скрóмней те,
Мы больше дух, чем тело,
нежили, –
И чтилась некая скрижаль…
Борису Башкирову-Верину
Там, где моря влага
синяя
Острошхерною косой
С прибережной полосой
Разграничена,
сфинкс-Финния
Взор дарит своей красой.
Вы, пробравшийся в Финляндию
И попавший в
Гельсингфорс,
Вы, отвергший «красный
форс»,
Получаете гарантию,
Что из Вашей крови морс
Сатане не будет выделан,
С чем и поздравляю Вас
И целую много раз.
Бедный принц! как много
видел он!
Сколько слышал страшных
фраз!
Исцелитесь от уныния
На лужайках финских
скал.
Полню ныне я бокал
За твое величье, Финния!
За полярный твой закал!
Александру Карловичу Эссену
Пользуясь любезным
разрешеньем
Вашим – посещать Ваш дом
без Вас,
Мы пришли со скромным
подношеньем
Более для слуха, чем для
глаз…
Я – поэт, и мне доступны
страсти,
Алый притягательный
графин:
Разделил его я на две
части, –
Я повинен в этом не
один…
Ведь моя возлюбленная
тоже
Поэтесса, знающая
страсть…
Ах, и ей, как мне, вино
пригоже!
Ах, и ей его желанна
сласть!
За здоровье Принца –
Лильевзора
Пили бесподобный
«Барбарис».
В результате: нет у Вас
ликера,
Но – одна из ярких
импровиз!
(сонет)
Трагические сказки! Их
лишь три.
Во всех мечта и
колдовство фантазий,
Во всех любовь, во всех душа
в экстазе,
И всюду смерть, куда ни
посмотри.
О, сказочные звуки, где
внутри
Тщета любви и нежность в
каждой фразе…
Какая скорбь почти в
святом рассказе!
О, Время! Ты глаз Памяти
не три:
Пусть сон мотивов
сказочно-тревожных,
Мне сердца чуть не
рвущих, невозможных
В уловленной возможности
своей,
Пусть этот сон всю жизнь
мою мне снится,
Дабы иным ему не
замениться, –
Сон музыки, которой нет
больней!