ЗА НЕСКОЛЬКО
ЧАСОВ
Дорогая ты моя мамочка,
Поправься ради меня,
Ради твоего сына
блудного –
Поэта светозарней дня.
Мамочка моя ненаглядная,
Побудь еще немного жива:
Ведь мною еще
недосказаны
Все нежные тебе слова.
О,
единственно-единственная,
Незаменимая здесь никем!
Перед жизнью твоей
драгоценною
Так ничтожно величье
поэм.
Пусть ты чуждая всем,
ненужная,
Пусть ты лишняя на
земле, –
Для меня ты – моя
мамочка,
Избави Бог видеть тебя
на столе…
Боже! Господи! Великий и
Милостливый!
Дай пожить ей и смерть
отсрочь!
Не отнимай у меня моей
матери, –
Не превращай моего дня в
ночь…
1921. XI, 13. 10 ч. веч.
Toila
Именем Божьим тебе
запрещаю войти
В дом, где Господь
повелел жизни жить и цвести,
Именем Божьим тебе
запрещаю я, смерть!
Мало ли места тебе на
обширной земле –
В стали кинжальной и
пушечном емком жерле?
Именем Божьим тебе
запрещаю я, смерть!
Эй, проходи,
проститутка! не стой у дверей!
Льдяным дыханьем своим
дом поэта не грей!
Именем Божьим тебе
запрещаю я, смерть!
Риторнель
1
Который день?.. Не день,
а третий год, –
А через месяц – даже и
четвертый, –
Я в Эстии живу, как в
норке крот.
Головокружный берег моря
крут,
И море влажной сталью
распростертой
Ласкается к стране, где
– мир и труд.
Я шлю привет с эстийских
берегов
Тому, в ком обо мне
воспоминанье,
Как о ловце
поэзожемчугов.
Лишь стоило мне
вспомнить жемчуга,
В душе возникло звуков
колыханье:
Prelude Бизе, –
иные берега…
2
В мечтах плыву на
красочный восток:
Там, где Надир целует
знойно Лейлу,
Растет священный
сказочный цветок.
Он – мира мир, желанная
мечта.
И не она ль мою чарует
Тойлу
И оживляет здешние
места?
Но север мне и ближе, и
родней:
Здесь по ночам мне
напевает Сканда.
Люблю ее и счастлив
только с ней!
Пусть бьется мир, как
некий Громобой, –
Тиха моя тенистая
веранда.
О, Балтика! о, Сканда! я
с тобой!
3
По вечерам вернувшись в
свой шатрок, –
Я целый день обычно рыбу
ужу, –
Я говорю себе: исходит
срок,
Когда скажу я Эстии:
«Прости, –
Весенний луч высушивает
лужу:
Пора домой. Сестра моя,
расти!
Спасибо, благородная
страна,
Любимая и любящая
братски, –
В гостеприимстве ты была
нежна…»
До полночи я пью Crème
de prunelles
И, позабыв бич
современья адский,
Плести, как сеть, кончаю
риторнель.
Когда в оранжевом часу
На водопой идут коровы
И перелай собак в лесу
Смолкает под пастушьи
зовы;
Когда над речкою в
листве
Лучится солнце
апельсинно
И тень колышется
недлинно
В речной зеленой синеве;
Когда в воде отражены
Ногами вверх проходят
козы
И изумрудные стрекозы
В ажурный сон погружены;
Когда тигровых окуней
За стаей стая входит в
заводь,
Чтобы кругами в ней
поплавать
Вблизи пасущихся коней;
Когда проходят голавли
Голубо-серебристо-ало, –
Я говорю: «Пора настала
Идти к реке». Уже вдали
Туман, лицо земли вуаля,
Меняет абрис, что ни
миг,
И солнце, свет свой
окораля,
Ложится до утра в
тростник.
Светлы зеркальные изгибы
Реки дремотной и сырой,
И только всплески
крупной рыбы,
Да крики уток за горой.
Ты, край святого
примитива,
Благословенная страна.
Пусть варварские времена
Тебя минуют. Лейтмотива
Твоей души не заглушит
Бэдлам всемирных
какофоний.
Ты светлое пятно на фоне
Хаóсных ужасов. Твой
вид –
Вид девочки в публичном
доме.
Мир – этот дом. Все
грязны, кроме
Тебя и нескольких
сестер, –
Республик малых,
трудолюбных,
Невинных, кротких. Звуков
трубных
Тебе не нужно. Твой
шатер
В тени. И путь держав
великих
С политикою вепрей диких
Тебе отвратен, дик и
чужд:
Ведь ты исполнен
скромных нужд…
Но вечерело. С ловли
рыбы
Я возвращаюсь. Окуньки
На прутике. Теперь икры
бы
Под рюмку водки! Огоньки
Сквозь зелень теплятся
уютно,
И в ясной жизни что-то
смутно…
Поля мои, волнистые
поля:
Кирпичные мониста щавеля
И вереск, и ромашка, и
лопух.
Как много слышит глаз и
видит слух!
Я прохожу по берегу
реки.
Сапфирами лучатся
васильки,
В оправе золотой хлебов
склонясь,
Я слышу, как в реке
плеснулся язь,
И музыкой звучит мне
этот плеск.
А моря синий штиль? а
солнца блеск?
А небные барашки-облака?
Жизнь простотой своею
глубока.
Пока я ощущать могу ее,
Да славится дыхание
Твое!
А там землею станет
пусть земля…
Поля! Животворящие поля!
Вселенная – театр.
Россия – это сцена.
Европа – ярусы.
Прибалтика – партер.
Америка – «раек».
Трагедия – «Гангрена».
Актеры – мертвецы,
Антихрист – их премьер.
Но сцена им мала:
обширная арена –
Стремленье их. Они хотят
безгранных сфер,
Чтоб на губах быков
окровенела пена,
Чтоб в муках исходил
извечный Агасфер!
О, зритель, трепещи! От
бешеных животных,
Ужасных в ярости, от
мертвецов бесплотных
И смертью веющих –
преградой лишь барьер.
Вот-вот не выдержит их
дикого напора, –
И в чем тогда твоя
последняя опора?
– Строй перед
цирком храм объединенных вер!
Я ничего не знаю, я ни
во что не верю,
Больше не вижу в жизни
светлых ее сторон.
Я подхожу сторожко к
ближнему, точно к зверю.
Мне ничего не нужно.
Скучно. Я утомлен.
Кто-то кого-то режет,
кто-то кого-то душит.
Всюду одна нажива,
жульничество и ложь.
Ах, не смотрели б очи!
ах, не слыхали б уши!
Лермонтов! ты ль не прав
был: «Чем этот мир хорош?»
Мысль, даже мысль
продажна. Даже любовь корыстна.
Нет воплотимой грезы.
Все мишура, все прах.
В жизни не вижу счастья,
в жизни не вижу смысла.
Я ощущаю ужас. Я
постигаю страх.
1920. Апрель
Toila
Carl Sarapile
Я жить хочу совсем не
так, как все,
Живущие, как белка в колесе,
Ведущие свой рабий
хоровод,
Боящиеся в бурях хора
вод.
Я жить хочу крылато, как
орел,
Я жить хочу надменно,
как креол,
Разя, грозя помехам и
скользя
Меж двух соединившихся
нельзя.
Я жить хочу, как умный
человек,
Опередивший на столетье
век,
Но кое в чем вернувшийся
назад,
По крайней мере, лет на
пятьдесят.
Я жить хочу, как
подобает жить
Тому, кто в мире может
ворожить
Сплетеньем новым вечно
старых нот, –
Я жить хочу, как жизнь
сама живет!
Мясо наелось мяса, мясо наелось
спаржи,
Мясо наелось рыбы и
налилось вином.
И расплатившись с мясом,
в полумясном экипаже
Вдруг покатило к мясу в
шляпе с большим пером.
Мясо ласкало мясо и
отдавалось мясу,
И сотворяло мясо по
прописям земным.
Мясо болело, гнило и
превращалось в массу
Смрадного разложенья,
свойственного мясным.
Ревель
Альтруизм:
О, дети, дети
всеблагие! –
Вздох по весне…
Игорь Северянин
Эгоизм:
Но раз во мне живут
другие,
Нет места мне!
Фелисса Крут
1921. Сентябрь
Ревель