1
В этот вечер рыба не
клевала,
И мой стоящий галиот
Плыл в финский эпос
«Калевала»:
Мечта свершала свой полет,
И несмотря на то, что
лодку
Держали цепко якорьки
И по соседнему болотку
Бродили странные
зверьки,
Мысль
отвлекавшие, – на это,
Я повторяю: не
смотря, –
Междупланетная комета,
Мечта летала, лет
быстря,
Моих озерных игр Прилепа
С тоской рванула поплавок:
Так был нарушен финский
эпос,
Который дать поэзу мог…
Зевнув, удилище сложила
И положила в галиот;
Терпенье истощив,
решила:
«Сегодня рыба не клюет.
Домой не хочется,
однако:
Люблю на озере закат.
Побудем на воде до
мрака, –
Вернемся к ужину назад.
Снимайся с якоря.
Приякорь
В Янтарной бухте, встав
под скат,
Где, помнишь, как-то
куропаток
Вспугнули мы, а сам меж
тем
Мне расскажи про
психопаток:
Ты, знаю, мастер этих
тем»…
Возможно ль отказать
Прилепе
В пустячной просьбе?
Почему ж
Моих былых великолепий
Не вспомнить маленькую
чушь?..
2
– Среди моих
«северянисток»,
Я помню, были две
сестры,
Которых медицинский
выступ –
До времени и до
поры –
Их, этих дев, в меня
влюбленных,
Привел бы в дом
умалишенных…
Они прислали пару дюжин
Мне писем, бегали вослед.
Одна из этих двух
«жемчужин»
Подписывалась Violette
И даже приезжала в
Тойлу,
Когда в пятнадцатом году
Я жил на даче там, но
«ой-ру»
Я не люблю, ей на беду,
Предпочитая «ой-ре» этой
Нео-классический балет…
И вот – осталась
нераздетой,
Раздеться жаждя,
Violette…
Что делать? Пьян иною
«вишней
В вине» я был тогда, и
сон
Иной я видел. Так
излишне
Истратилась на пансион
Девица, проживя неделю,
Мне назначая
rendez-vous…
Ответного не вызвав
хмелю,
Она вернулась на Неву.
О, с лентой черною
букеты,
Подброшенные на крыльцо!
О, незнакомой Виолетты
Невиданное мной лицо!
3
Ее сестра была смелее,
И вот в один несчастный
день
Вдруг появилась на аллее
«Ивановки», как
дребедень:
Лет сорока пяти,
очкаста,
С бульдожьим ртом,
бледна, как мел,
Она себе сказала: «Баста
Мечтать: да будет шаг
мой смел!»
И потому, без
приглашенья,
Не будучи знакома,
вдруг,
Как очень скверное
виденье,
Явилась; вызвав мой
испуг.
Моя жена (не ты,
Прилепа, –
Была другая – тип Зизи…)
Шепнула: «Как она
нелепа,
И как трудны твои
стези!..»
Приехавшая психопатка
Мне отпустила
комплимент,
Глаза закатывая сладко:
«Вы – колоссальный
декадент»…
Твердила о своем
восторге
Пред «царственным» моим
стихом
И голосом кабацких оргий
Читала, пополам с
грехом,
Мне самому мои пиесы
На мой же собственный
мотив!..
И из себя, как поэтессы,
Шипела, как локомотив,
Бездарные стереотипы,
Аляповатые клише…
Ах, эти «цоканья» и
«всхлипы»
Мне были так не по душе!
4
Я видел: между нами
бездна,
Но я молчал, молчал
любезно,
Давно приняв рецепт
Гюго:
С бездáрью ссора
бесполезна
И не изменит
ничего; –
Бездарь не прекратит
писанья,
Какое б ты ей резюме
Ни наложил; храни
молчанье:
Она себе ведь на уме…
Когда какой-нибудь
поэтик
Стихами донимал Гюго,
Гюго, стихи бросая эти,
К себе любезно звал его,
В изысканнейших
выраженьях
Благодаря его в письме
За «истинное
наслажденье»,
За «луч, сияющий во
тьме»…
Когда ж «на зов»
версификатор
Шел «в гости», пьяный от
похвал,
Величественный
триумфатор
Поэтика не принимал…
Но я доступностью
недаром
Известен был на всю
страну…
Ах, я писателям поджарым
Не намекал: «Я вас
турну…»
Всех принимая, слушал
стойко, –
До обморока иногда…
Меня дурманили, как
стойка
В трактире, эти господа!
Ты знаешь? эта
графоманка
Себе избрала псевдоним
Шокирующий:
«Северянка» –
И стала действовать под
ним!
5
Хрустя, как бы жуя
галеты,
Она читала ерунду.
Я, ради смеха, приведу
Пародию на те куплеты:
«Я лыжебежец и гарцор!
Я грежу ль? да! о
мглистый сланец
Моих разбегов льдяный
танец…»
И дальше в этом роде
вздор.
В какой вошла она азарт
И совершенно позабыла.
Что выкрала, в разгаре
пыла,
«Моих разбегов льдяный
старт»
Из моего стихотворенья,
Одно лишь слово изменя…
Но я не высказал
сомненья,
Что эта строчка из меня!
Она подумала, должно
быть,
Что я не знал своих
стихов…
Когда пускает лампа
копоть,
Фитиль я приспустить
готов…
А если это с опозданьем,
Придется открывать окно…
Так и с назойливым
созданьем
Мне было поступить дано,
Но то впоследствии… Об
этом
Скажу всего в двух-трех
словах.
Вообразя себя поэтом,
Она твердила о стихах
Весьма решительно и
нагло,
Пока однажды не иссякла,
Когда я сделал некий
«взмах»…
6
Один хороший мой
знакомый,
Большой ироник и шутник,
Над поэтессой невесомой
Смеясь в душе своей,
поник
Для вида грустно
головою,
И на вопрос ее, что с
ним, –
Ответил: «Занят я
вдовою, –
Царицей Ингрид я томим.
Мне кажется, не с Вас ли
Ингрид
Написана? признайтесь
мне…»
И поэтесса глаз своих
тигрит,
Оставшись с ним наедине:
«Да что Вы? разве я
похожа
На королеву?» – говорит.
И вдруг решает: «Ну, так
что же?
Конечно, это я –
Ингрид!»
С тех пор (о, бедная поэма!
О, бедная моя мечта!)
Воробушкина ищет крэма
Для носа, носом занята.
Воробушкина королевой
Мнит не шутя
себя, – всерьез
И, будучи престарой
девой,
Томится от запретных
грез.
О, раз Воробушкина –
Ингрид,
Конечно, Эрик – сам
поэт!..
И снова взор она свой
тигрит,
Слагая тигровый куплет…
7
Она приходит к нам так
часто,
Что чаще трудно
приходить…
Она по-прежнему очкаста,
Еще очкастей, может
быть!..
Она такие «куры строит»,
Что вспугивает даже кур,
Она так охает, так ноет,
Что Эрик был не белокур,
А «вроде Вас – шатен
кудрявый…
И римский профиль… как у
Вас…»
С такой ухмылкою лукавой
Подмигивает сивый глаз,
Что я в отчаяньи тоскую
И до упаду хохочу,
Смотря на Ингрид, но
такую,
Какую вовсе не хочу…
8
Могло бы это
продолжаться
До бесконечности, но раз
Пришлось заночевать
остаться
Версификаторше у нас.
Но прежде чем уснуть в
столовой,
Она спросила у жены:
«Ваш муж, не правда ли,
бедовый?
Вы поручиться мне
должны,
Что выйду…» Легкая
заминка
В ее чудовищных словах.
О, святость фразы Метэрлинка
В гнилых кощунственных
устах!
А утром с наглою
ухмылкой
Смотрела прямо мне в
глаза,
Игриво помахала вилкой,
Рот по привычке облизав…
И вдруг внезапно
вопросила,
Что называется,
врасплох:
«Не правда ль, я большая
сила
И стих мой далеко не
плох?»
Но я, женой
предупрежденный
О фразе
дерзостно-больной,
Сказал, сердито
раздраженный
Всей этой вздорной
чепухой,
О всем о том, что
накипело
В глубинах сердца моего,
Чего сказать бы не
посмела
Корректность Виктора
Гюго!
9
Я разобрал ее стихозы
«По косточкам», как
говорят,
Все эти «розы» и
«березы»,
Поставил все «заставки»
в ряд, –
Все эти «алые закаты»,
Все эти «шумные моря».
Все эти «пышные
палаты», –
Всю дрянь, короче
говоря!
И указал, какой шутихой
Она является у нас…
Воробушкина стала тихой,
Как бы готовясь
«ананас, –
Как метко выразился
Белый, –
С размаха в небо
запустить»…
Да, стала тихой,
оробелой,
Казалось, жаждущей
грустить…
И вдруг, с ухмылкой
нездоровой,
Шепнула, потупляя глаз:
«Вы оттого такой
суровый,
Что до сих пор не
отдалась
Я Вам, как этого Вы
ждали…
Сознайтесь, ждали ведь?»
– Мой смех,
Прилепа, слышен был из
дали,
Из дали дней далеких
тех.
* * *
Я, хохоча, срывал
морошку.
Жена, со смехом в свой
черед,
Готовясь «размотать
дорожку»,
Сказала: «Полный ход
вперед!»
1924