1
Когда я в стихах
фривольно
Пишу о минувшем дне,
Я делаю многим больно,
Но делали больно и мне…
Ведь все-таки я ироник
С лиризмом порой
больным…
Смешное семейных хроник
Не может не быть
смешным…
Владимир Иваныч, милый!
Узнал ты себя, небось?
Ну что же, в ответ
«гориллой»
И ты в меня в шутку
брось!..
И все вы, и все вы, все
вы,
Кого осмеял, шутя,
Простите мои напевы,
Затем, что поэт –
дитя!..
2
Чем проще стих, тем он
труднее.
Таится в каждой строчке
риф.
И я в отчаяньи бледнею,
Встречая лик безликих
рифм.
И вот передо мной
дилемма:
Стилический ли выкрутас,
Безвыкрутасная ль поэма,
В которой солнечный
экстаз?..
Пусть будет несколько
сырое,
Обыденное во втором,
Но выбираю я второе
Своим пылающим пером!
И после Белого и Блока,
Когда стал стих сложней,
чем танк,
Влюбленный в простоту
глубоко,
Я простотой иду vа
banque!
В соборе чувств моих –
прохлада,
Бесстрастье, благость и
покой.
И высится его громада
Над всей набожностью
людской.
В душистом сумраке
собора,
Под тихий, мерный
перезвон,
Лампады нежности у взора
Глубокочтимых мной икон.
Но прежде, чем иконным
ликом
Отпечатлеться на стене,
Живущая встречала криком
Любви меня и шла ко мне
Доверчиво, порывно,
прямо,
Все отдавая, ничего
Взамен не требуя. Для
храма
Она отныне – божество.
Мои возлюбленные – ныне
В соборе вечных чувств
моих
Почили в мире, как
богини.
И перед ликами святых
Клоню благоговейно стих
И поклоняюсь их святыне.
В тяжелые часы
сомнений, –
Под старость страшные
часы, –
Я в храм несу венки
сирени
Для ликов мертвенной
красы.
Несу фиалки и мимозы,
Алозы, розы и крэмозы,
И воскуряю фимиам,
И на иконах небылозы,
Рубинные роняя слезы,
Вздыхают по минувшим
дням.
И между тем как сердце
мечет
Прощенье мне и ласку
льет,
Бубенчик ландыша щебечет
И лилий колокол поет.
В тиши я совершаю мессы,
Печальный траурный
обряд,
И все они, мои
принцессы,
Со мной беззвучно
говорят.
И чем звучней беззвучный
шепот,
И чем незлобивей слова,
Тем тяжелее мне мой опыт
Уничтоженья божества…
Но стоны муки прерывая,
Так гулко, что трепещет
мгла,
Поют, что мертвая –
живая,
Собора чувств колокола!
И оживленные иконы
Изнедриваются из
рам, –
И все мои былые жены
Толпою заполняют храм.
И молвят речью голубою,
Приемля плоть, теряя
прах:
«Обожествленные тобою,
Мы обессмертены в веках…
За это нет в нас зла и
мести:
Пей всепрощенье с наших
уст…»
И вторят им, сливаясь
вместе,
Колокола собора чувств.