1
Профессор Юрий
Никанорыч, –
Мечтатель, девственник,
минорыч,
Своей Иронии
жених, –
Был вызван братом во
Флориду
На пару месяцев – у них
Возобновленную «Аиду»
Остилить в тонкостях.
Доцент
Ганс Энте, старый
декадент,
Его приятель, им
попрошен
Развлечь Иронию, пока
Он ездит в древние века…
Убожеством своим
роскошен,
Приходит Ганс под
вечерок
На ужин к гастроному
Юре,
Тая амуровые дури,
Весь риторический порок…
Иронию жених знакомит
С приват-доцентом;
декаданс
В глазах Иронии огромит
Огромный гномный томный
Ганс…
Лукавый Юрий Никанорыч,
Постигши Ганса существо,
Затаивает в сердце
горечь,
Представив девушке его:
Теперь решается задача
О верности невесты:
сдача
Ее фон-Энте разлучит
Его с Иронией, а
твердость
Соединит навек… Но щит
Иронии – любовь и
гордость –
Так металлически звучит…
Профессор этим
обнадежен.
А завтра чемодан уложен
И взят на пароход билет…
Вот вкратце фабулы
скелет.
2
Ганс Энте, ражий
трехаршинник,
Шар рыжий несший на
плечах,
Промозглик, плесенник и
тинник,
Ухаживатель-паутинник,
Мордарь,
полвечник, – цвел (не чах!..)
Он был быкастый
здоровенник,
С автомобильным животом,
Насмешник, скрытник,
сокровенник
С жасминно-тенорящим
ртом…
И, чванясь выправкой
корсетной,
Он палчил стародевной
мисс,
В нем клокотала похоть
Этной,
Взор прикошачивал:
«Кис-кис…»
Рыжеволосый, ражелицый,
Но с проседью волос и
щек,
Он волочился за девицей,
Как моложавый старичок.
И говорливым
сивоглазьем,
Как настоящий верещак,
Красующимся безобразьем
«Спортивил» вечно
натощак,
Боясь отяжеленья членов
И сытой вялости, как
пленов,
Способных «плюсы»
минусить
И потом тело оросить…
И пусть не всей
душой, – всем телом
Он влекся к женщине
самцом…
Во влеке, судорог
хотелом,
Он грезил слитчатым
концом…
Предупредительно
молчащий,
Безразговорно-говорящий
Лишь плотским
напряженьем глаз,
Сквозь кисею и сквозь
атлас
Он видел в женщине
источник,
Резервуар услад мужских,
Ганс Энте, этот
страстносочник
Поползновений воровских…
Утонченностью половою
Всех фавнов перещеголял,
Когда, в желаньях
полувоя,
Осамчив женщин, оголял…
И ожеланенные жены,
Его хотеньем разожжены,
Его упорством сражены,
Дрожа, готовые
пролиться,
В бред обезличенные лица
Бросали позывом жены…
3
Ирония была девичка,
Как говорится,
полевичка,
Лисичка, птичка,
лесовичка:
Поет, дичится и хитрит.
Она умнее горожанок,
Изысканнее парижанок,
Студеней льда и скользче
санок,
И сангвистичнее, чем
бритт.
Она – то просолонь, то
тучка,
Превыкрутаснейшая
штучка,
Неуловима, как налим…
И жаждою ее палим,
К ней Ганс зальнул
своими «льнами»,
Иначе, говоря меж нами:
Ее оженщинить решил…
Во всеоружьи разных шил,
Отмычек чувственности
женской:
Конфект, ликеров и
помад,
Ее вовлек он в аромат
Страны блаженной и
блаженской,
Ороив внешне свой Эреб,
Как место непотребных
треб
Клокочущей кипящей
плоти…
И очутилось в позолоте,
Сусальной, как оса средь
сов,
Как колоннада на болоте,
Дитя олисенных лесов…
Он в доме закрывал
засов,
Уча ее, подчас, конфете,
Ликеря трезвый мозг ее,
Сначала речил ей о Фете,
Точа исподтишка копье
Для чувственности
лесовички,
Змеившей на плечи
косички;
Затем ей Веннингера
дал –
Для однобочья
изученья –
Теорию предназначенья
Паденья женщины… Скандал
Он произвел в
дичке-девичке;
Дал Гансу отповедь
дичок:
«О, Ваш философ –
дурачок!
В мороз, должно быть,
рукавички
Стащили девки с белых
рук
Философа, и он вокруг
Себя стал поносить всех
девок,
Морозя пальцы и ладонь…
Поглубже мысль мою
одонь,
Желающий: флажки без
древок –
Пожалуй, вовсе не
флажки,
Как без начинки пирожки…
Так и отвергнутый
философ,
Чей взгляд на женщин
стоеросов…»
И иронически свистя,
Мотивы страстного
романса,
Ирония глядит на Ганса,
Который, пять минут
спустя,
Ей говорит: «Вы слишком
детски
На это смотрите…» А та:
«Нет-с, кэта выглядит
по-кэтски,
Когда взирает на кота…»
Ирония гадает: «Юрий
Считает Ганса
другом-бурей.
Не отпущу его: пусть
штиль –
Излюбленный наш будет
стиль,
А там посмотрим…»
4
Трехаршинник
Зовет ее к реке в
осинник.
Она идет и, на пенек
Присев, мелодийку
мурлычет.
Мордарь кроваво взоры
бычит,
И снова страсть – его
конек.
Его седлает вновь
мордарь,
Юля на нем вокруг
девички.
Она же думает: «Бездарь!
Как ржавы все твои
отмычки…»
Не зная дум ее, рыжак
То увивается лисою,
А то, от похоти дрожа,
К медвяной Ире льнет осою…
И между тем, как
апельсин
Заката Ира
лепесточит, –
Ганс, – дрожее
листа осин, –
Поцеловать девичку
хочет.
И захотев, – хотя
вспотев,
Наструниваясь, точно
тобик,
Веснущатый целует лобик…
Ирония приходит в гнев:
«Эй, Вы, изысканный
Петроний,
Вы поступаете, как
клен!..
Иронии – не из Ален,
Прошу не оскорблять
Ироний!
Я запрещаю Вам». –
«Вы? мне?» –
«Да, я и Юрий. Это
ясно?..
Молчите! возражать
напрасно…
И дальше: раз наедине
Я с Вами остаюсь, Вам
надо б
Знать точно, как вести
себя
Со мною. Стыдно. Даже запад
Бледнеет, лик свой
оробя,
Пред Вашей наглостью.
Что Юрий
Вам скажет, возвратясь?»
– Понурив
Сконфуженно-корсетный
стан,
Ганс Энте прошептал:
«Ростан
Влагал в уста фазаньей
самке,
Фазана поджидавшей в
ямке,
Слова иные…» – «Вы –
фазан? –
Ирония спросила
едко, –
Но я не птица. Потому
Нам не понять друг
друга. Клетка
Нужна фазану
моему». –
Ганс загорелся: «Вы
сказали:
Фазану моему? Я –
Ваш?!..»
«Да, как покорный
карандаш…
Довольны этим Вы едва
ли.
Но шутки в сторону.
Прошу
Немедленно очестить
слово –
Со мной держать себя
толково.
Впредь грудь Вам кровью
орошу,
Просталив Вас за
оскорбленье.
Во всем отчет я Юре дам.
Пока же надо по домам».
И Ганс подумал: «Вот
тюлень я!
И чтоб такой лесной
дичок
Да не попался в мой
сачок?!»
5
Ирония с пренебреженьем
О Гансе думала в ту ночь
И приготовилась к
сраженьям,
Чтоб опустить в нем пыл
на дно,
Чтоб отразить его
пометче…
«Так странно: этот
хищный кречет –
Друг голубя. Что близит
их?
Как мог доверить мой
жених
Меня такому павиану?
Здесь искус, умысел. Ну
что ж,
Я с Гансом осторожней
стану:
Посмотрим, Ганс, что ты
возьмешь?
Но он противен мне. С
ним вовсе
Я не хотела б больше
встреч.
О, как отвратен
блекло-овсий
Взгляд Ганса, сахаринья
речь
И вся его повадка кошья,
Его заданье облапошья
Доверье Юрия, весь
он –
Нелепый и тягучий сон!..
Но избегать его –
пожалуй,
Он возомнит, что за себя
Я не ручаюсь: он ведь
шалый,
Хотя летами обветшалый…
Нет, надо Юре пособя
В его желаньи, дать
отпорный
Урок доценту, чтоб он
знал,
Какой характер мой
упорный,
И одостоить тем финал».
6
Пять дней спустя, совсем
нежданно,
Приехал Юрий, заболев
В дороге от мечты
тосканной
По «лучшей из живущих
дев»…
Ему Ирония подробно
Все рассказала.
Светолобно
Профессор слушал,
хохоча.
Хотел он Гансу сгоряча
Сказать, что вовсе не
по-дружьи
Тот поступал, во
всеоружьи
Своих соблазнов; но
потом
Махнул рукой и сел за
том
Труда «О шаткости морали
И ненадежности друзей»,
Невесте посвятив своей.
Но этот труд друзья
украли…
1928. Март
Eesti-Toila