1
Будь верен данной тайно
клятве,
Вдыхай любви благой
озон!
…Уже в Мариинском театре
Открылся Глинкою сезон.
Уже кокотки и виверы
К Неве съезжаются с
Ривьеры,
Уже закончился ремонт,
Уж разложил ковры
beau-monde,
Обезгазетил все картины,
Убрал чехлы, натер
паркет
И, соблюдая этикет,
От солнца скрылся за
гардины.
И снова в воздухе висит:
Модэль. Журфикс. Театр.
Визит.
2
Уже меня рисует Сорин,
Чуковский пишет
фельетон.
Уже я с критикой
поссорен,
И с ней беру надменный
тон.
Уже с утра летят
конверты, –
В них приглашают на
концерты
Ряд патронесс и
молодежь.
Уже с утра стоит галдеж
В моей рабочей
комнатушке
От голосов, и ряд
девиц, –
Что в массе площе
полендвиц, –
Вертя игриво завитушки,
Меня усиленно зовут
Читать им там, читать им
тут.
3
Уж – это ли не хохот в
стоне?
Не хрюк свиньи в певучий
сон? –
К нам Чехов в устричном
вагоне
Из-за границы привезен.
Как некогда царя
Сусанин,
Спасает тело юный Санин
От слишком духовитых
душ,
В ком вовсе нет души к
тому ж…
Уже зовет на поединок
Из ям военщину Куприн,
Уж славит Леду господин
Каменский, как
бесстрастный инок,
И испускает «чистый» вздох,
Беря попутно четырех…
4
Уж первый номер
«Аполлона»,
Темнящий золото руна,
Выходит в свет, и с
небосклона
Комета новая видна;
То «Капитаны» Гумилева,
Где лишнего не видно
слова,
И вот к числу звучащих
слов
Плюссируется: Гумилев.
Уже «Весы» крушат пружину,
Уже безвреден
«Скорпион»,
Стал иорданский вял
пион,
Все чаще прибегает к
джину
Бесплатных приложений
Маркс;
Над «Нивою» вороний
карк!
5
Все импотентнее Буренин,
С его пера течет вода,
И, сопли утерев, Есенин
Уже созрел пасти стада…
И Меньшиков, кумир
столовых,
Иудушкой из Головлевых
Работает, как гробовщик,
Всесильный
нововременщик.
И Розанов Василь
Василич,
Христа желая уколоть,
Противоставит духу
плоть,
И как его ты ни проси
лечь
На койку узкую, старик
Влюблен в двуспальный
пуховик…
6
У Мережковской в будуаре
На Сергиевской ярый спор
О божестве и о бездари,
Несущейся во весь опор.
Уже поблескивает
Пильский,
И жмурит обыватель в
Рыльске
Глаза, читая злой
памфлет
Блистательнее эполет.
Уже стоический упадник,
Наркозя трезвое перо,
Слагает песенки Пьерро,
Где эпилепсии рассадник…
Завод спасительных
шестов
Бердяев строит и Шестов.
7
Мадонну зрит Блок
скорбно-дерзкий
В демимонденковом ландо,
И чайка вьет на
Офицерской
Свое бессмертное гнездо!
Патент Александринке
выдав
На храм, своей игрой Давыдов,
Далматов, Ведринская
жнут
Успехи вековых минут.
Утóнченного
толстяка, –
Течет поклонников
река –
Смех почитающие гости
Всех ярче – что ни
говори!
__________
*Варламов (прим. автора).
**Савина (прим. автора).
8
Испортив школьничий
характер,
Придав умам вульгарный
тон,
На всех углах кричат Ник
Картер
И мистер Холмс, и
Пинкертон.
Неисчислимы Конан-Дойля
Заслуги (скрой меня, о
Toila,
От них!): в кавычках
«ум» и «риск»
И без кавычек: кровь и
сыск.
Аляповатые книжонки!
Гниль! облапошенный
лубок!
Ты даже внешностью убог…
Чиновничьи читают женки,
Читает генеральшин внук,
А завтра Кольке по лбу
«тук».
9
Уже воюет Эго с Кубо,
И сонм крученых бурлюков
Идет войной на Сологуба
И символических божков.
Уж партитуры жечь
Сен-Санса –
Задачи нео-декаданса,
И с «современья корабля»
Швырять того, строфой
чьей я
Веду роман, настала
мода,
И, если я и сам грешил
В ту пору, бросить грех
решил,
И не тебе моя, хам, ода…
Плету новатору венок,
Точу разбойнику клинок.
10
(Так, ни с того и ни с
сего!)
И всёчат тщетно ничевоки
И это все – как ничего.
С улыбкой далеко не
детской
Уже городит Городецкий
Акмеистическую гиль,
Адамя неуклюжий стиль.
Уж возникает «цех
поэтов»
(Куда бездáри, как не в
цех!)
Где учат этих, учат тех,
Что можно жить без
триолетов
И без рондо, и без…
стихов! –
Но уж никак не без
ослов!..
__________
*Две разновидности
футуризма:
«всёки» и «ничевоки» (прим. автора).
11
Глаза газели, ножки лани
Так выразительны без
слов,
И Анну Павлову с Леньяни
Поют Скальковский и
Светлов.
Кто зрил Кшесинскую
Матильду,
Кто Фелию Литвин –
Брунгильду
В своей душе отпечатлел,
Завидный выпал тем удел.
Сакцентив арию, Медея
(Раз император
Александр,
В мечтах из Мравиной
содея
Любовницу для сына, нос
Приял в том храме нот и
поз).
__________
*«Никогда не слышать…» (фр.).
12
Уже теснит «Динору» «Tóска»,
И, жаждя своего лица,
Слегка звучит мой
славный тезка –
Уже «Любовь к трем апельсинам»,
Желая Карлу Гоцци сыном
Достойным стать,
смельчак-игрок,
Почувствовав, сдает урок
Сергей Прокофьев свой
последний.
Уже – скажи ему merci –
В огромном спросе
Дебюсси.
Артур Лурье вовлек нас в
бредни,
И на квартире Кульбина
Трепещут «Сети» Кузмина…
__________
*Игорь Стравинский (прим. автора).
13
А вот и сфера «нежной
страсти»,
Цыганских песенок запас.
Улыбка Вяльцевой (жанр
Насти!)
И Паниной непанин бас…
Звезда счастливая
Плевицкой
И маг оркестра
Кусевицкий,
И (валерьянки дай,
Феррейн!)
Вы, авантюры Ольги
Штейн.
Два стиля – comte'a
Роникер
И (до свиданья, хроникер
Судебный!) ателье
Мрозовской,
Где знать на матовом
стекле
И Северянин в том числе!
__________
*Графиня (фр.).
14
В тот день и гордый стал
орабен,
Когда в костре своих
страстей
Раздался в гулких залах
Скрябин –
Во фраке модном –
Прометей.
И пред «Поэмою Экстаза»
Неувядающая ваза
С тех пор поставлена.
Огонь
Антонов, тех цветов не
тронь,
Как тронул гения! И пó
льду
Исканий жадная толпа
Скользит (о, шаткая
тропа!)
К Евреинову, Мейерхольду
И даже… к Карпову. Тихи,
Евтихий, о тебе стихи…
15
А вот и Вагнер на
престоле.
И «Нибелунгово кольцо»,
В России тусклое дотоле,
Бросает жар толпе в
лицо.
Но я описывать не стану,
Как к «Парсифалю» и
«Тристану»
Под гром Ершова и
Литвин,
Спешат гурманы нот и
вин…
А вот и ты в фаворе,
Римский,
Великий эпик и чарун!
Волнуют переплески струн
Твоих, как день цветущий
крымский,
И я готов сто верст
пешком
Идти для встречи с
«Петушком»…
16
А Бенуа? а Добужинский?
А Бакст? а Сомов? а
Серов?
Утесы на низине финской,
Огни нас греющих
костров.
И с ними ты, гремящий в
прерьих
Краях, универсальный
Рерих,
Рундальцов и старик
Матэ.
Вершина горных кряжей
Врубель,
Кем падший ангел уловим,
Ты заплатил умом своим
За дерзость! Необъятна
убыль
С твоею смертью, и сама
С тех пор Россия без
ума…
__________
*Послушайте! (фр.).
17
Уж маска сдернута с
Гапона,
Уж пойман Бурцовым Азеф,
И – к революции
препона –
Оскален вновь
жандармский зев.
Уже пята грядущих хамов,
Врагов искусств, святынь
и храмов,
Порой слышна издалека,
И горьковского босяка
Удел для молодежи ярок
(Получше драгоценность
прячь!)
Уж кается в записках
врач,
Уже скитальческий огарок
Затеплен в молодых
сердцах
На трепет ужаса в отцах…
18
Неугомонный Пуришкевич
Вздувал годами в Думе
гам,
И в «Русском слове»
Дорошевич
Рулил к заморским
берегам…
Друг именинниц и
театров,
Гиппопотам Амфитеатров,
Большой любитель алых
жал,
Господ Обмановых рожал.
И Витте делал миллионы
На государственном вине,
И пьяный луч блестел
извне
От императорской короны,
И, под правительственный
шик,
Свой разум пропивал
мужик.
19
В пылу забот о нем и
спора
Учащийся впадал впросак:
Вблизи Казанского собора
Нагайкой жег его казак.
Хотя в те дни и были
ходки
Везде студенческие
сходки,
Но мысль о мыльном
пузыре
Нас оставляла при царе,
Как царь оставлен близ
придворных,
При всех советниках
своих –
Льстецах злоумных и
лихих,
Среди коварных и
проворных,
И обречен давать ответ
За то, чего и в мыслях
нет.
20
Беду вия над царским
домом
В еще незримые венки,
Вхрипь «Колокол» зовет к
погромам
Под «Русским знаменем»
шинки.
И «Пауком» ползя,
Дубровин,
Уже от злобы
полнокровен,
К евреям ненависть
сосет,
Навозом «Земщина» несет,
И за «оседлости чертою»
Растет антироссийский
дух,
И, чем плотней перинный
пух,
Тем больше мстительной
мечтою,
Закрыв в тоске
бесправный рот,
Томится «презренный»
народ.
21
Россия, Ибсеном
обрандясь,
Об «еgо» вспомнила своем
(Прошу отметку эту,
Брандес,
Внести в очередной свой
том!)
Уайльда, Шоу,
Метерлинка –
У каждого своя тропинка
В душе к дороге
столбовой,
У каждого художник свой.
Эстетность, мистика,
сатира
И индивидность – из
частиц
Всех этих русских, с
сердцем птиц,
Плоть автора «Войны и
мира», –
Уже формировалась, но
Сформироваться не дано…
22
В те дни, когда сверкала
Больска,
Иллиодором из Тобольска
Зло ископаем некий муж.
И у Игнатьевой в салоне,
Как солнышко на
небосклоне,
Взошел сибирский
мужичок.
И сразу невских женских
щек
Цвет блеклый сделался
пунцовым,
Затем, что было нечто в
нем,
Что просто мы не
назовем,
Не пользуясь клише
готовым,
И – родине моей на
зло –
Гипнотизеру повезло…
__________
*Красный шнурок (фр.).
23
И как бы женщине ни
биться,
Его не свергнуть
нипочем:
К несчастью ключ ей дан
Вербицкой
И назван счастия
ключом!..
И что скрывать,
друзья-собратья:
Мы помогали с женщин
платья
Самцам разнузданным
срывать,
В стихах внебрачную
кровать
С восторгом блудным
водружали
И славословили
грехи, –
Чего ж дивиться, что
стихи –
Для почитателей
скрижали, –
Взяв целомудрия редут,
К фокстротным далям нас
ведут?
24
И привели уже, как роту,
Как неисчисленную рать
К международному
fox-trott'y
На вертикальную
кровать!..
Нас держит в пакостном
режиме
Похабный танец моды –
Shimmi,
От негритянских дикарей
Воспринятый вселенной
всей:
В маразм впадающей
Европой
И заатлантным «сухарем»,
В наш век финансовым
царем,
Кто счел индейца
антилопой,
Его преследуя, как дичь,
Чего я не могу постичь…
25
Америка! злой край, в
котором
Машина вытеснила дух,
Ты выглядишь сплошным
монтером,
И свет души твоей потух.
Твой «обеспеченный»
рабочий,
Не знающие грезы очи
Раскрыв, считает барыши.
В его запросах – для
души
Запроса нет. В тебе
поэтом
Родиться попросту
нельзя.
Куда ведет тебя стезя?
Чем ты оправдана пред светом?
В марионетковой стране
Нет дела солнцу и луне.
26
А и в тебе, страна
Колумба,
Пылал когда-то дух
людской
В те дни, когда моряк у
румба
Узрел тебя в дали
морской.
Когда у баобаба ранчо
Вдруг оглашал призыв команча,
И воздух разрезал, как
бич,
Его гортанный орлий
клич,
Когда в волнистые
пампасы
Стремился храбрый
флибустьер,
Когда в цвету увядших эр
Враждебно пламенели расы
И благородный гверильяс
Жизнь белому дарил не
раз…
27
Но, впрочем, ныне и
Европа
Америке даст сто очков:
Ведь больше пользы от
укропа,
Чем от цветочных
лепестков!
И уж, конечно, мистер
Доллар
Блестит поярче, чем из
дола
Растущее светило
дня –
Для непрактичных
западня…
Вот разве Азия… Пожалуй,
Она отсталее других…
Но в век летящих паровых
Машин, век
бестолково-шалый,
Ах, не вплетать ей в
косы роз,
Да и Китай уже без кос…
28
Невежество свое культура
Явила нам нежданно в
дни,
Когда в живущем
трубадура
Войны (война зверям
сродни!)
Нашла без затрудненья: в
груде
Мясной столкнулись лбы и
груди,
За «благо родины» в бою
На карту ставя жизнь
свою.
Мясник кровавый и
ученый,
Гуманный культор и
эстет –
Их всех сравнял стальной
кастет,
И, в атмосфере
закопченной
Сражений, блек духовный
лоск
И возвращался в зверство
мозг…
29
Да, сухи дни, как сухи
души,
А души сухи, как цветы,
Погибшие от знойной
суши…
В чем смысл культурной
суеты?
В политике вооружений?
В удушье газовых
сражений?
В братоубийственной
резне?
В партийных спорах и
грызне?
В мечтах о равенстве
вселенском?
С грозящим брату
кулаком?
В нео-философах с их
злом?
В омужественном поле
женском?
В распятьи всей землей
Христа,
За мир закрывшего уста?
30
Тогда долой культуру
эту, –
И пусть восстанет та
пора,
Когда венки плели поэту
И чли огонь его пера!
Когда мы небо зрели в
небе –
Не душ, зерно живящий в
хлебе,
Когда свободный водопад,
Не взнузданный ярмом
преград,
Не двигателем был
завода,
А услажденьем для очей,
Когда мир общий был
ничей,
Когда невинная
природа, –
Не изнасилена
умом, –
Сияла светлым
торжеством.
31
Прошли века, и вот мы –
в веке,
Когда Моэта пена бьет,
Когда, как жаворонок
некий,
Моя Липковская поет!
Когда, лилейностью
саронской
Насыщенный, пью голос
Монской
И славословлю твой
талант,
Великолепная Ван-Брандт!
В эпохе нашей сонм
отличий
От раньше прожитых эпох,
Но в общем всюду тот же
вздох,
Все тот же варварский
обычай:
Жизнь у другого
отнимать,
Чем обрекать на муки
мать.
32
Все нарисованное было
В девятисотые года,
Когда так много в душах
пыла,
В поступках – еще
больше! – льда…
Прошу простить за
утружденье
Вниманья эрой
вырожденья, –
Не все в ней, мнится
мне, мертво:
Искусства явно
торжество,
И этого вполне довольно,
Дабы с отрадой помянуть
Свершенный нами с вами
путь,
А если спутал я невольно
Событий ход, виднее вам:
Мой справочник в глуши –
я сам!
33
Легко судить о человеке,
Но быть им, право, тяжело…
Освободим же от опеки
Нам ближнего свое чело:
Никто друг другу не
подсуден,
По меньшей мере,
безрассуден
Иной к живущему подход.
Пусть он живет за годом
год,
Как указуют грудь и
разум,
Как может жить и хочет
он:
Ведь чувство – лучший
камертон.
Поверим же глазам и
фразам,
И настроеньям, и всему,
Что жизнь его дает ему…
34
…Приехав в город, Lugne
рыдала
Неудержимо, как дитя,
Чем изумила генерала
И возмутила не шутя.
Он попытался знать
причину,
Но, побоясь попасть в
пучину
Несдержанности, отошел
В сторонку, холоден и
зол.
Неделю просидела в
спальне,
К себе впуская лишь
Riene,
Потом утихла. Нити вен
Висковых сделались
печальней,
И ранним утром в день
восьмой
Вновь стала Lugne сама
собой.
35
Наружной выдержки порою
Достаточно, чтоб в колею
Жизнь встала, и я сам,
не скрою,
Тем способом чинить
люблю
Прорехи собственных
ненастий,
Рассудку подчиняя
страсти.
Я мыслил в юности не
так,
Затем, что был большой
чудак.
Теперь же здесь, в
стране нерусской,
И хорошенько постарев,
Давлю в себе и страсть,
и гнев,
Вполне довольствуясь
закуской,
Какую мне дает судьба:
Мудра эстонская изба!..
36
И пусть Фостирий –
мудрый хандрик,
И пусть поэзия – в селе,
Lugne вечно грезит о
Леандре,
Кто дал ей грезу на
земле,
Кто встретился ей очень
кстати
Там, на оранжевом закате,
На озере монастыря…
Свою судьбу благодаря
За встречу, чуждую
измены
Телесной – дух ее без
ков:
Он волен на века
веков, –
Что очень важно для
Елены,
Она не ищет новых встреч
С тем, кто сумел ее
зажечь.
37
Наоборот, когда ей Кира
Дала намек на встречу с
ним,
Не донося до рта
пломбира,
Бровей движением одним,
Соединивши брови туго,
Ее сконфузила подруга.
И часто говоря о нем
С неугашаемым огнем,
О встречах каждый день
молчали
И ждали писем от него.
Уж приближалось
Рождество,
Уже зима была в начале,
И хоть была уже зима,
Он им ни одного письма…
38
Ежевечерне выезжая
В театры, в гости, на
балы,
Неизменимо всем чужая
(Как эти глупы! как те
злы!..),
Тая в душе любовь к
прекрасным
Глазам, своей печалью
ясным,
И от любви похорошев,
Хотя немного побледнев,
Она в лице своем являла
Вполне счастливую жену,
И даже зависть не одну
Будила в дамах, чем
нимало
Не смущена, смущала тех,
Кому ее был внове смех…
39
– Как пел сегодня
Баттистини!
Как соловьила
Боронат! –
Взяв провансаля к
осетрине
И мужу передав шпинат,
Сказала Lugne в
очарованьи
И от любимого Масканьи,
И от полета рысака…
Муж ел, смотря чуть
свысока,
Налив стаканчик
Кантенака.
Окончен ужин. Муж к руке
Ее подходит. По щеке
Скользит губами Lugne.
Однако
Она к себе. Пред ней
трюмо.
Стол в зеркале. На нем –
письмо.