И отдашь
голодному душу твою и напитаешь душу страдальца;
тогда свет
твой взойдет во тьме, и мрак твой будет, как полдень.
Исаия. I, VIII
ПОЭТУ
Не презирай людей!
Безжалостной и гневной
Насмешкой не клейми их
горестей и нужд,
Сознав могущество заботы
повседневной,
Их страха и надежд не
оставайся чужд.
Как друг, не как судья
неумолимо строгий,
Войди в толпу людей и
оглянись вокруг,
Пойми ты говор их и
смутный гул тревоги,
И стон подавленный
невыразимых мук.
Сочувствуй горячо их
радостям и бедам,
Узнай и полюби простой и
темный люд,
Внимай без гордости их
будничным беседам,
И, как святыню, чти их
незаметный труд.
Сквозь мутную волну
житейского потока
Жемчужины на дне ты
различишь тогда:
В постыдной оргии
продажного порока –
Следы раскаянья и
жгучего стыда,
Улыбку матери над тихой
колыбелью,
Молитву грешника, и
поцелуй любви,
И вдохновенного
возвышенною целью
Борца за истину во мраке
и крови.
Поймешь ты красоту и
смысл существованья
Не в упоительной и
радостной мечте,
Не в блестках и цветах,
но в терниях страданья,
В работе, в бедности, в
суровой простоте.
И, жаждущую грудь
роскошно утоляя,
Неисчерпаема, как нектар
золотой,
Твой подвиг тягостный
сторицей награждая,
Из жизни сумрачной
поэзия святая
Польется светлою могучею
струей.
Декабрь 1883
* * *
Герой, певец, отрадны
ваши слезы,
И ваша скорбь завидна,
мудрецы:
Нетленный лавр,
невянущие розы
Вам обовьют терновые
венцы.
Светло горит звезда
высокой цели;
Вам есть за что бороться
и страдать,
И обо всем, что втайне
вы терпели,
Должны века векам
пересказать:
То выразят пленительные
звуки
Певучих струн, иль
славные дела.
Все назовут святыми ваши
муки,
И загремит им вечная
хвала.
Но там, в толпе,
страдальцы есть иные,
Там скорби есть, терзающие
грудь,
Безмолвные, как плиты
гробовые,
Что не дают подняться и
вздохнуть.
И много их, героев
неизвестных,
Непризнанных, но твердых
до конца,
Что не щадят в борьбе
усилий честных
И падают, не требуя
венца.
Их не смутит ни злоба,
ни проклятья,
Они идут, как мученики
шли
На смерть и казнь...
Припомним же их, братья,
И руку к ним для
крепкого пожатья,
Хотя на миг, протянем
издали!
1883
КОРАЛЛЫ
Широко раскинулся
ветвями
Чуждый неба, звуков и
лучей,
Целый лес кораллов под
волнами,
В глубине тропических
морей.
Миллионам тружеников
вечных –
Колыбель, могила и
приют,
Дивный плод усилий
бесконечных,
Этот мир полипы создают.
Каждый род, – ступень
для жизни новой, –
Будет смертью в камень
превращен,
Чтобы лечь незыблемой
основой
Поколеньям будущих
времен;
И встает из бездны
океана,
И растет коралловый
узор;
Презирая натиск урагана,
Он стремится к небу на
простор,
Он вознесся кружевом
пурпурным,
Исполинской чащею ветвей
В полусвете мягком и
лазурном
Преломленных, трепетных
лучей.
Час придет, – и гордо
над волнами,
Раздробив их влажный
изумруд,
Новый остров, созданный
веками,
С торжеством кораллы
вознесут...
О, пускай в глухой и
темной доле,
Как полип, ничтожен я и
слаб, –
Я могуч святою жаждой
воли,
Утомленный труженик и
раб!
Там, за далью, вижу я
над нами
Новый рай, лучами весь
облит,
Новый остров, созданный
веками,
Высоко над бездною
царит.
1884
НА РАСПУТЬЕ
Жить ли мне, забыв мои
страданья,
Горечь слез, сомнений и
забот,
Как цветок, без
проблеска сознанья,
Ни о чем не думая,
живет,
Ничего не видит и не
слышит,
Только жадно впитывает
свет,
Только негой молодости
дышит,
Теплотой ласкающей
согрет.
Но кипят недремлющие
думы,
Но в груди – сомненье и
тоска;
Стыдно сердцу жребий
свой угрюмый
Променять на счастие
цветка...
И устал я вечно
сомневаться!
Я разгадки требую с
тоской,
Чтоб чему бы ни было
отдаться,
Но отдаться страстно,
всей душой.
Эти думы – не мечты
досуга,
Не созданье юношеских
грез,
Это – боль тяжелого
недуга,
Роковой, мучительный
вопрос.
Мне не надо лживых
примирений,
Я от грозной правды не
бегу;
Пусть погибну жертвою
сомнений, –
Пред собой ни в чем я не
солгу!
Испытав весь ужас
отрицанья,
До конца свободы не
отдам,
И последний крик
негодованья
Я как вызов брошу
небесам.
Декабрь 1883
* * *
Все грезы юности и все
мои желанья
Пред Богом и людьми я
смело признаю;
И мне ни от кого не
нужно оправданья,
И я ни перед кем в груди
их не таю.
Я прав, когда живу и
требую от жизни
Не только подвигов в
борьбе за идеал,
Не только мук и жертв
страдалице-отчизне,
Но и всего, о чем так
страстно я мечтал:
Хочу я творчеством и
знанием упиться,
Хочу весенних дней,
лазури и цветов,
Хочу у милых ног я
плакать и молиться,
Хочу безумного веселия
пиров;
Хочу из нежных уст
дыханья аромата
И смеха, и вина, и песен
молодых,
И бледных ландышей, и
пурпура заката, –
Всей дивной музыки
аккордов мировых;
Хочу, – и не стыжусь той
жажды упоений:
Она природою заброшена
мне в грудь,
И красотой иных
божественных стремлений
Я алчущей души не в
силах обмануть.
«Живи для радости!» –
какой-то тайный голос
Повсюду день и ночь мне
ласково твердит;
Волна, и темный лес, и
золотистый колос, –
«Живи для радости!» –
мне тихо говорит.
Все грезы юности и все
мои желанья
Пред Богом и людьми я
смело признаю;
И мне ни от кого не
нужно оправданья,
И я ни перед кем в груди
их не таю.
1884
* * *
В борьбе на жизнь и
смерть не сдамся я врагу!
Тебе, наш рок-палач, ни
одного стенанья
И ни одной слезы
простить я не могу
За всё величье мирозданья.
Нет! капля первая всей
крови пролитой
Навек лицо земли позором
осквернила –
И каждый василек на ниве
золотой
И в небе каждый луч светила!
К чему мне пурпур роз и
трели соловья,
И тишина ночей с их
девственною лаской?..
Ужель ты прячешься,
природа, от меня
Под обольстительною маской?
Ужель бесчувственна,
мертва и холодна,
Ты лентой радуги и
бархатной листвою,
Ты бриллиантами
созвездий убрана
И нарумянена зарею,
Чтоб обмануть меня,
нарядом ослепить
И скрыть чудовищность
неправды вопиющей,
Чтоб убаюкать мысль и
сердце покорить
Красой улыбки всемогущей,
Чтоб стал я вновь рабом,
смирясь и позабыв
Все язвы нищеты, все
ужасы разврата
И негодующий и
мстительный порыв
За брата, гибнущего брата!..
Декабрь 1883
* * *
Порой, как образ
Прометея,
Под вечным бременем оков
Весь род людей во мгле
веков
Я созерцал, благоговея.
И я обнять его хотел
Моими слабыми руками,
И сердцем любящим
скорбел,
И плакал чистыми
слезами.
Я за него бы в этот миг
Пошел на смерть без
содроганья,
Я жаждал пытки и
страданья,
Я был герой, я был
велик.
Но жизнь принять их не
хотела,
Всех этих мук, и жертв,
и слез:
Ей нужно – вместо пылких
грез –
Простого, будничного
дела;
Ей нужен – не полет
орла,
Не смело поднятые
крылья,
Но терпеливые усилья
Порабощенного вола.
А там, – за рядом дней
убитых
Без вдохновенья, без страстей
–
Смерть от уколов
ядовитых,
Смерть – хуже тысячи
смертей.
Могу я страстно ждать
свободы,
Могу любить я все
народы,
Но людям нужно от меня,
Чтобы в толпе их
беспредельной
Под небом пасмурного дня
Любил я каждого
отдельно, –
И кто бы ни был предо мной
–
Ничтожный шут или
калека,
Чтоб я нашел в нем
человека...
Не мне бессильною душой,
Не мне принять с венцом
терновым
Такое бремя тяжких уз:
Пред этим подвигом
суровым
Я не герой – я жалкий
трус...
1884
* * *
И хочу, но не в силах
любить я людей:
Я чужой среди них;
сердцу ближе друзей –
Звезды, небо, холодная,
синяя даль
И лесов и пустыни немая
печаль...
Не наскучит мне шуму
деревьев внимать,
В сумрак ночи могу я
смотреть до утра
И о чем-то так сладко,
безумно рыдать,
Словно ветер мне брат, и
волна мне сестра,
И сырая земля мне
родимая мать...
А меж тем не с волной и
не с ветром мне жить,
И мне страшно всю жизнь
не любить никого.
Неужели навек мое сердце
мертво?..
Дай мне силы, Господь,
моих братьев любить!
1887
* * *
Напрасно я хотел всю
жизнь отдать народу:
Я слишком слаб; в душе –
ни веры, ни огня...
Святая ненависть
погибнуть за свободу
Не увлечет меня:
Пускай шумит ручей и
блещет на просторе, –
Струи бессильные
смирятся и впадут
Не в бесконечное,
сверкающее море,
А в тихий, сонный пруд.
1887
(ОТРЫВОК)
Любить народ?.. Как
часто, полный
Неутолимою тоской,
В его неведомые волны
Стремился жадно я душой,
И в нем мечтал я, как в
нирване,
От жгучей мысли
отдохнуть,
И в этом мощном океане
Бессильной каплей
потонуть.
Но тщетно! Бездною
глубокой
Века позорные легли
И оторвали нас жестоко
От лона матери-земли...
И что я дам теперь
народу?
Он полон верою святой;
А я... ни в Бога, ни в
свободу
Не верю скорбною душой.
С неумолимым отрицаньем
Я не дерзну к нему идти
–
Его учить моим
страданьям
И к той же гибели вести.
Зачем покой его разрушу,
И чем я веру заменю?
Ужель младенческую душу
Сомненьем жгучим
отравлю,
Чтоб он в отчаянье
бесплодном
Постиг ничтожность
бытия,
И в мертвой тьме умом
холодным
Блуждая, мучился, как я,
Чтоб без надежды в глубь
эфира
С усмешкой горькой он
взирал
И перед вечной тайной
мира
Свое бессилье
проклинал!..
………………………………….
1887
* * *
Тишь и мрак – в душе
моей:
Ни желаний, ни страстей.
Бледных дней немая цепь
Без конца уходит вдаль,
И мертва моя печаль,
Словно выжженная степь.
Жертвы, жертвы... с
каждым днем,
Как на поле боевом,
Гибнут тысячи бойцов.
Мне наскучил этот мир
Пыток, тюрем и оков,
Мне противен буйный пир
Торжествующих рабов.
Боже, скоро ли конец!..
В сердце – холод, грудь
– пуста.
Муза сбросила венец,
И не манит красота:
Ни желаний, ни страстей,
–
Тишь и мрак – в душе
моей...
1887
* * *
Скажи мне, почему, когда
в румяном утре
Дельфины прыгают в
серебряных волнах
И снег Кавказских гор,
как жемчуг в перламутре,
Таинственно мерцает в облаках, –
Скажи мне, почему душа
моя томится
И, возмущенная неполнотой
Всего, что может дать
земля, куда стремится
Она, как раненая птица,
С бессильной, жгучею тоской?..
Скажи мне, почему, когда
в блестящей зале
Среди молитвенной,
блаженной тишины,
Как духи светлые, над
нами пролетали
Аккорды полные печали,
Аккорды плачущей струны,
И тихо, тихо умирали, –
О, почему в тот миг слились
мы в ожиданье
Того, что никогда нигде
не настает,
И страстно замерли, и
думали: вот-вот –
Насытится безумное желанье
И что-то дивное великое
придет,
Что сразу выкупит все
прошлые страданья.
Но смолкла музыка, и в
тишине глубокой
Нам сердце сжала вновь
знакомая тоска,
Как чья-то жесткая,
холодная рука,
И каждый про себя
томился одиноко.
Скажи мне, почему и там,
у милых ног,
Я не нашел того, чего
искал так страстно,
И втайне чувствовал, что
это всё – напрасно,
Хотел отдаться и не мог;
И как-то холодно я
радовался счастью;
Я понял, что нельзя с
душою душу слить,
Что никаким огнем, что
никакою страстью –
Моей тоски не утолить...
Скажи мне, почему душа
моя томится
И, возмущенная неполнотой
Земной любви, куда, куда
она стремится
С бессильной, жгучею тоской?
1886
ОСЕННЕЕ
УТРО
Неприветное утро в
тумане седом,
Для кого ты, зачем поднялось?
Без румяных лучей в
полумраке сыром
Ты слезами дождя залилось.
О зачем ты с осенних
угрюмых небес
Заглянуло с усмешкой немой,
Проникая меж бархатных
складок завес
В благовонный роскошный покой –
На помятое платье с
увядшим цветком,
На бокал недопитый вина,
Эту спальню красавицы
бледным лучом
Пробуждая от неги и сна?
О, рассвет, на тебя ей
взглянуть тяжело:
Новый день – только новый позор...
И горит от стыда молодое
чело,
И поник отуманенный взор.
Для чего ты, как вор,
незаметно проник
К бедняку в его скорбный приют,
Где, усталые очи смежая
на миг,
Он забыл недоконченный труд?..
У него ты похитил
минутный покой:
День борьбы и забот – впереди,
День постылой работы он
видит с тоской
В наболевшей, разбитой груди.
И зачем ты к больному на
ложе проник?
Перед мертвенным блеском твоим
Отвратил он свой
бледный, измученный лик:
Новый день, день страданий пред ним.
И зачем в эту келью,
печальный рассвет,
В этот мир упоительных грез,
Где так страстно мечтал
одинокий поэт,
Ты заботу и горе принес?
Его лампа померкла в
холодных лучах,
И перо он роняет с тоской,
И трепещет слеза в его
скорбных очах, –
Он бессилен и нем пред тобой.
О зачем тебе было над
миром вставать
Перед этим мучительным днем,
О зачем ты нам не дал
навек задремать
И забыться во мраке ночном?
Ноябрь 1883
* * *
Voluntas est superior intellectu*.
Дунс Скотт
Блажен, кто цель избрал,
кто вышел на дорогу
И мужеством бойца и
верой наделен,
Кто бросился стремглав в
житейскую тревогу,
Кто весь насущною
заботой поглощен.
Волнуем злобой дня, в
работе торопливой
Он поневоле чужд
сомнений роковых,
И некогда ему отыскивать
пытливо
Заветного ключа вопросов
мировых.
Со знаменем в руках
вступая в бой кровавый,
Он может ранами
гордиться пред толпой,
Он может совершить свой
подвиг величавый
И на виду у всех
погибнуть, как герой,
Погибнуть, как орел, что
гордо умирает,
Пернатою стрелой
пронзенный в облаках,
И гаснущий зрачок на
солнце устремляет,
Встречая свой конец в
родимых небесах.
Но горек твой удел,
мечтатель бесполезный:
Не нужен никому, от
жизни ты далек.
И, трепетно склонясь над
сумрачною бездной
Неразрешимых тайн, ты
вечно одинок...
Струной, надорванной
мучительным разладом,
Твой каждый чуткий нерв
болезненно дрожит,
И каждый твой порыв
неотразимым ядом
Сомнений роковых в
зародыше убит.
В бездействии прожив,
погибнешь ты бесцельно...
Не тронет никого твой
заунывный плач,
Не в силах ничему
отдаться нераздельно, –
Ты сам своей душе –
безжалостный палач.
Порой ты рвешься вдаль,
надеждой увлеченный,
Но воля скована тяжелым,
мертвым сном:
Ты недвижим, – как труп,
в бессилье роковом,
Ты жив, – как заживо в
могилу погребенный.
Хотя бы вечностью
влачился каждый миг,
Из гроба вырваться на
волю не пытайся;
Не вылетит из уст ни
жалоба, ни крик, –
Молчи и умирай, терпи и
задыхайся.
1884
__________
*Воля превыше разума (лат.).
* * *
Пройдет немного лет, и
от моих усилий,
От жизни, от всего, чем
я когда-то был,
Останется лишь горсть
немой, холодной пыли,
Останется лишь холм
среди чужих могил.
Мне кто-то жить велел,
но по какому праву?..
И кто-то, не спросясь,
зажег в груди моей
Огонь бесцельных мук и
влил в нее отраву
Болезненной тоски,
порока и страстей.
Откройся, где же ты,
палач неумолимый,
…………………………………………………..
Нет, сердце, замолчи...
ни звука, ни движенья...
Никто нам из небес не
может отвечать,
И отнято у нас святое
право мщенья:
Нам даже некого за муки
– проклинать!
1885
* * *
«Христос воскрес», – поют
во храме;
Но грустно мне... душа
молчит:
Мир полон кровью и
слезами,
И этот гимн пред
алтарями
Так оскорбительно
звучит.
Когда б Он был меж нас и
видел,
Чего достиг наш славный
век,
Как брата брат
возненавидел,
Как опозорен человек,
И если б здесь, в блестящем
храме
«Христос воскрес» Он
услыхал,
Какими б горькими
слезами
Перед толпой Он зарыдал!
Пусть на земле не будет,
братья,
Ни властелинов, ни
рабов,
Умолкнут стоны и
проклятья,
И стук мечей, и звон
оков, –
О лишь тогда, как гимн
свободы,
Пусть загремит: «Христос
воскрес!»
И нам ответят все
народы:
«Христос воистину
воскрес!»
1887
* * *
Печальный мертвый сумрак
Наполнил комнату: теперь
она похожа
На мрачную, холодную
могилу...
Я заглянул в окно:
по-прежнему в тумане
Возносятся дома, как
призраки немые;
Внизу по улице прохожие
бегут,
И клячи мокрые плетутся
в желтом снеге.
Вот лампа под зеленым
абажуром
На пятом этаже у моего
соседа,
Как и всегда, в обычный
час зажглась;
Я ждал ее, как, может
быть, и он
Порою ждет моей лампады
одинокой.
Протяжный благовест
откуда-то уныло
Издалека доносится ко
мне...
Перо лениво падает из
рук...
В душе – молчанье,
сумрак...
1886
* * *
Как летней засухой
сожженная земля
Тоскует и горит, и
жаждою томится,
Как ждут ночной росы
усталые поля, –
Мой дух к неведомой
поэзии стремится.
Плывет, колышется
туманов белый свиток,
И чем-то мертвенным он
застилает даль...
Головки васильков и
бледных маргариток
Склонила до земли
безмолвная печаль.
Приди ко мне, о ночь, и
мысли потуши!
Мне надо сумрака, мне
надо тихой ласки:
Противен яркий свет очам
больной души.
Люблю я темные,
таинственные сказки...
Приди, приди, о ночь, и
солнце потуши!
1887
* * *
С потухшим факелом мой
гений отлетает,
Погас на маяке дрожащий
огонек,
И сердце без борьбы, без
жалоб умирает,
Как холодом ночным
обвеянный цветок.
Меня безумная надежда
утомила:
Я ждал, так долго ждал,
что если бы теперь
Исполнилась мечта,
взошло мое светило,
Как филина – заря, меня
бы ослепила
В сияющий эдем
отворенная дверь.
Весь пыл души моей
истратил я на грезы,
Когда настанет жизнь,
мне нечем будет жить.
Я пролил над мечтой
восторженные слезы,
Когда придет любовь, не
хватит сил любить!
1886
* * *
От книги, лампой
озаренной,
К открытому окну я
обратил мой взор,
Блестящей белизной
бумаги утомленный,
На влажно голубой
полуночный простор.
И слезы в тот же миг
наполнили мне очи,
И в них преломлены, всё
ярче и длинней
Сплетаются лучи
таинственных огней,
Что сыплет надо мной
полет осенней ночи.
Склонился я в окно, и в
пыльную траву
Бесплодно падают
неведомые слезы;
И плачу я над тем, что
завтра эти грезы
Я сам игрою нерв, быть
может, назову,
Над тем, что этот миг
всю жизнь не будет длиться,
Над тем, что эта ночь
окончиться должна,
Я плачу потому, что
некому молиться,
Когда молитвою душа моя
полна...
А ночь по небесам
медлительно проходит,
И веет свежестью, и
мнится, что порой
По жаркому лицу холодною
рукой
Мне кто-то ласково
проводит.
1884
* * *
Когда безмолвные светила
над землей
Медлительно плывут в
таинственной лазури,
То умолкает скорбь в
душе моей больной,
Как утихающий раскат
далекой бури...
Плывут безмолвные
светила над землей,
И небо – саркофаг с
потухшими мирами,
Сиянье тихих звезд и
голубая даль –
Печалью дышит всё...
Могучими волнами
И у меня в груди встает
твоя печаль,
Огромный саркофаг с
потухшими мирами!
Одним мучительным
вопросом: для чего?
Вселенная полна, как
роковым сознаньем
Глубокой пустоты,
бесцельности всего,
И кажется, мы с ней
больны одним страданьем.
Вселенная полна
вопросом: для чего?
И тонут каплею в
безбрежном океане
Земные горести с их
мелкой суетой
Там где-то далеко, в
лазуревом тумане
И в необъятности печали
мировой, –
Ничтожной каплею – в
безбрежном океане.
1886
* * *
Июльским вечером следил
ли ты порою,
Как мошек золотых
веселые стада
Блестят и кружатся над
дремлющей рекою
В тот тихий час, когда
янтарною зарею
Облито всё – тростник и
небо, и вода?..
Так перед тем, чтоб навсегда
Нам слиться с вечностью немою,
Не оставляя за собою
Ни памяти, ни звука, ни следа, –
Мы все полны на миг
любовью и весною;
Потом, – не ведая, зачем, куда –
Уносимся мгновенною толпою,
Как мошек золотых
веселые стада
В июльских сумерках над
дремлющей рекою.
1887
* * *
Покоя, забвенья!.. Уснуть,
позабыть
Тоску и желанья,
Уснуть – и не видеть, не
думать, не жить,
Уйти от сознанья!
Но тихо ползут
бесконечной чредой
Пустые мгновенья,
И маятник мерно стучит
надо мной...
Ни сна, ни забвенья!..
1887
К СМЕРТИ
(Отрывок)
...Приди, желанная,
приди,
И осени меня крылами,
И с нежной лаской
припади,
Как лед, холодными
устами
К моей пылающей груди!..
1883
ПОЭТУ НАШИХ
ДНЕЙ
Молчи, поэт, молчи:
толпе не до тебя.
До скорбных дум твоих
кому какое дело?
Твердить былой напев ты
можешь про себя, –
Его нам слушать надоело...
Не каждый ли твой стих
сокровища души
За славу мнимую безумно
расточает, –
Так за глоток вина
последние гроши
Порою пьяница бросает.
Ты опоздал, поэт: нет в
мире уголка,
В груди такого нет
блаженства и печали,
Чтоб тысячи певцов об
них во все века,
Во всех краях не повторяли.
Ты опоздал, поэт: твой
мир опустошен, –
Ни колоса – в полях, на
дереве – ни ветки;
От сказочных пиров
счастливейших времен
Тебе остались лишь объедки...
Попробуй слить всю мощь
страданий и любви
В один безумный вопль; в
негодованье гордом
На лире и в душе все
струны оборви
Одним рыдающим аккордом, –
Ничто не шевельнет
потухшие сердца,
В священном ужасе толпа
не содрогнется,
И на последний крик
последнего певца
Никто, никто не отзовется!
1884
* * *
...Он сидел на гранитной скале;
За плечами поникли два
темных крыла.
А внизу между тем на
далекой земле
Расстилалась вечерняя мгла,
И как робкие звезды в
прозрачной тени,
В городах в этот час
зажигались огни.
И сидел он и думал: «Как
счастливы те,
Кто для сна в этот миг
могут очи сомкнуть!
Только мне одному
никогда не уснуть:
Повелитель миров на
немой высоте
С безграничною властью моей, –
Я завидую участи жалких
людей,
Я завидую тем, кто
ничтожен и слаб,
Кто жестокому небу
послушен, как раб,
Кто над грудами золота
жадно поник,
Кто безумно ликует над
жертвой в крови,
Кто в объятьях блудницы
забылся на миг,
Кто вином опьянен, кто
отдался любви, –
Только б чем-нибудь
скорбные думы унять,
Только б мертвую скуку в
груди заглушив,
Охватил бы всю душу
могучий порыв,
Только б боль от
сознанья могла перестать:
Эта боль хуже всех
человеческих мук!
Исчезают миры, пролетают
века,
Но сознанье мое –
заколдованный круг,
Но темница моя – роковая
тоска!
Я могу потушить миллионы
планет, –
Но лишь сердца в груди я
убить не могу:
От него в целом мире
спасения нет,
От него я напрасно бегу.
Вечно всё до последнего
атома знать –
Формы, звуки, движенья, цвета –
Знать, какой вопиющий
обман красота
И что кроме обмана нам
нечего ждать,
Что за ним – пустота!..
И нельзя умереть,
позабыться, уйти,
Ни забвенья, ни мира
нигде не найти!
Смерти, смерти!»...
И в грозный,
далекий предел,
Где лишь хаос царит, где
кончается мир,
Сквозь мерцающий синий эфир
Он, как черная туча,
стремглав полетел.
Но напрасно руками он
очи закрыл
И роптал, и метался, –
забвения нет:
Ураган метеоров и звезд,
и планет,
И над грудами груды светил
Выступают во мгле,
издеваясь над ним;
И страдающий Дух, жаждой
смерти томим,
Будет вечно стремиться вперед,
Но покоя нигде, никогда
не найдет.
1885
* * *
Порой, когда мне в грудь
отчаянье теснится
И я смотрю на мир с
проклятием в устах, –
В душе безумное веселье
загорится,
Как отблеск молнии в
свинцовых облаках:
Так звонкий ключ, из
недр подземного гранита
Внезапно вырвавшись, от
счастия дрожит, –
И сразу в этот миг
неволя позабыта,
И в буйной радости он
блещет и гремит.
1887
БОЛЬНОЙ
День ото дня всё чаще и грустнее
Я к зеркалу со страхом подхожу,
И как лицо мое
становится бледнее,
Как меркнет жизнь в
очах, внимательно слежу.
Взгляну ли я в окно, –
на даль полей и неба
Ложится тусклое,
огромное пятно;
И прежний сладкий вкус
вина, плодов и хлеба
Я позабыл уже давно...
При звуках детского
пленительного смеха
Мне больно; и порой в
глубокой тишине
Людские голоса каким-то
дальним эхом
Из ближней комнаты
доносятся ко мне.
В словах друзей моих
ловлю я сожаленье,
Я вижу, как со мной им
трудно говорить,
Как в их неискреннем
холодном утешенье
Проглядывает мысль:
«Тебе недолго жить!»
А между тем я умереть не в силах:
Пока есть капля крови в жилах,
Я слишком жить хочу, я
не могу не жить!
Пускай же мне грозят
борьба, томленье, муки
И после приступов
болезни роковой –
Дни, месяцы, года
тяжелой мертвой скуки, –
Я всё готов терпеть с
покорностью немой,
Но только б у меня навек
не отнимали
Янтарных облаков и
бесконечной дали;
Но только б не совсем из
мира я исчез,
И только б иногда мне
посмотреть давали
На маленький клочок
лазуревых небес!
1885
* * *
С тобой, моя печаль, мы
старые друзья:
Бывало, дверь на ключ
ревниво запирая,
Приходишь ты ко мне,
задумчиво немая,
Во взорах темное
предчувствие тая;
Холодную, как лед, но
ласковую руку
На сердце тихо мне кладешь
И что-то милое, забытое
поешь,
Что навевает грусть, что
утоляет муку.
И голубым огнем горят
твои глаза,
И в них дрожит, и с них упасть не может,
И сердце мне таинственно тревожит
Большая, кроткая слеза...
1884
ВЕСНА
Лучи, что из окна ко мне
на стол упали,
Весенний гам и крик
задорных воробьев,
На темной лестнице
далекий звук рояли
Или лазурь небес, что
ярко засияли
Там, меж кирпичных стен
теснящихся домов, –
Вот всё, что нужно мне
для смутного волненья,
Когда бываешь рад, не
ведая чему,
И хочется рыдать, и
жаждешь вдохновенья,
Когда забыть готов
суровую зиму.
Я счастлив только тем,
что позабыл мученья,
Что все-таки мне мил и
дорог Божий свет,
Что скоро будет май и
зашумят дубравы,
Я счастлив, как дитя,
тем, что мне двадцать лет,
Я счастлив без любви,
без гордых дел и славы.
Ко мне, мечты, ко мне! В
блистательный туман
Окутайте мне взор и
дерзкий ум свяжите,
О повторите вновь
божественный обман,
И чтоб я счастлив был,
про счастье мне солгите!
1885
* * *
Когда вступал я в жизнь,
мне рисовалось счастье
Как светлый чудный сад,
где ветерок качал
Гирлянды белых роз, не
знающих ненастья,
И легкие струи фонтанов колебал,
Где кружевом взвились
причудливые зданья,
И башен, и зубцов так
нежен был узор,
Что в розовом огне
вечернего сиянья
Просвечивал насквозь их
матовый фарфор;
Толпу нарядных жен
баюкали гондолы,
Роняя за собой над
зеркалом прудов
То складки бархата и
звуки баркаролы,
То вздохи мандолин и
лепестки цветов.
На гладких лестницах из
черного агата
Павлины нежились, и в
чудные цвета
Окрашивался блеск их
пышного хвоста;
И всюду – музыка и волны
аромата,
И надо всем любовь,
любовь и красота...
Но жизнь была не рай, а
труд во мгле глубокой,
Унылый, вечный труд
сегодня, как вчера,
Бессонницы ночей, немые
вечера
В рабочей комнате при
лампе одинокой.
Зато бывают дни, когда я
сознаю,
Что в муках и борьбе
есть что-то мне родное,
Такое близкое и сердцу
дорогое,
Что я почти готов любить
печаль мою,
Любить на дне души
болезненные раны
И серый полумрак, и
холод, и туманы.
За прежний мир надежд,
лазури, нег и роз,
Быть может, я не дам
моих страданий милых
И бедной комнаты, и
сумерек унылых,
И тайных жгучих слез...
1885
СОВЕСТЬ
Поэт, у ног твоих
волнуется, как море,
Голодная толпа и ропщет,
и грозит;
Стучится робко в дверь
беспомощное горе,
И призрак нищеты в лицо
тебе глядит, –
А ты... изнеженный,
больной и пресыщенный,
Ты заперся на ключ от
воплей и скорбей;
Не начиная жить, ты,
жизнью устрашенный,
Бежал, закрыв глаза от
мира и людей.
Над книгой ты скорбел,
ты плакал над собою,
И, презирая труд, о
подвигах мечтал,
И, в праздности гордясь
печалью мировою,
Стенаньям гибнущих
бесчувственно внимал.
Играл ты, как дитя, в
искусство и науку.
В уютной комнате ты для
голодных пел
Свою развратную
бессмысленную скуку
И хлеб чужой, как вор,
всю жизнь беспечно ел.
Об истине кричал, но в
истину не верил,
И, чувства мнимого
любуясь красотой,
Как в зеркале актер
любуется собой, –
В слезах раскаянья ты
лгал и лицемерил!
Что мог бы ты сказать
измученному миру?
Кому свою печаль
ничтожную поешь?..
Твой бесполезный стих –
кощунственная ложь
Разбей ненужную,
бессмысленную лиру!..
С людьми ты не хотел
бороться и страдать,
Ни разу на мольбу ты не
дал им ответа,
И смеешь ты себя,
безумец, называть
Священным именем
поэта!..
1887
ПРОРОК
ИЕРЕМИЯ
О, дайте мне родник,
родник воды живой!
Я плакал бы весь день,
всю ночь в тоске немой
Слезами жгучими о
гибнущем народе.
О, дайте мне приют,
приют в степи глухой!
Покинул бы навек я край
земли родной,
Ушел бы от людей
скитаться на свободе.
Зачем меня, Господь, на
подвиг Ты увлек?
Открою лишь уста, в
устах моих – упрек...
Но ненавистен Бог –
служителям кумира!
Устал я проклинать
насилье и порок;
И что им истина, и что
для них пророк!
От сна не пробудить
царей и сильных мира...
И я хотел забыть, забыть
в чужих краях
Народ мой, гибнущий в
позоре и цепях.
Но я не мог уйти –
вернулся я в неволю.
Огонь – в моей груди,
огонь – в моих костях...
И как мне удержать
проклятье на устах?
Оно сожжет меня, но
вырвется на волю!..
1887
РАЗВАЛИНЫ
В тот день
укрепленные города будут,
как развалины
в лесах... и будет пусто.
Кн. Исайи. XVII
То был зловещий сон: по
дебрям и лесам,
Казалось, я блуждал, не
находя дороги;
Ползли над головой,
нахмуренны и строги,
Гряды свинцовых туч по
бледным небесам;
И ветер завывал, гуляя
на просторе,
И ворон, каркая,
кружился надо мной;
И нелюдимый бор, как
сумрачное море,
Таинственно гудел в
пустыне вековой...
И вот, когда я шел
кустарником дремучим,
Во мраке увидал я груды
кирпичей;
Покрыты были мхом
расщелины камней,
И плиты поросли
репейником колючим.
По шатким ступеням
спустился я к реке,
Где арки от мостов и
темные громады
Низверженных бойниц
чернели вдалеке.
Клубящийся туман окутал
анфилады
Разрушенных дворцов и
волны, и леса;
И палевой зари желтела
полоса
Меж дремлющих столбов
гранитной колоннады;
И расстилал залив
безжизненную даль,
Едва мерцавшую, как
матовая сталь.
То правда или нет, но
мнилось, что когда-то
Бродил я много раз по
этим берегам:
И сердце дрогнуло,
предчувствием объято...
О нет, не может быть, не
верю я очам!
В столице молодой всё
пышно и богато,
Там – жизнь и суета, а
здесь лишь дикий бор,
Венчая мертвый прах
покинутых развалин,
Уходит без конца в
неведомый простор;
И шум его ветвей,
торжественно печален,
Доносится ко мне, как
грозный приговор:
«Тебя я победил,
отверженное племя!
Довольно вам грозить
железом и огнем,
Бессильные рабы! Мое
настало время,
И снова мой намет
раскинул я кругом.
Мои кудрявые зеленые
дружины
Я приступом повел с
полунощных пустынь
На величавый ряд
незыблемых твердынь,
И вот в пыли лежат их
жалкие руины!..»
Но шепоту дерев я криком
отвечал:
«О нет, неистребим наш
светлый идеал!
Надеяться и ждать,
любить и ненавидеть,
И кровью истекать в
мучительной борьбе,
Чтоб здание веков в
развалинах увидеть,
О нет, могучий лес, не
верю я тебе!
И смело проложу я путь к
желанной цели!..»
А сосны мрачные
по-прежнему шумели
И мне насмешливо кивали
головой,
И я бежать хотел с безумною
тоской,
Но лес меня хватал
колючими ветвями,
Как будто длинными
костлявыми руками;
И рвался я вперед и,
ужасом объят,
Проснулся наконец... С
каким порывом жадным
Я бросился к окну, как
был я детски рад,
Как стало для меня всё
милым и отрадным:
И утра бледного сырая
полутьма,
И вечный гул толпы на
улице широкой,
Свистков протяжный вой
на фабрике далекой,
И тяжкий гром колес, и
мокрые дома.
Пусть небо надо мной
безжизненно и мутно...
Я тех, кого вчера
презрением клеймил,
Из глубины души теперь
благословил!
О, как поближе к ним
казалось мне уютно,
Как просто и тепло я
вновь их полюбил!
Август 1884
СОЛНЦЕ
(Мексиканское предание)
В дни былые солнце греть
устало:
Без лучей, без жизни и
тепла
В небесах, как труп, оно
лежало;
И покрыла мир ночная мгла.
В темноте рыбак не видел
сети,
Зверолов капканы
потерял,
Люди в страхе плакали,
как дети,
И повсюду голод
наступал.
Но герой Тонати
златокудрый
Мир спасти от гибели
хотел
И на край земли –
спокойный, мудрый –
Он пошел в неведомый
предел.
Наклонясь к обрывистому
краю,
Он воскликнул, бездну
увидав:
«Я за вас, о люди,
умираю!..»
И вперед он кинулся
стремглав.
Но порыв любви
непобедимой
Спас его, и, хаосом
объят,
Как алмаз, прошел он
невредимо
Чрез огонь и смерть, и
самый ад.
И для мира, новое светило,
Он блеснул, как молния в
ночи,
Он дышал божественною
силой,
Рассыпал победные лучи.
Солнце, солнце!.. весь
преображенный,
То герой на небо
восходил:
Темный мир, страданьем
утомленный,
Он любовью кротко
озарил.
1886
* * *
Весь этот жалкий мир отчаянья
и муки,
Земля и свод небес, моря
и выси гор,
Все впечатления, все
образы и звуки,
Весь этот пасмурный и
тесный кругозор
Мне кажутся порой лишь
грезою ничтожной,
Лишь дымкой легкою над
бездной пустоты,
Толпою призраков,
мелькающих тревожно,
И бредом тягостным
болезненной мечты.
И сердце робкое
сжимается тоскливо,
И жалко мне себя, и
жалко мне людей,
Во власть покинутых
судьбе несправедливой,
Во тьме блуждающих
толпою сиротливой,
Природой-мачехой
обиженных детей...
Негодование бессильно
замирает,
И чувства нового
рождается порыв,
И трепетную грудь высоко
подымает
Какой-то нежности
ласкающий прилив,
Какой-то жалости
внезапное волненье,
Участие ко всем, кто
терпит, как и я,
Тревогу тех же дум,
такие же сомненья,
Кто так же изнемог под
ношей бытия.
За горький их удел я
полон к ним любовью,
Я всё готов простить –
порок, вражду и зло,
Готов пойти на казнь,
чтоб сердце жаркой кровью,
Терзаемо за них, по
капле истекло!..
1883
НА ПТИЧЬЕМ
РЫНКЕ
(Из Анри Казалиса)
Тоскуя в клетке, опустил
Орел беспомощные крылья,
Зрачки лениво он смежил
В тупом отчаянье
бессилья...
А рядом – мирный уголок,
Где, о свободе не горюя,
С голубкой счастлив
голубок,
Целуясь, нежась и
воркуя...
И полон дикой красоты,
Порой кидает взор
надменный
Орел на ласки той четы,
Ничтожной, пошлой и
блаженной.
1884
* * *
Сердце печальное, робкое
сердце людское,
Надо так мало тебе, чтоб
довериться счастью,
Жаждешь забыть ты измены
и горе былое, –
Только б скорей полюбить
и отдаться участью.
Ты, как цветок
отогретый, раскрыться готово,
Инеем полный, он с
первым лучом возродится,
Иней прольется слезами,
и будешь ты снова,
Солнце приветствуя,
сладкой надеждою биться.
Ты, как звезда, что
дрожит в золотом небосводе,
Гаснешь, в сиянье
бессмертной зари исчезая,
С вечною жизнью сливаясь
в бесстрастной природе,
Ты на мгновенье
трепещешь, любя и страдая.
Холодно в мире тебе – в
этой мертвой пустыне,
Но побеждаешь ты,
кроткое, смерть и мученья,
И не изведал никто еще,
сердце, доныне,
Сколько в тебе
бесконечной любви и прощенья!
1887
* * *
О жизнь, смотри – во
мгле унылой
Не отступил я под
грозой:
Еще померимся мы силой.
Еще поборемся с тобой!
Нет, с робким плачем и
смиреньем
Не мне у ног твоих
лежать:
Я буду смехом и
презреньем
Твои удары отражать.
Чем глубже мрак, печаль
и беды,
И раны сердца моего, –
Тем будет громче гимн
победы,
Тем будет выше
торжество!
1885
* * *
Часовой на посту должен
твердо стоять:
У тебя молодые здоровые
руки,
Ты не вправе на мир и на
Бога роптать, –
Ты рожден для труда, не
для призрачной муки.
Надоели нам вечные стоны
твои;
Постыдись! Неужель ты
умеешь, как дева,
Лишь вздыхать при луне о
погибшей любви,
Неужель в тебе нет ни
отваги, ни гнева!
О, поверь, – если в
битву с могучим врагом,
Презирая мученья, ты
кинешься смело,
Полон жгучей любовью, враждой
и стыдом,
Если жизнь ты отдашь за
великое дело, –
Будут детской игрою
казаться тебе
Твои прежние песни,
мечты и страданья,
Ты смертельные раны
забудешь в борьбе,
Вместо жалоб и слез и
проклятий судьбе –
Ты в крови будешь петь
светлый гимн упованья
1886