ПИР
(Отрывок)
...Кончался пир, и утро
приближалось.
В хрустальной вазе тихо
умирал
Букет цветов от знойного
угара,
И зеркала тускнели в
дымке пара.
Над бархатом корсета
выступал
Упругий очерк груди
обнаженной,
И локоны с головки
наклоненной
Покрыли чашу, падая на
дно,
Как золото, в пурпурное
вино.
В одеждах дам виднелся
шелк измятый;
На канделябрах пламень
почернел;
И яркий сок разрезанной
гранаты,
Как кровь, на белой
скатерти алел.
Ворвалось утро меж
портьер тяжелых
И брызнуло холодною
струей
Над рядом лиц
насильственно веселых,
Над жалкой смертью оргии
ночной...
И веера под нежным пухом
скрыли
Стыдливый мрамор голого
плеча,
И мы рукой невольно
заслонили
Усталый взор от бледного
луча...
1884
ИЗ ГОРАЦИЯ
(II книга, XVIII ода)
Не блестит мой скромный
дом
Золотыми потолками,
Нет слоновой кости в
нем,
И над стройными
столбами,
Что готовит богачам
Житель Африки далекой, –
Плиты мраморные там
Не покоятся высоко.
Мне в наследство не
дадут
Твой чертог, о царь
Азийский;
Мне рабыни не прядут
Нежный пурпур
лаконийский.
Песен дар – вот мой
удел,
А сокровище мне – лира;
С ней бедняк пленить
сумел
Самодержцев полумира.
Здесь, в тиши сабинских
нив,
Всем, что нужно, я
владею,
И спокоен, и счастлив,
Больших благ просить не
смею.
День за днем, за часом
час
И за годом год уходит,
А безумец, суетясь,
Беспокойно жизнь
проводит.
Неминуемый конец
Позабыв, прилежно строя
Пышный мраморный дворец,
–
Он не ведает покоя.
Предприимчивости полн,
Побеждает он пучину,
Воздвигает против волн
Величавую плотину.
Он, корыстью ослеплен,
Не щадит межи соседней,
И жестоко хитит он
Бедняка кусок последний:
И, постигнутый бедой,
Унижением гонимый,
Тот бежит с детьми, с
женой,
Покидает кров родимый.
А меж тем для всех людей
Нет вернейшего жилища,
Чем подземный мир теней,
Чем немая сень кладбища.
Где же цель людских
трудов,
И на что мы тратим силы?
Властелинов и рабов
Не равно ли ждут могилы?
Даже мудрый Прометей
Обмануть не мог Харона;
Даже Тантала детей
Укрощает власть Плутона.
Смерть навек освободит
Угнетенного страдальца,
Успокоит, приютит
Утомленного
скитальца.
1883
СОН
Мне снилось – от резни
чудовищного боя,
От крови, слез и мук
бежал я в темный лес
Искать защиты и покоя
Под вечным куполом небес.
Здесь чудный полумрак
таинственного храма,
Стволы уходят вдаль, как
легкий ряд колонн,
Как сладким дымом фимиама,
Смолою воздух напоен.
И в говоре ветвей мне
чудится порою
Благоговейный гул
молящейся толпы,
И сыплют искры надо мною
Лучей широкие снопы...
Но вдруг в немой тени
нарушил мир отрадный
И грозно прошумел
могучий взмах крыла:
То ястреб – хищник кровожадный
Упал на жертву, как стрела.
Добычу он схватил
железными когтями
И страшно медленно
душил, и в тот же миг
Из дикой чащи под ветвями
Ко мне донесся чей-то крик.
И этот крик растет, от
края и до края
Он наполняет мир
тоскующей мольбой
И мчится к небу, замирая
В дали блестящей и пустой.
И ужасом тот крик мне
душу потрясает.
А солнце между тем
преступный темный лес
Невозмутимо озаряет
Лучами с праздничных небес.
Как храм, поруганный
кровавым злодеяньем,
Безгрешной чистоты
наружный вид храня,
О лес, торжественным молчаньем
Теперь ты страшен для меня!
Здесь, даже здесь, увы!
нет мира и покоя:
Всё та же предо мной и
здесь, в глуши лесов –
Резня чудовищного боя
И злоба бешеных врагов!
1884
ЮБИЛЕЙ А.
Н. ПЛЕЩЕЕВА
Растет полночный мрак, и
душит нас темница;
В цепях влачатся дни без
веры, без надежд,
И над развенчанной
поэзией глумится
Толпа бессмысленных невежд...
Но в этой мертвой мгле
высоко перед нами
Под серебристыми кудрями
Твой благородный лик так
ярко озарен,
Так кротко светится
последними лучами
Иных прекраснейших времен.
Ты дорог нам за то, что
не одним лишь словом,
Но всей душой своей,
всей жизнью ты поэт,
И в эти шестьдесят
тяжелых долгих лет –
В глухом изгнании, в
бою, в труде суровом –
Ты чистым пламенем
повсюду был согрет.
Но знаешь ли, поэт, кому
ты всех дороже,
Кто горячее всех привет
тебе пошлет?
Ты лучший друг для нас,
для русской молодежи,
Для тех, кого ты звал: «Вперед, вперед!»
Своей пленительной
глубокой добротою,
Как патриарх, в семью ты
нас объединял, –
И вот за что тебя мы
любим всей душою,
И вот за что теперь мы
подняли бокал!
1885
СМЕРТЬ
НАДСОНА
(Читано на литературном вечере в память С.
Я. Надсона)
Поэты на Руси не любят
долго жить:
Они проносятся
мгновенным метеором,
Они торопятся свой факел
потушить,
Подавленные тьмой, и
рабством, и позором.
Их участь – умирать в
отчаянье немом,
Им гибнуть суждено, едва
они блеснули,
От злобной клеветы,
изменнической пули
Или в изгнании глухом.
И вот еще один, – его до
боли жалко:
Он страстно жить хотел и
умер в двадцать лет.
Как ранняя звезда, как
нежная фиалка,
Угас наш мученик-поэт!
Свободы он молил, живой
в гробу метался,
И все мы видели – как
будто тень легла
На мрамор бледного,
прекрасного чела;
В нем медленный недуг
горел и разгорался,
И смерть он призывал – и
смерть к нему пришла
Кто виноват? К чему
обманывать друг друга!
Мы, виноваты – мы. Зачем
не сберегли
Певца для родины, когда
еще могли
Спасти его от страшного недуга.
Мы все, на торжество
пришедшие сюда,
Чтобы почтить талант
обычною слезою, –
В те дни, когда он гас,
измученный борьбою,
И жаждал знания, свободы
и труда,
И нас на помощь звал с
безумною тоскою,
Друзья, поклонники, где
были мы тогда?..
Бесцельный шум газет и
славы голос вещий, –
Теперь, когда он мертв,
– и поздний лавр певца,
И жалкие цветы
могильного венца –
Как это всё полно иронии
зловещей!..
Поймите же, друзья, он
не услышит нас:
В гробу, в немом гробу
он спит теперь глубоко,
И между тем как здесь
всё нежит слух и глаз,
И льется музыка, и
блещет яркий газ, –
На тихом кладбище он
дремлет одиноко
В глухой, полночный час...
Уста его навек
сомкнулись без ответа...
Страдальческая тень
погибшего поэта,
Прости, прости!..
1887
АЛЬБАТРОС
(Из Бодлэра)
Во время плаванья, когда
толпе матросов
Случается поймать над
бездною морей
Огромных белых птиц,
могучих альбатросов,
Беспечных спутников
отважных кораблей, –
На доски их кладут: и
вот, изнемогая,
Труслив и неуклюж, как
два больших весла,
Влачит недавний царь
заоблачного края
По грязной палубе два
трепетных крыла.
Лазури гордый сын, что
бури обгоняет,
Он стал уродливым и
жалким, и смешным,
Зажженной трубкою матрос
его пугает
И дразнит с хохотом,
прикинувшись хромым.
Поэт, как альбатрос,
отважно, без усилья,
Пока он – в небесах,
витает в бурной мгле;
Но исполинские,
невидимые крылья
В толпе ему ходить
мешают по земле.
1885
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Я знаю: грозный час
великого крушенья
Сметет развалину веков –
Уродливую жизнь больного
поколенья
С ее расшатанных основ, –
И новая земля, и новые
народы
Тогда увидят пред собой
Не тронутый никем, –
один лишь мир природы
С его немеркнущей красой.
Таков же, как теперь, он
был, он есть и будет,
Он вечно юн, как Божество;
И ни одной черты никто в
нем не осудит
И не изменит ничего.
Величественный зал для
радостного пира,
Для пира будущих людей,
Он медлит празднеством
любви, добра и мира
Лишь в ожидании гостей:
Разостланы ковры лугов
необозримых;
На вековом граните гор
Покоится в лучах лампад
неугасимых
Небес сапфировый шатер;
И тень из опахал из
перьев тучек нежных
Дрожит на зеркале волны,
И блещет алебастр
магнолий белоснежных,
И розы нектаром полны,
И это всё – для них: всё
это лишь убранство
Для торжества грядущих дней,
Где трапезою – мир,
чертогами – пространство
Земли и неба, и морей.
И вот зачем полна
природа для поэта,
На лоне кроткой тишины,
Едва понятного, но
сладкого обета
Неумирающей весны.
И вот зачем цветы кадят
свое куренье
Во мгле росистых вечеров,
И вот о чем гремит
серебряное пенье
Неумолкающих валов.
1884
* * *
В царстве солнца и роз я
мечтал отдохнуть,
Здесь дышала легко
беззаботная грудь...
Вдруг неслышно мелькнул
бледный призрак за мной,
Он мне в очи глядел, он
кивал головой.
Наклонившись ко мне,
стал он тихо шептать:
«Я с тобою, мой друг, я
с тобою опять!..
Мне, угрюмой тоске,
обречен навсегда,
Ты не в силах бежать от
меня никуда:
День и ночь по следам я
гналась за тобой –
В небесах – облачком, в
море – грозной волной;
Я – подруга твоя, – и в
объятьях моих
Охраню я тебя от
лобзаний чужих:
Я, как черная мгла, как
дыхание бурь,
Омрачу небеса и морскую
лазурь!»
1883
* * *
Там, в глубине задумчивой долины,
Когда вечерний мрак
струился надо мной
И кленов темные вершины,
Полны таинственной кручины,
Шумели трепетной листвой,
На камне гробовом прочел
я эти строки:
«Невозмутим мой сон глубокий
Под этой тенью вековой».
И я задумался в немом
уединенье:
Усопший брат, ты мне напомнил
о себе,
Твой сон, твой вечный
сон я понял на мгновенье
И смерть благословил,
завидуя тебе...
И долго я стоял, и клены
уронили
Увядшие листы, как
слезы, надо мной,
И старые дубы качали
головой
И тихо, тихо говорили:
«Как сладко дремлется в могиле
Под нашей тенью вековой...»
1885
НА ДАЧЕ
Шумит июльский дождь из
тучи грозовой
И сеткой радужной на
ярком солнце блещет,
И дачницы бегут
испуганной толпой,
И летних зонтиков
пурпурный шелк трепещет
Над нивой золотой...
А там, меж бледных ив с
дрожащими листами,
Виднеется кумач узорного
платка, –
То бабы весело с
разутыми ногами
Теснятся на плоту; и
звучного валька
Удары по белью над
ясными волнами
Разносит далеко
пустынная река...
1887
ИЗОБРАЖЕНИЕ
НА ЩИТЕ АХИЛЛЕСА
(Отрывок)
На взморье голубом, как
спящие дельфины,
Качают корабли изогнутые
спины.
Под звуки нежных флейт в
блестящий храм ведут
Телицу белую, венчанную
цветами;
И старцы кроткие,
любимые богами,
В свободном агора
свершают мирный суд.
В толпе кудрявых дев,
волнистый лен мотая,
У светлых очагов шумят
веретена,
И юноши поют, в точиле
выжимая
Из гроздий наливных
багряный сок вина.
И дискос, брошенный
искусною рукою,
В палестре мраморной на
плитах прозвенел;
И в мягком воздухе
божественной красою
Сверкают мускулы нагих,
могучих тел.
…………………………………………….
1885
ИСКУШЕНИЕ
(Отрывок)
Серебряной каймой
очерчен лик Мадонны
В готическом окне, и
радугой легло
Мерцание луны на малахит
колонны
Сквозь разноцветное
граненое стекло.
Алтарь и дремлющий
орган, и купол дальний –
Погружены в таинственную мглу;
Лишь край мозаики в тени
исповедальни
Лампаду отразил на
мраморном полу.
Седой монах, перебирая четки,
Стоял задумчивый,
внимательный и кроткий;
И юноша пред ним колена
преклонил;
Потупив взор, он робко говорил:
«Отец мой, грех – везде со мною:
Он – в ласке горлиц под окном,
Он – в играх мошек над водою,
Он – в кипарисе молодом,
Обвитом свежею лозою,
Он – в каждом шорохе ночном,
В словах молитв, в огне зарницы,
Он – между строк священных книг,
Он – в нежном пурпуре денницы
И в жгучей боли от вериг...
Порою череп брал я в руки,
Чтоб запах тленья и могил,
Чтоб холод смерти утолил
Мои недремлющие муки.
Но всё напрасно: голова
В чаду кружилась, кровь кипела,
И греза на ухо мне пела
Безумно нежные слова...
Однажды – помню – я увидел,
Уснув в горах на склоне дня, –
Ту, что так страстно ненавидел,
Что так измучила меня.
Сверкало тело молодое,
Как пена в сумрачных волнах,
Всё ослепительно нагое
В темно-каштановых кудрях.
Струились волны аромата...
Лежал недвижим я, как труп.
Улыбкой дерзких, влажных губ
Она звала меня куда-то,
Она звала меня с собой
Под полог ночи голубой:
«Отдашь ли мне ночное бденье,
Труды, молитвы, дни поста
И кровь распятого Христа,
Отдашь ли вечность и спасенье –
За поцелуй?..» И в тишине
Звучало вновь: «Отдашь ли мне?..»
Она смеялась надо мною,
Но брошен вдруг к ее ногам
Какой-то силой роковою,
Я простонал: «Отдам, отдам!..»
…………………………………..
1884
ДЕТЯМ
Не под кровом золоченым
Величавого дворца,
Не для счастья и довольства,
Не для царского венца –
Ты в приюте позабытом
Вифлеемских пастухов
Родился – и наг, и беден, –
Царь бесчисленных миров.
Осторожно, как святыню,
В руки Мать его взяла,
Любовалась красотою
Безмятежного чела.
Ручки слабые Младенец
В грозно сумрачный простор
С беспредельною любовью
С лона Матери простер.
Всё, что борется, страдает,
Всё, что дышит и живет,
Он зовет в свои объятья,
К счастью вечному зовет.
И природа встрепенулась,
Услыхав Его призыв,
И помчался ураганом
Бурной радости порыв.
Синева ночного неба
Стала глубже и темней,
И бесчисленные звезды
Засверкали ярче в ней;
Все цветы и все былинки
По долинам и лесам
Пробудились, воскурили
Благовонный фимиам.
Слаще музыка дубравы,
Что затронул ветерок,
И звучнее водопадом
Низвергается поток,
И роскошней покрывалом
Лег серебряный туман,
Вечный гимн запел стройнее
Безграничный океан.
Ликовала вся природа,
Величава и светла,
И к ногам Христа-Младенца
Все дары свои несла.
Близ пещеры три высоких,
Гордых дерева росли,
И, ветвями обнимаясь,
Вход заветный стерегли.
Ель зеленая, олива,
Пальма с пышною листвой –
Там стояли неразлучной
И могучею семьей.
И они, как вся природа,
Все земные существа,
Принести свой дар хотели
В знак святого торжества.
Пальма молвила, склоняя
Долу с гордой высоты,
Словно царскую корону,
Изумрудные листы:
«Коль злобой гонимый
Жестоких врагов,
В безбрежной равнине
Зыбучих песков,
Ты, Господи, будешь
Приюта искать,
Бездомным скитальцем
В пустынях блуждать,
Тебе я открою
Зеленый шатер,
Тебе я раскину
Цветочный ковер.
Приди Ты на отдых
Под мирную сень:
Там сумрак отрадный,
Там свежая тень».
Отягченная плодами,
Гордой радости полна,
Преклонилася олива,
И промолвила она:
«Коль, Господи, будешь
Ты злыми людьми
Покинут без пищи –
Мой дар Ты прими.
Я ветви радушно
Тебе протяну
И плод золотистый
На землю стряхну.
Я буду лелеять
И влагой
питать,
И соком янтарным
Его наливать».
Между тем в унынье тихом,
Боязлива и скромна,
Ель зеленая стояла;
Опечалилась она.
Тщетно думала, искала –
Ничего, чтоб принести
В дар Младенцу-Иисусу
Не могла она найти;
Иглы острые, сухие,
Что отталкивают взор,
Ей судьбой несправедливой
Предназначены в убор.
Стало грустно бедной ели;
Как у ивы над водой,
Ветви горестно поникли,
И прозрачною смолой
Слезы капают обильно
От стыда и тайных мук,
Между тем как всё ликует,
Улыбается вокруг.
Эти слезы увидала
С неба звездочка одна,
Тихим шепотом подругам
Что-то молвила она,
Вдруг посыпались – о чудо! –
Звезды огненным дождем,
Елку темную покрыли,
Всю усеяли кругом,
И она затрепетала,
Ветви гордо подняла,
Миру в первый раз явилась,
Ослепительно светла.
С той поры, доныне, дети,
Есть обычай у людей
Убирать роскошно елку
В звезды яркие свечей.
Каждый год она сияет
В день великий торжества
И огнями возвещает
Светлый праздник Рождества.
Декабрь 1882
СМЕРТЬ
КЛИТЕМНЕСТРЫ
По закону
родовой мести Орест и Электра,
дети Клитемнестры,
должны убить свою мать,
чтобы
отомстить за своего отца Агамемнона,
умерщвленного
Клитемнестрой.
(Мотив из Эврипида)
ХОР
Вот оно, роковое возмездие:
Налетит ураган,
пошатнется чертог!
Ты погиб, Агамемнон, мой царь –
В тихий сладостный час омовения
Там, под мраморным сводом дворца...
Не своей ли рукой,
Клитемнестра-изменница,
Занесла ты секиру преступную
Над безвинным супругом твоим,
Возвращенным под стены Микенские.
Ты свершила над жертвою
Злодеянье кровавое!
КЛИТЕМНЕСТРА
(Из глубины дома)
О сжальтесь, дети,
сжальтесь вы над матерью!..
ХОР
Зловещий крик!
КЛИТЕМНЕСТРА
О горе, горе мне!
ХОР
Погибнешь ты от рук
детей своих:
Ужасны боги в гневе
праведном,
И ты заплатишь мукой
смертною
За смертный час тобой
убитого.
Идут, идут они из дома
скорбного,
Обрызганы горячей кровью
матери.
Нет в мире горя – больше
горя вашего,
Многострадальные потомки
Тантала!
ЭЛЕКТРА
Плачь, брат мой, плачь!
во всем моя вина:
С какою злобой
надругалась я
Над беззащитной матерью!
Убитая, несчастная,
Так вот чего дождалась ты
От нас, от рук детей своих,
Так вот, чего он требовал,
Закон возмездья праведный!
ОРЕСТ
Жестокий Бог, свершилось то,
Чего вовеки не было,
О чем подумать страшно мне:
Одним дыханием
Ты стер с лица земли
Весь род наш царственный.
О кто же, кто мне даст убежище,
Кто взглянет мне в лицо,
убийце матери,
Без ужаса, без трепета?..
ЭЛЕКТРА
Увы, мой брат, куда бежать,
Куда склонить нам голову?
Войдем ли мы на светлый пир, –
Толпа гостей бежит от нас,
Войдем ли мы под мирный кров, –
Внесем с собой проклятие!
ОРЕСТ
Еще за миг с безумной яростью
Сама меня толкала ты
На это дело мрачное, –
И вот теперь рыдаешь в ужасе!
Смотри, несчастная,
Смотри, как мать твоя,
Пред нами падая,
С груди одежды рвет...
О тяжко, тяжко мне!
Сестра, ты помнишь ли,
Как эти члены жалкие,
бессильные,
Дрожа, влачились по
земле у ног моих?
Меня душили слезы жгучие;
Она ланит моих
Коснулась пальцами холодными,
И тихим голосом
Родная молвила:
«О сын, мой милый сын!»
И обвила мне шею ласково,
И выпал меч из рук моих.
Закрыв глаза, набросив
плащ на голову,
Я вновь схватил оружие,
Потом мне только помнится,
Как под рукой неверною
Клинок вонзался медленно
Во что-то трепетное, нежное...
Сестра, сестра, то было
тело матери!
ЭЛЕКТРА
Тебе шептала я,
Чтоб ты скорей кончал,
И твой дрожащий меч
Сама направила,
Сама рукой своей!
ОРЕСТ
Молчи, молчи... Нет больше сил
Внимать напрасным жалобам.
Возьмем же труп страдалицы,
Вскормившей нас, убийц своих,
Чтобы кровь из ран зияющих
Омыть слезами жгучими...
Так вот, чего он требовал,
Закон возмездья праведный!
1885
ЛЕГЕНДА ИЗ
Т. ТАССО
Стальными латами одет,
Близ древних стен
Иерусалима,
Как мощный лев,
неустрашимо
Сражался доблестный
Танкред.
Пред ним трепещут
сарацины;
И поражая мусульман,
Мечом он гонит их
дружины,
Как волны гонит ураган.
Уже рубцами вся покрыта
С крестом тяжелая броня,
И окровавлены копыта
Его могучего коня...
Как вдруг воитель
незнакомый,
Наперевес копье подняв,
Отважным замыслом
влекомый,
Вперед кидается
стремглав.
С мольбой о помощи
трикраты
Танкред Спасителя
призвал
И сарацина шлем косматый
Железной палицей сорвал;
И что ж? рассыпалась
кудрями,
Как златоструйными
волнами,
Густая девичья коса,
Пред ослепленными очами
Открылась дивная краса,
Румянец отрочески нежный
И мрамор шеи
белоснежной.
Клоринда, враг его
жестокий,
Клоринду в ней он
узнает,
Чье имя громко на
Востоке, –
Неверных гордость и
оплот.
Тяжелый меч, разить
готовый,
Невольно рыцарь опустил.
И пред красавицей
суровой
Благоговейно отступил.
Помочь Танкреду в бой
кровавый
Из строя рыцарских
дружин
Летит, исполнен жаждой
славы,
Гьюскар, отважный палладии;
И над прелестной головою
С челом нежней эдемских
роз
Он святотатственной
рукою
Секиру тяжкую занес.
Но от смертельного удара
Танкред Клоринду
защитил, –
Оружье пылкого Гьюскара
Он, негодуя, раздробил.
Коснулось шеи лебединой
Оно слегка, – и кровь на
ней,
Как драгоценные рубины,
Зарделась в золоте
кудрей.
Он поднял мрачное
забрало –
И благородно, и светло
Любовью чистою дышало
Его открытое чело.
………………………………….
Скажи, Клоринда, что с
тобою,
Зачем ты медлишь
оттолкнуть
Гяура с гордою враждою?
Ужель под медною бронею
Трепещет любящая грудь?
Но вот, потупив взор
лазурный,
Молчанье строгое храня,
Ты понеслась, как вихорь
бурный,
Пришпорив быстрого коня.
В лучах полуденных
сверкает,
Как из огня, доспех на
ней,
И ветер ласково играет
С волнами вьющихся кудрей.
Не меч, не пролитая
кровь, –
Ту битву грозную решила
Лишь красоты благая
сила,
Миротворящая любовь.
Ноябрь 1882
НА
ТАРПЕЙСКОЙ СКАЛЕ
Ряды сенаторов,
надменных стариков
С каймою пурпура на тоге,
И мрачный понтифекс в
собрании жрецов
Стоят задумчивы и строги.
Кой-где центурион
гарцует на коне,
И целым лесом копий медных
Когорты зыблются в
чешуйчатой броне
Под грозный шум знамен победных;
И сонмом ликторов Марк
Манлий окружен...
Но, мановеньем горделивым
Вниманья требуя, к толпе
промолвил он
Перед зияющим обрывом:
«Прощай, родимая земля!
в последний раз
Я шлю привет моей отчизне...
Не бойтесь, палачи: всё
кончено, – и вас
Молить не буду я о жизни.
Жить, разве стоит жить,
когда – всесилен мрак,
И вечно грудь полна боязни,
И душно, как в тюрьме, и
всюду, что ни шаг, –
Насилья, трупы, кровь да казни...
Пришел и мой черед; но
пусто и мертво
В потухшем сердце: вашей власти
В нем нечего казнить, –
народ, возьми его,
Возьми и разорви на части!..»
Так Манлий говорил, и
грустный долгий взор
Сквозь дымку полдня золотого
Он обратил туда, в
сияющий простор,
На ленту Тибра голубого,
На солнце и луга, на
волны и цветы...
Толпою резвою со свистом
Мелькнули ласточки с
лазурной высоты,
Чтоб утонуть в эфире чистом;
Очами скорбными их
Манлий проводил...
У ног его немой и дикий
Утес в расщелине любовно
приютил
Цветок малиновой гвоздики;
И, всё забыв, глядел
страдалец на него –
Почти без мысли и сознанья –
В минуту грозную, не
помня ничего,
Ловил струю благоуханья...
Но палачи к нему
приблизились в тот миг;
Он их отталкивает гордо
И к пропасти идет,
спокоен и велик,
Идет бестрепетно и твердо, –
И ропот ужаса пронесся
над толпой…
…………………………………………..
1884