Погруженный в скорбь
немую и усталый, в ночь глухую,
Раз, когда поник в
дремоте я над книгой одного
Из забытых миром знаний,
книгой, полной обаяний, –
Стук донесся, стук нежданный
в двери дома моего:
«Это путник постучался в
двери дома моего
Только путник – больше
ничего».
В декабре – я помню –
было это полночью унылой.
В очаге под пеплом угли
разгорались иногда.
Груды книг не утоляли ни
на миг моей печали –
Об утраченной Леноре,
той, чье имя навсегда –
В сонме ангелов –
Ленора, той, чье имя навсегда
В этом мире стерлось – без
следа.
От дыханья ночи бурной
занавески шелк пурпурный
Шелестел, и непонятный
страх рождался от всего.
Думал, сердце успокою,
всё еще твердил порою:
«Это гость стучится
робко в двери дома моего,
Запоздалый гость
стучится в двери дома моего,
Только гость – и больше
ничего!»
И когда преодолело
сердце страх, я молвил смело:
«Вы простите мне,
обидеть не хотел я никого;
Я на миг уснул тревожно:
слишком тихо, осторожно, –
Слишком тихо вы
стучались в двери дома моего...»
И открыл тогда я настежь
двери дома моего –
Мрак ночной, – и больше ничего.
Всё, что дух мой
волновало, всё, что снилось и смущало,
До сих пор не посещало в
этом мире никого.
И ни голоса, ни знака –
из таинственного мрака...
Вдруг «Ленора!» –
прозвучало близ жилища моего...
Сам шепнул я это имя, и
проснулось от него
Только эхо – больше ничего.
Но душа моя горела,
притворил я дверь несмело.
Стук опять раздался
громче; я подумал: «Ничего,
Это стук в окне
случайный, никакой здесь нету тайны:
Посмотрю и успокою
трепет сердца моего,
Успокою на мгновенье
трепет сердца моего.
Это ветер, – больше ничего».
Я открыл окно, и
странный гость полночный, гость нежданный,
Ворон царственный
влетает; я привета от него
Не дождался. Но отважно,
– как хозяин, гордо, важно
Полетел он прямо к
двери, к двери дома моего,
И вспорхнул на бюст
Паллады, сел так тихо на него,
Тихо сел – и больше ничего.
Как ни грустно, как ни
больно, – улыбнулся я невольно
И сказал: «Твое
коварство победим мы без труда,
Но тебя, мой гость
зловещий, Ворон древний, Ворон вещий,
К нам с пределов вечной
Ночи прилетающий сюда,
Как зовут в стране,
откуда прилетаешь ты сюда?»
И ответил Ворон: «Никогда».
Говорит так ясно птица,
не могу я надивиться,
Но казалось, что надежда
ей навек была чужда.
Тот не жди себе отрады,
в чьем дому на бюст Паллады
Сядет Ворон над дверями;
от несчастья никуда, –
Тот, кто Ворона увидел,
– не спасется никуда,
Ворона, чье имя: «Никогда».
Говорил он это слово так
печально, так сурово,
Что, казалось, в нем всю
душу изливал; и вот, когда,
Недвижим, на изваянье он
сидел в немом молчанье,
Я шепнул: «Как счастье,
дружба улетели навсегда,
Улетит и эта птица
завтра утром навсегда».
И ответил Ворон: «Никогда».
И сказал я, вздрогнув
снова: «Верно, молвить это слово
Научил его хозяин в дни
тяжелые, когда
Он преследуем был Роком,
и в несчастье одиноком,
Вместо песни лебединой,
в эти долгие года
Для него был стон единый
в эти грустные года –
Никогда, – уж больше
никогда!»
Так я думал и невольно
улыбнулся, как ни больно.
Повернул тихонько кресло
к бюсту бледному, туда,
Где был Ворон,
погрузился в бархат кресел и забылся.
«Страшный Ворон, мой
ужасный гость, – подумал я тогда, –
Страшный древний Ворон,
горе возвещающий всегда,
Что же значит крик твой:
"Никогда"?»
Угадать стараюсь тщетно;
смотрит Ворон безответно.
Свой горящий взор мне в
сердце заронил он навсегда.
И в раздумье над
загадкой, я поник в дремоте сладкой
Головой на бархат, лампой
озаренный. Никогда
На лиловый бархат
кресел, как в счастливые года,
Ей уж не склоняться –
никогда!
И казалось мне: струило
дым незримое кадило,
Прилетели Серафимы,
шелестели иногда
Их шаги, как дуновенье:
«Это Бог мне шлет забвенье!
Пей же сладкое забвенье,
пей, чтоб в сердце навсегда
Об утраченной Леноре
стерлась память – навсегда!..»
И сказал мне Ворон:
«Никогда».
«Я молю, пророк
зловещий, птица ты иль демон вещий,
Злой ли Дух тебя из Ночи
или вихрь занес сюда
Из пустыни мертвой,
вечной, безнадежной, бесконечной, –
Будет ли, молю, скажи
мне, будет ли хоть там, куда
Снизойдем мы после
смерти, – сердцу отдых навсегда?»
И ответил Ворон: «Никогда».
«Я молю, пророк
зловещий, птица ты иль демон вещий,
Заклинаю небом, Богом,
отвечай, в тот день, когда
Я Эдем увижу дальной,
обниму ль душой печальной
Душу светлую Леноры,
той, чье имя навсегда
В сонме ангелов –
Ленора, лучезарной навсегда?»
И ответил Ворон: «Никогда».
«Прочь! – воскликнул я,
вставая, – демон ты иль птица злая.
Прочь! – вернись в
пределы Ночи, чтобы больше никогда
Ни одно из перьев черных
не напомнило позорных,
Лживых слов твоих!
Оставь же бюст Паллады навсегда,
Из души моей твой образ
я исторгну навсегда!»
И ответил Ворон: «Никогда».
И сидит, сидит с тех пор
он там, над дверью, черный Ворон,
С бюста бледного Паллады
не исчезнет никуда.
У него такие очи, как у
злого Духа Ночи,
Сном объятого; и лампа
тень бросает. Навсегда
К этой тени черной птицы
пригвожденный навсегда, –
Не воспрянет дух мой –
никогда!
1890