ПРОРОК
ИСАЙИЯ
Господь мне говорит:
«Довольно Я смотрел,
Как над свободою
глумились лицемеры,
Как человек ярмо
позорное терпел:
Не от вина, не от сикеры –
Он от страданий опьянел.
Князья народу говорили:
"Пади пред нами
ниц!" и он лежал в пыли,
Они, смеясь, ему на шею
наступили,
И по хребту его
властители прошли.
Но Я приду, Я покараю
Того, кто слабого гнетет.
Князья Ваала, как помет,
Я ваши трупы разбросаю!
Вы все передо Мной
рассеетесь, как прах.
Что для Меня ваш скиптр надменный!
Вы – капля из ведра,
пылинка на весах
У Повелителя вселенной!
Земля о мщенье вопиет.
И ни корона, ни порфира –
Ничто от казни не спасет,
Когда тяжелая секира
На корень дерева падет.
О, скоро Я войду, войду в
мое точило,
Чтоб гроздья спелые
ногами растоптать,
И в ярости князей и
сильных попирать,
Чтоб кровь их алая Мне
ризы омочила,
Я царства разобью, как
глиняный сосуд,
И пышные дворцы крапивой
порастут.
И поселится змей в
покинутых чертогах,
Там будет выть шакал и
страус яйца класть,
И вырастет ковыль на
мраморных порогах:
Так пред лицом Моим
падет земная власть!
Утешься, Мой народ, Мой
первенец любимый,
Как мать свое дитя не
может разлюбить,
Тебя, измученный, гонимый,
Я
не могу покинуть и забыть.
Я внял смиренному моленью,
Я вас от огненных лучей
Покрою скинией Моей,
Покрою сладостною тенью.
Мое святилище – не в
дальних небесах,
А здесь – в душе твоей,
скорбями удрученной,
И одинокой, и смущенной,
В смиренных и простых,
но любящих сердцах.
Как нежная голубка осеняет
Неоперившихся птенцов,
Моя десница покрывает
Больных, и нищих, и рабов.
Она спасет их от ненастья
И напитает от сосцов
Неиссякаемого счастья.
Мир, мир Моей земле!..
Кропите, небеса,
Отраду тихую весеннего покоя.
Я к вам сойду, как
дождь, как светлая роса
Среди полуденного зноя».
1887
ОДИНОЧЕСТВО
Поверь мне: люди не
поймут
Твоей души до дна!..
Как полон влагою сосуд,
–
Она тоской полна.
Когда ты с другом
плачешь, – знай –
Сумеешь, может быть,
Лишь две-три капли через
край
Той чаши перелить.
Но вечно дремлет в
тишине
Вдали от всех друзей, –
Что там, на дне, на
самом дне
Больной души твоей.
Чужое сердце – мир
чужой, –
И нет к нему пути!
В него и любящей душой
Не можем мы войти.
И что-то есть, что
глубоко
Горит в твоих глазах,
И от меня – так далеко,
–
Как звезды – в небесах...
В своей тюрьме, – в себе
самом –
Ты, бедный человек,
В любви, и в дружбе, и
во всем
Один, один навек!..
1890
* * *
Что ты можешь? В
безумной борьбе
Человек не достигнет
свободы:
Покорись же, о дух мой,
судьбе
И неведомым силам
природы!
Если надо, – смирись и
живи:
Об одном только помни,
страдая, –
Ненадолго – страданья
твои,
Ненадолго – и радость
земная.
Если надо – покорно
вернись,
Умирая, к небесной
отчизне,
И у смерти, у жизни
учись –
Не бояться ни смерти, ни
жизни!
<1891>
ВОЛНЫ
О, если б жить, как вы
живете, волны,
Свободные, бесстрастие
храня,
И холодом, и вечным
блеском полны!..
Неправда ль, вы –
счастливее меня?
Не знаете, что счастье –
ненадолго...
На вольную, холодную
красу
Гляжу с тоской: всю
жизнь любви и долга
Святую цепь покорно я
несу.
Зачем ваш смех так
радостен и молод?
Зачем я цепь тяжелую
несу?
О, дайте мне
невозмутимый холод
И вольный смех, и вечную
красу!..
Смирение!.. Как трудно
жить под игом!
Уйти бы к вам и с вами
отдохнуть,
И лишь одним, одним
упиться мигом,
Потом навек безропотно
уснуть!..
Ни женщине, ни Богу, ни
отчизне,
О, никому отчета не
давать,
И только жить для
радости, для жизни
И в пене брызг на солнце
умирать!..
Но нет во мне глубокого
бесстрастья:
И родину, и Бога я
люблю,
Любою мою любовь, во имя
счастья
Всё горькое покорно я
терплю.
Мне страшен долг, любовь
моя тревожна.
Чтоб вольно жить – увы!
– я слишком слаб
О, неужель свобода
невозможна,
И человек до самой
смерти – раб?
<1891>
* * *
Он про любовь ей
говорил,
Любви покорный, полный
горя,
А вольный ветер приносил
Во мраке свежий запах
моря.
И там, в прозрачной
глубине,
У самых ног меж струек
звонких
Виднелись камни при луне
И листья водорослей
тонких.
И в глубине, и в небесах
–
Всё чисто, вечно и
спокойно...
И только страсть в его
словах
Была томительной и
знойной.
Не внемля, смотрит, как
луна
Песок подводный озаряет,
И молча думает она:
«Зачем он любит и
страдает?
Земной любви, земной
мечты
Он раб: душою
несвободной
Не понимает красоты
Спокойной, вечной и
холодной.
Зачем не хочет он дышать
Морской, полночною
прохладой?
Зачем нельзя ему
сказать,
Что никого любить не
надо?»
Она с улыбкой смотрит
вдаль...
Он молит жалости
напрасно,
Он плачет... Но его не
жаль,
Она внимает
безучастно:
Она, как ветер и волна,
Без гнева и без страсти
губит.
Душа в ней тайною полна,
И сердце никого не
любит.
<1891>
РИМ
Кто тебя создал, о Рим?
Гений народной свободы!
Если бы смертный, навек
выю под игом склонив,
В сердце своем потушил
вечный огонь Прометея,
Если бы в мире везде
дух человеческий пал, –
Здесь возопили бы
древнего Рима священные камни:
«Смертный, бессмертен
твой дух; равен богам человек!»
1891
Рим
ПАНТЕОН
Путник с печального
Севера к вам, Олимпийские боги,
Сладостным страхом
объят, в древний вхожу Пантеон.
Дух ваш, о люди, лишь
здесь спорит в величье с богами!
Где же бессмертные, где
– Рима всемирный Олимп?
Ныне кругом запустение,
ныне царит в Пантеоне
Древнему сонму богов
чуждый, неведомый Бог!
Вот Он, распятый,
пронзенный гвоздями, в короне терновой.
Мука – в бескровном
лице, в кротких очах Его – смерть.
Знаю, о боги блаженные,
мука для вас ненавистна.
Вы отвернулись, рукой
очи в смятенье закрыв.
Вы улетаете прочь,
Олимпийские светлые тени!..
О, подождите, молю!
Видите: это – мой Брат,
Это – мой Бог!.. Перед
Ним я невольно склоняю колени...
Радостно муку и смерть
принял Благой за меня...
Верю в Тебя, о Господь,
дай мне отречься от жизни,
Дай мне во имя любви
вместе с Тобой умереть!..
Я оглянулся назад:
солнце, открытое небо...
Льется из купола свет в
древний языческий храм.
В тихой лазури небес –
нет ни мученья, ни смерти:
Сладок нам солнечный
свет, жизнь – драгоценнейший дар!..
Где же ты, истина?.. В
смерти, в небесной любви и страданьях
Или, о тени богов, в
вашей земной красоте?
Спорят в душе человека,
как в этом божественном храме, –
Вечная радость и жизнь,
вечная тайна и смерть.
1891
Рим
БУДУЩИЙ РИМ
Рим – это мира
единство: в республике древней – свободы
Строгий языческий дух
объединял племена.
Пала свобода, – и
мудрые Кесари вечному Риму
Мыслью о благе людей
вновь покорили весь мир.
Пал императорский Рим,
и во имя Всевышнего Бога
В храме великом Петра
весь человеческий род
Церковь хотела собрать.
Но, вслед за языческим Римом,
Рим христианский погиб:
вера потухла в сердцах.
Ныне в развалинах
древних мы, полные скорби, блуждаем.
О, неужель не найдем
веры такой, чтобы вновь
Объединить на земле все
племена и народы?
Где ты, неведомый Бог,
где ты, о будущий Рим?
1891
КОЛИЗЕЙ
Вступаю при луне в арену
Колизея.
Полуразрушенный, великий
и безмолвный,
Неосвещенными громадами
чернея,
Он дремлет голубым,
холодным светом полный.
Здесь пахнет сыростью
подземных галерей,
Росы, могильных трав и
мшистых кирпичей.
Луна печальная покрылась
облаками,
Как духи прошлого, как
светлые виденья,
Они проносятся с
воздушными краями
Над царством тишины, и
смерти, и забвенья.
В дворце Калигулы
заплакала сова...
На камне шелестит могильная
трава.
Как будто бы скользят по
месяцу не тучи,
А тени бледные...
сенаторские тоги...
Проходят ликторы –
суровы и могучи,
Проходят консулы –
задумчивы и строги...
Не буря на полях к земле
колосья гнет,
Пред императором
склоняется народ...
И месяц выглянул, и тучи
заблестели:
Вот кроткий Антонин и
Август величавый,
Воинственный Траян и
мудрый Марк Аврелий...
В порфирах веющих, в
мерцанье вечной славы
Грядут, блаженные!.. И
складки длинных риз –
Подобны облакам... И
тени смотрят вниз
На семихолмый Рим. Но в
Риме – смерть и тленье:
Потухли алтари, и Форум
спит глубоко,
И в храме Юлиев колонна
в отдаленье
Обломков мраморных
белеет одиноко.
И стонет в тишине
полночная сова,
На камне шелестит
могильная трава...
И взоры Кесарей омрачены
тоскою.
Скрывается луна,
безмолвствует природа...
Я вспоминаю Рим, и веет
надо мною
Непобедимый дух великого
народа!..
Мне больно за себя, за
родину мою...
О Тени прошлого, пред
вами я стою, –
И горькой завистью душа
моя томима!..
И, обратив назад из
бесконечной дали
Печальный взор на Рим,
они всё мимо, мимо
Проносятся, полны
таинственной печали...
И руки с жалобой я
простираю к ним:
О слава древних дней, о
Рим, погибший Рим!..
1891
МАРК
АВРЕЛИЙ
Века, разрушившие Рим,
Тебя не тронув,
пролетели
Над изваянием
твоим,
Бессмертный Марк Аврелий!
В благословенной тишине
Доныне ты, как
триумфатор,
Сидишь на бронзовом
коне,
Философ-император.
И в складках падает с
плеча
Простая риза, не
порфира.
И нет в руке его меча, –
Он провозвестник мира.
Невозмутим его покой,
И всё в нем просто и
велико.
Но веет грустью неземной
От царственного лика.
В тяжелый век он жил,
как мы,
Он жил во дни борьбы
мятежной,
И надвигающейся тьмы,
И грусти безнадежной.
Он знал: погибнет Рим
отцов.
Но пред толпой не
лицемерил.
Чем меньше верил он в
богов, –
Тем больше в правду верил.
Владея миром, никого
Он даже словом не
обидел,
За Рим, не веря в
торжество,
Он умер и предвидел,
Что Риму не воскреснуть
вновь,
Но отдал всё, что было в
жизни –
Свою последнюю
любовь,
Последний вздох отчизне.
В душе, правдивой и
простой,
Навеки чуждой
ослепленья,
Была не вера, а покой
Великого смиренья.
Он, исполняя долг,
страдал
Без вдохновенья, без
отрады,
И за добро не ожидал
И не хотел награды.
Теперь стоит он, одинок,
Под голубыми небесами
На Капитолии, как бог,
И ясными очами
Глядит на будущее,
вдаль:
Он сбросил дольней жизни
тягость.
В лице – спокойная
печаль
И неземная благость.
1891
Рим
ТЕРМЫ
КАРАКАЛЛЫ
Дремлют сумрачные залы,
Зеленеет влажный мох,
Слышен в термах
Каракаллы
Ветра жалобного вздох.
Меж аркад синеют тучи,
Сохнет мертвый и колючий
Лист терновника в пыли,
Там, где прежде, в
сладкой тени,
Мозаичные ступени
К баням мраморным вели;
Где сенаторы-вельможи,
Главы царственных семей
Императору на ложе
Приводили дочерей;
Жертвы слышалось
стенанье
И во мгле, как поцелуй,
Сладкогласное журчанье
В мрамор падающих струй;
Где
лукаво-благосклонный,
Нежный лик склоняя вниз,
Улыбался Адонис,
Солнцем юга озаренный;
Где смотрели с высоты,
Как послушные рабыни,
Олимпийские богини
В обаянье красоты...
А теперь пугают взгляды
В блеске солнечных лучей
Только пыльные громады
Обнаженных кирпичей.
Всё погибло
невозвратно...
Голубые небеса
Меж развалин, – мне
понятна
Ваша вечная краса!
Мир кругом, и рядом с
тленьем
Сердцу кажется живой,
Полной вечным
вдохновеньем
Песня птички
полевой!..
1891
Рим
СОРРЕНТО
О, Помпея далекая, рощи
лимонные.
Очертанья Везувия
легкие, чистые,
В темнолистых поникших
ветвях золотистые,
Разогретые солнцем,
плоды благовонные!..
О Сорренто, великого
моря дыхание, –
Это всё обаяние
Возвращает меня к моей
первой любви...
Не ревнуй и природу
чужой не зови,
И не бойся, что я
предаюсь ее нежности,
Что забуду тебя я в безбрежности
Тихо спящего моря, вдали
от людей,
Что сравню с красотою
мгновенной твоей
Красоту эту вечную...
Милая, душу живую твою
Здесь я в природе еще
беззаветней люблю,
Душу твою бесконечную!
1891
КАПРИ
Больше слов твоих
ласковых, больше, чем всё,
Успокоили бедное сердце
мое
Эти волны, к страданьям
моим равнодушные,
И над радостным морем вдали,
В золотистой пыли,
Очертанья Капреи воздушные!
1891
ПРАЗДНИК
СВ. КОНСТАНЦИЯ
Меж седых утесов Капри,
У залива голубого –
Третий день веселый
праздник
В честь Констанция
Святого.
Розы падают с балконов,
Дети пляшут и хохочут,
И счастливого народа
Волны пестрые
клокочут.
Промелькнуло знамя
Капри...
И церковные напевы
Раздаются над толпою,
И в венках проходят
девы.
Словно ангелы, сияют
Белизной одежд лилейной,
И умолк, и расступился
Весь народ
благоговейно.
Вот и сам Констанций в
митре
С высоты на чернь
взирает,
Как живой, и в блеске
солнца
Лик серебряный
мерцает.
На носилках он, как
идол,
Восседает величаво,
Словно кот – на солнце,
жмурясь,
Улыбается лукаво...
Песни грянули, литавры,
Грохот праздничных
хлопушек...
И в прибрежье диком эхо
Скал отвесных громче
пушек.
И кругом – восторг
безумный...
Но в душе моей – тревога:
Это праздник всенародный
–
В честь языческого
бога.
Где же дух Христовой
церкви?
Где смиренные молитвы?
Вкруг Святого бомб
гремящих
Вьется дым, как после
битвы!..
Хорошо, что здесь, на
Капри,
Не живу я за три века:
Древним идолам – опасен
Дух свободный
человека.
Втайне думает
Констанций,
На меня взирая строго:
«Хорошо бы сжечь безумца
На костре во славу
Бога!»
………………………………….
Из лимонных рощ Сорренто
Свежий ветер прилетает,
И божественной улыбкой
Море вечное
блистает.
И кругом в ответ народу
На восторженные крики
В самом сердце скал
гранитных
Содрогнулся остров
дикий...
1891
Капри
ВЕЗУВИЙ
Глубоко тонут ноги в
теплом пепле,
И ослепительно, как
будто солнцем
Озарена, желтеет сера. К
бездне
Я подошел и в кратер
заглянул:
Горячий пар клубами
вырывался...
Послышались тяжелые
удары,
Подземный гром и гул, и
клокотанье...
Сверкнул огонь!..
Привет тебе, о
древний,
Великий Хаос, Праотец
вселенной!
Я счастлив тем, что нет
в душе смиренья
Перед тобой, слепая
власть природы!..
Меня стереть с лица
земли ты можешь,
Но всё твое могущество –
ничто
Перед одной непобедимой
искрой,
Назло богам зажженной
Прометеем
В моем свободном
сердце!..
Я здесь стою, никем не
побежденный,
И, к небесам подняв
чело,
Тебя ногами попираю,
О древний Хаос, Праотец
вселенной!
1891
ПОМПЕЯ
I
Беспечный жил народ в
счастливом городке:
Любил он красоту и
дольней жизни сладость;
Была в его душе
младенческая радость.
Венчанный гроздьями и с
чашею в руке,
Смеялся медный фавн, и
украшали стену
То хороводы муз, то
пляшущий кентавр.
В те дни умели жить и
жизни знали цену:
Пенатов бронзовых
скрывал поникший лавр.
В уютных домиках всё
радовало чувство.
Начертан был рукой
художника узор
Домашней утвари и
кухонных амфор;
У древних даже в том –
великое искусство,
Как столик мраморный
поддерживает Гриф
Когтистой лапою, свой
острый клюв склонив.
Их бани вознеслись, как
царские чертоги,
Во храмах мирные,
смеющиеся боги
Взирают на толпу, и
приглашает всех
К беспечной радости их
благодатный смех.
Здесь даже в смерти нет
ни страха, ни печали:
Под кипарисами могильный
барельеф
Изображает нимф и хоры
сельских дев,
И радость буйную
священных вакханалий.
И надо всем – твоя
приветная краса,
Воздушно-голубой залив
Партенопеи!
И дым Везувия над
кровлями Помпеи,
Не страшный никому,
восходит в небеса,
Подобный облаку, и
розовый, и нежный,
Блистая на заре улыбкой
безмятежной.
II
Но смерть и к ним
пришла: под огненным дождем,
На город падавшим, под
грозной тучей пепла
Толпа от ужаса безумного
ослепла:
Отрады человек не
находил ни в чем.
Теряя с жизнью всё, в
своих богов на веря,
Он молча умирал,
беспомощнее зверя.
Подножья идолов он с
воплем обнимал,
Но Олимпийский бог,
блаженный и прекрасный,
Облитый заревом, с
улыбкой безучастной
На мраморном лице,
моленьям не внимал.
И гибло жалкое,
беспомощное племя:
Торжествовала смерть,
остановилось время,
Умолк последний крик...
И лишь один горит
Везувий в черной мгле,
как факел Евменид.
III
Над городом века
неслышно протекли,
И царства рушились; но
пеплом сохраненный,
Доныне он лежит, как
труп непогребенный,
Среди безрадостной и
выжженной земли.
Кругом – последнего
мгновенья ужас вечный, –
В низверженных богах с
улыбкой их беспечной,
В остатках от одежд, от
хлеба и плодов,
В безмолвных комнатах и
опустелых лавках
И даже в ларчике с
флаконом для духов,
В коробочке румян, в
запястьях и булавках;
Как будто бы вчера
прорыт глубокий след
Тяжелым колесом повозок
нагруженных,
Как будто мрамор бань
был только что согрет
Прикосновеньем тел,
елеем умащенных.
Воздушнее мечты –
картины на стене:
Тритон на водяном
чешуйчатом коне,
И в ризах веющих
божественные Музы;
Здесь всё кругом полно могильной
красоты,
Не мертвой, не живой, но
вечной, как Медузы
Окаменелые от ужаса
черты...
…………………………………………………
А в голубых волнах
белеют паруса,
И дым Везувия, красою
безмятежной
Блистая на заре,
восходит в небеса
Подобный облаку, и
розовый, и нежный.
1891
ТИБУР
Тибур, Тибур, зеленый,
многоструйный,
Священные руины,
водопады,
Ревущие в скалах волною
буйной,
Нептунов грот,
исполненный прохлады,
И радуги на солнце – в
легкой пыли
Шумящих вод, дыханье
белых лилий
И сосен южных плоские
вершины,
А там вдали, в сияющем
просторе –
Великий Рим и светлые
равнины,
Волнистые, похожие на
море...
О древнее жилище
Мецената,
Как жалобной мелодией,
невольно
О прежних днях душа
тоской объята!..
Мне Рима жаль, мне
радостно и больно...
В раздумии пред виллой
Марка Брута
Стою в тиши заветного
приюта,
Где горевал о гибнущем
народе,
О древности великой и
свободе
Убийца твой, о Цезарь
всемогущий!..
А рядом здесь, под
миртовою кущей,
Еще звучит, полна
любовной неги,
Гармония Тибулловых
элегий...
Благослови, о странник,
эти воды
И влажные, таинственные
своды,
Жилище нимф и Рима прах
священный...
Тибур, Тибур, о край
благословенный!..
1891
Рим
«ADDIO,
NAPOLI»
Слабеет моря гул
прощальный,
Как сонный шепот Нереид,
Напев далекий и
печальный –
«Addio, Napoli»
звучит...
Как тихий жертвенник,
дымится
Везувий в светлой
вышине,
Огонь краснеет при луне,
И белый дым над ним
клубится...
Мне бесконечно дорога
Земля твоих цветущих
склонов,
Сорренто с рощами
лимонов,
О, золотые
берега!..
Прохлада гротов – в
полдень жаркий,
Где голубым огнем горит
Волна, кидая на гранит
Дрожащей влаги отблеск
яркий,
Где камни скрыл
подводный мох,
Где днем и ночью Океана
В глубокой бездне слышен
вздох,
Подобный музыке
органа.
И в том, как шепчется
трава,
И в том, как плачет
непогода,
Хотел подслушать я,
Природа,
Твои сердечные
слова!
Искал я в ропоте
потоков,
Искал в тиши твоих ночей
Еще не понятых намеков,
Твоей души, твоих
речей...
Теперь ты кажешься мне
сказкой,
Сорренто! Север
впереди...
Но шепчет Юг с последней
лаской:
«Не уходи, не
уходи!»
Слабеет моря гул
прощальный,
Как сонный шепот Нереид,
Напев далекий и
печальный:
«Addio, Napoli» звучит...
1891
Неаполь
ВОЗВРАЩЕНИЕ
О березы, даль
немая,
Грустные поля...
Это ты, – моя родная,
Бедная земля!
Непокорный сын к
чужбине,
К воле я ушел,
Но и там в моей кручине
Я тебя нашел.
Там у моря
голубого,
У чужих людей
Полюбил тебя я снова
И еще сильней.
Нет! Не может об
отчизне
Сердце позабыть,
Край родной, мне мало
жизни,
Чтоб тебя любить!..
Теплый вечер догорает
Полный тихих грез,
Но заря не умирает
Меж ветвей берез.
Милый край, с улыбкой
ясной
Я умру, как жил,
Только б знать, что не
напрасно
Я тебя любил!
1891
НЕБО И МОРЕ
Небо когда-то в
печальную землю влюбилось,
С негою страстной в
объятья земли опустилось...
Стали с тех пор небеса
океаном безбрежным,
Вечным, как небо, – как
сердце людское, мятежным.
Любит он землю и берег
холодный целует,
Но и о звездах, о
звездах родимых тоскует...
Хочет о небе забыть
океан и не может:
Скорбь о родных небесах
его вечно тревожит.
Вот отчего он порою к
ним рвется в объятья,
Мечется, стонет, земле
посылает проклятья...
Тщетно! Вернется к ней
море и, полное ласки,
Будет ей вновь лепетать
непонятные сказки.
Мало небес ему, мир ему
кажется тесным,
Вечно земное в груди его
спорит с небесным!
1889
У МОРЯ
Сквозь тучи солнце жжет,
и душно пред грозой.
Тяжелый запах трав
серебряно-зеленых
Смешался в воздухе со
свежестью морской,
С дыханьем волн соленых.
И шепчет грозные,
невнятные слова
Сердитый вал, с гранитом споря...
Зловещей бледностью
покрылась синева
Разгневанного моря.
О мощный Океан,
прекрасен и угрюм,
Как плач непонятый
великого поэта, –
Останется навек твой
беспредельный шум
Вопросом без ответа!
1889
НА ЮЖНОМ
БЕРЕГУ КРЫМА
Немая вилла спит под
пенье волн мятежных...
Здесь грустью дышит всё
– и небо, и земля,
И сень плакучих ив, и
маргариток нежных
Безмолвные поля...
Сквозь сон журчат струи
в тени кустов лавровых,
И стаи пчел гудят в
заросших цветниках,
И острый кипарис над
кущей роз пунцовых
Чернеет в небесах...
Зато, незримые, цветут
пышнее розы,
Таинственнее льет фонтан
в тени ветвей
Невидимые слезы,
И плачет соловей...
Его уже давно, давно
никто не слышит,
И окна ставнями закрыты
много лет...
Меж тем как всё кругом
глубоким счастьем дышит,
Счастливых нет!
Зато в тени аллей живет
воспоминанье
И сладостная грусть
умчавшихся годов, –
Как чайной розы теплое дыханье,
Как музыка валов...
1889
Мисгор
ХРИСТОС,
АНГЕЛЫ И ДУША
(Мистерия XIII века)
I
Ангелы
Как нищий с сумкой бедной,
Куда идешь, Христос,
Ты, горестный и бледный,
Один в юдоли слез?
Христос
Иду я в мир унылый
К возлюбленной моей,
Назвав невестой милой,
Я сердце отдал ей.
Она меня любила,
Но, клятвы не храня,
Невеста изменила,
Покинула меня.
И всё о ней тоскую,
И всё ее люблю,
Люблю я дщерь земную
Избранницу мою.
Я дал ей дух свободный,
Ее одну любя,
Я сделал благородной,
Похожей на себя.
Я дал ей плоть в рабыни
И волю для борьбы,
Она же стала ныне
Рабой своей рабы.
Она – во власти тела
И, Господа забыв,
Дары мои презрела,
Отвергла мой призыв.
Ангелы
Но той, кто всех дороже,
Кого ты так любил,
Сказать ли нам, о Боже,
Что ты ее простил?
Христос
Скорей несите вести
Возлюбленной моей,
Что я простил невесте,
Что я грущу о ней!
Зачем же длить разлуку?
Скажите, чтоб пришла,
Чтоб милого на муку,
На смерть не обрекла.
И брачные одежды
Я возвращу ей вновь, –
И все мои надежды,
И всю мою любовь!
II
Ангелы
Душа в оковах тела
И смерти, и греха,
Ты Господа презрела,
Отвергла Жениха.
Поднять не смеешь вежды,
Не можешь встать с земли,
Разорваны одежды,
Чело твое – в пыли.
Душа
Изгнанницею рая
Живу я во грехе,
Скорбя и вспоминая
О милом Женихе.
И тщетно, умирая
В пороке и во зле,
Покинутого рая
Ищу я на земле.
Ангелы
Омой слезами очи,
С надеждой подымись,
Скорей из мрака ночи
Ты к Господу вернись.
Тебя Он примет снова,
Забудь печаль и страх,
Не скажет Он ни слова,
Не вспомнит о грехах.
Душа
О где же Он?.. Далеко
От Бога моего
Я плачу одиноко,
Умру я без Него...
Скажите мне, скажите,
Видал ли кто-нибудь,
Где Милый, укажите
К Возлюбленному путь!
Ангелы
Мы видели: распятый,
Один на высоте
Голгофы, тьмой объятой,
Страдал Он на кресте.
В тоске изнемогая,
Но всё еще любя,
Спаситель, умирая,
Молился за тебя...
Душа
Я плакать буду вечно.
За мир Он пролил кровь,
Любил так бесконечно
И умер за любовь!..
В любви – какая сила!..
Любовь, о для чего,
Безумная, убила
Ты Бога моего?
1890
МОНАХ
(Легенда)
Над Новым Заветом
склонился монах молодой,
Он полон святой, бесконечной отрады;
На древнем пергаменте с тихой зарей
Сливается отблеск лампады;
И тусклые желтые грани стекла
В готических окнах денница зажгла.
Прочел он то место, где
пишет в послании Павел:
«Как день перед Господом – тысячи лет!» –
И Новый Завет
В раздумье оставил
Смущенный монах, и, сомненьем объят,
Печальный идет он из
кельи, не видит, не слышит,
Как утро в лицо ему дышит,
Как свеж монастырский запущенный сад.
Но вдруг, как из рая,
послышалось чудное пенье
Какой-то неведомой птицы
в росистых кустах –
И в сладких мечтах
Забыл он сомненье,
Забыл он себя и людей.
Он слушает жадно, не
может наслушаться вволю,
Всё дальше и дальше, по роще и полю
Идет он за ней.
Той песней вполне не
успел он еще насладиться,
Когда уж заметил, что –
поздно, что с темных небес
Вечерние росы упали на
долы, на лес,
Пора в монастырь возвратиться.
Подходит он к саду,
глядит – и не верит очам:
Не те уже башни, не те
уже стены, и гуще
Деревьев зеленые кущи.
Стучится в ворота. «Кто там?» –
Привратник глядит на него изумленный.
Он видит – всё чуждо и ново кругом,
Из братьев-монахов никто не знаком...
И в трапезу робко вступил он, смущенный.
«Откуда ты, странник?» –
«Я брат ваш!» – «Тебя никогда
Никто здесь не видел»...
Он годы свои называет –
Те юные годы умчались
давно без следа...
Седая, как лунь, борода
На грудь упадает.
Тогда из-за трапезы встал
Игумен; толпа
расступилась пред ним молчаливо,
Он кипу пергаментов
пыльных достал из архива
И долго искал...
И в хронике древней они прочитали
О том, как однажды поутру весной
Пошел из обители в поле
монах молодой...
Без вести пропал он, и
больше его не видали...
С тех пор три столетья прошло...
Он слушал – и тенью печали
Покрылось чело.
«Увы! три столетья... о,
птичка, певунья лесная!
Казалось – на миг, на один только миг
Забылся я, песне твоей
сладкозвучной внимая –
Века пролетели минутой!»
– и, очи смежая,
Промолвил он: «Вечность
я понял!» – главою поник
И тихо скончался старик.
<1889>
ИМОГЕНА
(Средневековая легенда)
«Лютой казни ты
достоин...
Как до выси небосклона,
–
Далеко оруженосцу –
До наследницы
барона!
Но в любви к тебе
призналась
Имогена, – я прощаю;
Божий суд великодушно
Вам обоим предлагаю.
Ты возьмешь ее на плечи,
По скалам и по стремнине
Ты пойдешь с бесценной
ношей
Ко кресту на той
вершине.
Путь не легок:
поскользнешься –
Смерть обоим... Если ж с
нею
До креста дойдешь, –
навеки
Будет дочь моя
твоею.
Что ж, согласен?» –
«Да». – «До завтра».
Грозный час настал.
Собранье
Ждет, окованное страхом,
Рокового испытанья.
Сам барон мрачнее ночи.
Опустил угрюмо вежды;
Только те, кто любят,
полны
Чудной силы и
надежды.
И с отвагой, и с любовью
Он берет ее на плечи,
И она ему, краснея,
Шепчет ласковые
речи...
Вот сигнал, – по дикой
круче
Он идет... Пред ними
бездна...
Но в очах его отвага,
С милой смерть ему
любезна.
Из-под ног сорвался
камень, –
Он дрожит, изнемогает...
Но так нежно Имогена
Кудри милого ласкает.
И в очах блеснуло
счастье,
И легко над страшной
кручей
Он прошел каким-то
чудом,
Безмятежный и
могучий.
А над ним она, в лазури,
С золотыми волосами,
В белом платье – словно
ангел
С белоснежными
крылами.
Но таков удел наш
горький:
Кто нам дорог, кто нас
любит, –
Обнимая, вместе в бездну
Увлекает нас и
губит.
С каждым шагом всё
тяжеле
Давит ноша, и,
склоняясь:
«Тяжко мне, я умираю...»
–
Прошептал он,
задыхаясь...
Но она взглянула в очи
И «люблю» ему сказала,
И безумная отвага
В гордом взоре
заблистала.
Вся – надежда, вся –
молитва,
Имогена, в страстной
муке,
Чтобы легче быть –
высоко
Подымает к небу
руки...
Вот и крест... Еще
мгновенье –
И достиг он цели...
Бледный,
Пал он с ношей
драгоценной,
И раздался крик
победный:
«Ты моя, моя навеки!»
«Поскорей разнять их!» –
грозно
Закричал барон... Со
свитой
Он примчался – было
поздно...
Слишком крепко Имогена
Обвила его руками...
На лице – покой и
счастье,
И уста слились с
устами.
«Что ж вы медлите?
Скорее
Разлучить их!» Но стояли
Все, поникнув головою,
Полны страха и печали.
Лишь один ответил робко:
«Никакая власть и сила
Разделить, барон, не
может
То, что смерть
соединила...»
1889
* * *
Томимый грустью
непонятной,
Всегда чужой в толпе
людей,
Лишь там, в природе
благодатной,
Я сердцем чище и добрей.
Мне счастья, Господи, не
надо!
Но я пришел, чтоб здесь
дышать
Твоих лесов живой
прохладой
И листьям шепчущим
внимать.
Пусть росы падают на землю
Слезами чистыми зари...
Твоим глаголам, Боже,
внемлю:
Открыто сердце, –
говори!
1890
СМЕХ БОГОВ
Легок, светел, как
блаженный
Олимпийский смех богов,
Многошумный, неизменный
Смех бесчисленных
валов!
Страшен был их гимн
победный
В бурной тьме, когда по
ним
Одиссей, скиталец
бедный,
Мчался, ужасом
томим.
И, покрытый черной
тиной,
Как обломок корабля,
Царь был выброшен
пучиной,
Нелюдимая земля, –
На пески твоей пустыни,
И среди холодных скал
С благодарностью Афине
Он молитвы
воссылал...
В Провиденье веры
полный,
Ты не видишь, Одиссей,
Как смеются эти волны
Над молитвою твоей.
Многошумный, неизменный
Смех бесчисленных валов
–
Легок, светел, как
блаженный
Олимпийский смех
богов.
1889
На Черном море
ГИМН КРАСОТЕ
Слава, Киприда, тебе, –
Нам – в беспощадной борьбе
Жизнь красотой озарившая,
Пеной рожденная,
Мир победившая,
Непобежденная!
Из волны зеленой вышла
ты, стыдливая,
И воздушна, как мечта,
Тела юного сверкала
нагота
Горделивая!
Укротительница бурь,
Улеглась у ног твоих
стихия злобная, –
Нектару подобная,
Вкруг тебя кипела,
искрилась лазурь...
Как от розы – благовоние, –
Так от тела твоего
Веет силы торжество,
Счастье и гармония!..
Всё ты наполняешь, волны
и эфир,
И, как пахарь в ниву –
семена несметные,
Ты бросаешь в мир
Солнца искрометные!..
Ступишь – пред тобою
хаос усмиряется,
Взглянешь – и ликует вся
земная тварь,
Сам Тучегонитель,
Громовержец-царь
Пред тобой склоняется...
Всё тебе подвластно, всё
– земля и твердь:
Ты одной улыбкой нежною,
Безмятежною
Побеждаешь Смерть!
Слава, Киприда, тебе, –
Нам – в беспощадной борьбе
Жизнь красотой озарившая,
Пеной рожденная,
Мир победившая,
Непобежденная!..
1889
На Черном море