И все душа
забыла,
Чтобы стать
живой с живым.
Вяч. Иванов
ПРИЗЫВ
Неразлучная, чистая,
Святая!
Посмотри как проносятся,
тая,
Облака серебристые,
И воздушно-лучистые,
По закатному небу,
окрашенному.
Там к дворцу
семибашенному
На конях огневых и
крылатых
Летят наклоненные воины.
На забралах и вычурных
латах
Зияют пробоины.
Пронесется, разгонится
Окрыленная конница –
И, бесследная, канет, –
Обманет!
О святая! летим как они,
куда –
Друг у друга не
спрашивая,
Дни закатным похмельем
окрашивая, –
И потом – пропадем без
следа.
Канем, тая,
С неба вихрем порывистым
согнанные
За пределы, за огненные.
Ночью выйдет, забрезжит,
заблещет двойная
Звезда.
* * *
Мы замерли в
торжественном обете,
Мы поняли, что мы –
Господни дети.
Да, в этом мире мы
отдельно – я и ты,
Но будем там в Одно
таинственно слиты.
Ты храм Ему в моей душе
воздвигла;
Возможность невозможного
постигла.
Возможность полноты,
единства бытия
И мне позволила постичь
любовь твоя.
Как далеки опалые
минуты.
Как нам легки земли
суровой путы.
И все одним лучом –
нездешним – залито.
И лишь одна мольба: «О
Господи, за что!
За что Ты полюбил нас на
рассвете,
Что сотворили мы, слепые
дети?»
НА ПУТИ
I
В портретных уловив
чертах
Тебя живую, Мона,
Заснул я в нежащих
толчках
Уютного вагона.
И я проснулся в тот же
час,
В который встало солнце;
Направо – лунный серп
угас,
Налево – так манило
глаз,
Все в отблесках, оконце.
Я подошел к нему.
Смотрел,
Как там, за полем
чистым,
Огромный шар вставал,
горел;
Быль алым и лучистым.
И даль волнистая слилась
С иным, далеким полем;
Ты, вся рассветная,
зажглась,
С земли росистой
поднялась,
Вся созерцанью отдалась,
Восторгу, тайным болям.
Давно встречала ты
восход –
И с ним была одна ты;
Теперь со мною ты, – и
вот
Тот самый, первый твой
восход
С тобою встретил кто-то.
II
…Как с фонтана
искрящихся струек
Ниспадает небрежная
вязь, –
Так узоры цветочков-чешуек
Мне кидает береза,
склонясь.
Протянул к ней уверенно
кисть я –
И в руке эти змейки
дрожат;
А стыдливые, клейкие
листья
Уж меня ароматом дарят…
Пусть подскажет
древесная завязь
Той, кому я в письмо
заверну,
Что в дорогу-разлуку
направясь
Я Одну не оставил одну.
IN
ENGLISHEN GARTEN
I. СОНЕТ
Сквозь пыльную, еще
стыдливую весну,
Чудное облако
вырезывалось ярко,
Играя красками, вонзаясь
в синеву,
Разнообразя фон для
вышитого парка.
Китайский замок, пруд и
лебеди, и арка,
И грот – передо мной
предстали наяву;
Хоть были люди здесь –
все ж девственного парка
Я первый попирал упругую
траву.
Как талисман, в руке я
нес твое письмо;
Ты в нем жила, дышала и
дрожала, –
И все, что виделось, оно
преображало!
О, я достоин был
волшебного подарка!
На мозг мой наложил
священное клеймо
Твой сон, пережитой в
тени иного парка.
II. ИЗ
АНТОЛОГИИ
Лепестки розоватой
камелии
Облетают, как ангелы
чистые
На картине Художника
Вечного.
Как цветы разметавшейся
яблони,
В дни, когда в
беспорочном веселии,
Мы скрывались под своды
ветвистые
В жажде пламени месяца
млечного.
* * *
Ты, неясных предчувствий
разгадчица,
Услышь мои дальние зовы.
Разверни, обнажи то, что
прячется
В предвидений тайных
покровы.
До меня точно облако
ладана
Домчится и на сердце
ляжет;
И тогда буду знать я:
угадано,
Что словами никто не
расскажет.
* * *
Он не смеет вступить в
заколдованный круг;
Он своей ворожбой не
достанет меня;
Буду петь и плясать я
меж верных подруг;
Победила я злой и
коварный недуг;
Я прошла в мой родной,
мне назначенный круг,
Чистоту, и мечту, и
отраду храня.
Поцелую березу родную
мою;
Облетевшими листьями
стан обовью;
Отряхну и вдохну с
кипариса хвою;
Запою!..
Окт. 1907
ОКТЯБРЬ
Присядем на дерен, что
зелен
И свеж, был прошедшей
весною,
И, рады последнему зною,
Осеннее счастье
разделим…
Поймем, что не нужен и
странен
Был облик вчерашней
тревоги,
Что мы не бывали как
боги,
Но Бога найдем и
достанем.
Увидим, что прост и
законен
Черед омраченья и света,
И с листьев такого же
цвета
Притворщицу бабочку сгоним…
Окт. 1907
СЕНТЯБРЬ
(ВНОВЬ)
Вновь вдыхаю запах
сладкий
Свежепавшего листа,
И в родимые места
Вновь спешу, таясь,
украдкой.
Те же замкнутые дали
Серых туч пролили дождь.
Очертанья тех же рощ
Предо мной приветно
встали.
И по-прежнему тоска
Улеглась – и безмятежно.
Точно чья-то – нежно,
нежно –
Руку тронула рука.
И опять вступаю я
В эту сумрачную осень
Все живым, как этих
сосен
Все зеленая семья.
НОЯБРЬ
Осеребренных трав густые
завитки
Стезю мою каймят парчою
пышной.
Иду по ней скользя. Шаги
мои легки.
Отторгнут ими хруст и
шелест еле слышный.
И серебро пестрит
кой-где опалый лист,
Во влажной бахроме, как
сделанный из воска, –
То свернутый трубой, то
сломанный, то плоский.
А воздух солнечный –
морозен и иглист.
Вобрало озеро все золото
лучей,
И кинуло в глаза
слепящими снопами.
Я пробовала лед
дрожащими стопами,
И отраженный звук был
чище и звончей…
ДО СИХ ПОР
Ночь бледнеет знакомой
кудесницею
Детских снов.
Я прошла развалившейся
лестницею
Пять шагов.
Коростель – без
движения, всхлипывая
В поле льна.
Ровный отблеск на
сетчатость липовую
Льет луна.
Я в аллее. Ботинкой
измоченною
Пыль слежу.
Перед каждою купою
всклоченною
Вся дрожу.
Старой жутью, тревожно
волнующею,
Вдруг пахнет.
И к лицу кто-то влажно
целующую
Ветку гнет.
Путь не долог. Вот тень
эта матовая –
Там забор.
О, все так же дыханье
захватывает
– До сих пор!
23 июня 1905
ЭТО ТЫ
Воздух влажной полон
истомой,
Песня жниц стоит
вдалеке.
Я прошелся вдоль по
реке,
И на холм взбираюсь
знакомый.
Здесь, на этом мшистом холму,
Я в блаженстве чистом
прилягу, –
Буду слушать тихую
влагу,
И травы шептанье пойму.
Все вокруг сверкнет,
заблестит;
Защекочет мягкое ложе;
Ароматы Августа множа,
Желтый лист спадать
зачастит.
И пока меня не прогонит,
Вдруг родясь из неги,
гроза,
Я раскрою жадно глаза,
В них полудня чара
затонет.
Я из снов и слов красоты
Воссоздам лицо херувима,
И, поймав, что в нем
уловимо,
Улыбнусь, шепча: это –
ты.