Опять пришел
он, над тобой склонился,
Опять…
Андрей Белый
* * *
Я так тебя любил, что
даже ангел строгий,
Над скорбною землей
поникнувший челом,
Благословил меня
опущенным крылом
Пройти по сумраку
сияющей дорогой.
Я так тебя любил, что
Бог сказал: «Волшебным
Пройди, дитя, путем в
творении моем;
Будь зачарован им,
лобзайся с бытием,
И каждый день встречай
мой мир псалмом хвалебным».
Но – я не знаю кто – в
меня пустил стрелой,
Отравленной людским
кощунственным проклятьем.
Но – я не знаю кто –
сдавил меня объятьем,
Приблизивши ко мне свой
лик истомно злой.
Но – я не знаю чей –
запал мне в душу сев
Желанья жгучего порока и
паденья.
Но – я не знаю чье –
открылось мне виденье,
Слепительным огнем
обманчиво зардев.
Я так тебя любил. Что
думал пронести
Сосуд моей любви, столь
хрупкий, невредимым
Среди кромешной тьмы,
затканной алым дымом.
Я не сумел, не смог.
Прости меня, прости!
* * *
Слушай! В скорби
оправданье бытия.
Он сказал: Везде
страданье, там где я.
Припадем к нему, не
бойся; Бог с тобой,
С ним неслыханное
счастье и покой.
Черною ризою укройся, и
в глухую ночь,
Ты приди, приди в
ненастье на мое крыльцо;
Постучи рукою зыбкой,
попроси помочь;
Если выйду – глянь с
улыбкой в скорбное лицо.
Ты от века и до века мне
родна;
Ты со мною, но иною мне
дана.
Над иной, с тобою
схожей, я поник,
Да прозрю в ней твой и
Божий светлый лик.
* * *
Милая, лента скамейки
Пару деревьев связала;
В тень самородного зала
Мы подымались от речки…
Были там бледны и клейки
Листики робкой березы;
Там щеголяли стрекозы
Нежным узором насечки,
Легшим на легкие
крыльца,
Будто случайная пыльца.
Милая, в мир мы вступали
Трудной дорогой
направясь;
Светлая, чистая завязь
Нас сочетала так рано;
В мире несметной печали,
В мире потерь
непреложных –
Ждем мы свершений
неложных,
Ждем мы разрыва тумана;
Он не случайною пылью
Лег на обмокшие крылья.
Сентябрь 1905
ЭЛЕГИЯ
Был звон веселый и
пасхальный.
Стоял беспомощный
апрель.
К тебе, по-своему
печальной,
Я внес моих печалей
хмель.
И два цветка ты приколола
На блузку сбоку на
груди,
И вновь надежду
поборола,
И вновь шепнула: уходи!
Ушел, опять надеждой
светел,
В лице по-прежнему
угрюм.
Я вновь на зов твой не
ответил,
Как ты – на голос тайных
дум.
Прошла к себе ты.
Прячешь в спальной
Лицо в холодную постель.
Под ним веселый и
пасхальный
Идет беспомощный апрель.
* * *
Ты хотела б от света
завеситься,
Сердце бьется твое и
боится.
Правда! В медном
дрожании месяца
Что-то новое нынче
змеится.
Дай мне руку, незримых
отгадчица.
– Пусть расширены будут
зрачки. –
Видишь, сам он пугается,
прячется,
За разорванных туч
клочки.
Посмотри! Вот он вышел.
Серебряным.
Он качнулся на листве
березы.
Будем тише! Открылися
дебри нам
Новых тайн и неведомой
грезы.
Нынче сбудется то, что
пророчится
Нам обоим давно и
всегда. –
Пусть же месяца медью
упрочится
Золотая грезы руда.
Июнь 1905
СМЯТЕНИЕ
– О, прильни ко мне тихо
и мне расскажи
Про твое затаенное горе;
Встанем мы посреди этой
влажной межи;
Заволнуется вкруг –
всколосившейся ржи
Беспокойное темное море.
О, прильни! Не дрожи!
Потони в моем
пристальном взоре. –
– Дорогой! Я устала. И
сердце стучит
У меня тяжело и
отрывисто.
Ты не слышишь, как птица
пред ночью кричит,
И собака завыла
заливисто?
Ты не видишь на небе
зловещих клоков
Цвета крови, у раны запекшейся?
Ты не чуешь сырых
ядовитых паров
Из туманности, низом
разлегшейся?
Я устала. Я слушать тебя
не могу,
И гляжу – но тебя все не
вижу я.
Я недоброго жду. Я беду
стерегу.
И себя в этот миг
ненавижу я.
Нет. Отсюда уйдем. Нет,
мне дорог покой.
Не скажу ничего. Как мне
страшен сегодня ты.
Ты сегодня другой. Как
ты движешь рукой!
Как морщины твои вверх с
угрозою подняты!
Как чужому я горе свое
расскажу?
Где залог, что не буду
осмеяна?
То, что втайне у самого
сердца держу,
Что моими слезами
взлелеяно,
Он согласен послушать
рассеянно!
Нет, ни шагу за мной.
Ухожу! –
Дымно алой луной на
седую межу
Много тающих призраков
свеяно.
Я меж них. Расстилаюсь.
В предутреннем ветре дрожу.