ВСТАВАЙ
В черни людского разроя
Встал параличный трамвай;
Многоголового роя
Гул: "Подымайся... Вставай..."
Стекла каменьями бьются:
Клочья кровавых знамен;
С площади в улицы вьются, –
В ворохи блеклых времен.
Улица прахами прядит, –
Грохнет сердитым свинцом;
Ворон охрипнувший сядет
Над восковым мертвецом.
07(25).
ГОРОД
Выпали желтые пятна.
Охнуло, точно в бреду:
Загрохотало невнятно:
Пригород – город... Иду.
Лето... Бензинные всхлипы.
Где-то трамвай тарахтит.
Площади, пыльные липы, –
Пыли пылающих плит, –
Рыщут: не люди, но звери;
Дом, точно каменный ком, –
Смотрится трещиной двери
И чернодырым окном.
07(25).
МАНИФЕСТАЦИЯ
Толпы рабочих в волнах золотого заката.
Яркие стяги свиваются, плещутся, пляшут.
На фонарях, над железной решеткой
С крыш над домами –
Платками машут.
Там –
Вдоль оград, тротуаров –
Вдоль скверов, –
Частый, короткий
Треск
Револьверов.
Глуше напев похорон:
Пули и плачут, и косят:
Новые тучи кровавых знамен
Там в отдаленье – проносят.
06.
ДЕКАБРЬ
Накрест патронные ленты...
За угол шаркает шаг...
Бледные интеллигенты...
– "Стой: под воротами – враг!"
Злою щетиной, как ежик,
Серый ощерен отряд...
– "Стой!.." Откарманенный ножик.
– "Строй арестованных в ряд!"
Вот, под воротами, – в стену
Вмятою шапкой вросли...
Рот, перекошенный в пену...
Глаз, дико брошенный... Пли!
Влеплены в пепельном снеге
Пятна расстрелянных тел...
Издали – снизились в беге:
Лицами – белы, как мел.
Улица... Бледные блесни...
Оторопь... Задержь... Замин.
Тресни и дребезень Пресни.
Гулы орудия... –
– Мин!
08(25).
ПОМОЙНАЯ ЯМА
Бросила красная Пресня
В ветер свои головни...
Кончено: старая песня –
Падает в дикие дни.
В тучи горючие, в крики –
Тучей взметаемый прах...
Те же – колючие пики,
Кучи мохнатых папах.
Спите во тьме поколений,
Никните в грязь головой,
Гните под плети колени, –
Дети семьи трудовой!
Будет, – направленный прямо
В нас орудийный огонь...
Та же помойная яма
Бросила тухлую вонь.
В то же слепое оконце,
В злеющий жужелжень мух
И в восходящее солнце –
Пухнет мохнатый паук.
06(25).
ЯПОНЕЦ ВОЗЬМИ
Мyxa жужукает в ухо;
Пыльная площадь – пуста...
В пригород, тукнувший глухо,
Желтая ступит пята.
Крик погибающих братий
Встанет в пустой балалай.
Лай наступающих ратей
Слышишь ли, царь Николай?
В блеск восходящего солнца,
Став под окошко тюрьмы,
Желтая рожа японца
Выступит скоро из тьмы.
Тухни, – помойная яма!
Рухни, – российский народ!
Скоро уж маршал Ояма
С музыкой в город войдет.
06(25).
ЗАКЛЮЧЕННОМУ
Пока над мертвыми людьми
Один ты не уснул –
Дотоле –
Цепями ржавыми
Греми
Из башни каменной –
О воле.
Да покрывается чело, –
Твое чело, –
Кровавым потом...
Глаза –
Сквозь мутное стекло –
Глаза –
Воздетые к высотам.
Нальется в окна бирюза,
Воздушное нальется –
Злато...
День, –
Жемчуг матовый, –
Слеза, –
Течет с восхода до заката.
То – серый сеется там дождь,
То – небо голубеет степью...
Но здесь ты, –
Заключенный вождь –
Греми заржавленною
Цепью.
Пусть –
Утро, вечер, день и ночь –
Сойдут,
Лучи в окно протянут, –
Сойду – глядят:
Несутся прочь.
Прильнут к окну; и в вечность –
Канут.
07.
ДВОЙНИК
Над городом встают с земли,
Над улицами – клубы гари.
Вдали – над головой – вдали
Обрывки безответных арий.
И жил, и умирал в тоске,
Рыдание не обнаружив...
Как отблески на потолке
Гирляндою воздушных кружев –
Протянутся: так – все на миг
Зажжется желтоватым светом;
И в зеркале стоит двойник
Туманно грустным силуэтом...
Приблизится, кивает мне,
Ломает в безысходной муке
В зеркальной, в ясной глубине
Свои протянутые руки.
04.
ПИР
Над толпами знамена в ночь
Кровавою волной взлетали...
Прочь, призрак неизбежный – прочь
Окошко шторой закрывали.
Вокруг широкого стола,
Где бражничали в тесной куче,
Венгерка юная плыла,
Отдавшись огненной качуче.
Из-под атласных, темных вежд
Очей метался пламень жгучий;
Плыла, – и легкий шелк одежд
За ней летел багряной тучей.
К столу припав, заплакал я,
Провидя перст судьбы железной:
"Ликуйте, пьяные друзья,
Над распахнувшеюся бездной.
Я знаю – все..." И банк метал
В разгаре пьяного азарта;
И – сторублевики бросал;
И – сыпалась за картой карта.
И – проигравшийся игрок –
Привстал: неуязвимо строгий, –
Плясал безумный кэк-уок,
Под потолок бросая ноги.
Суровым отблеском покрыв,
Печалью мертвенной и блеклой
На лицах гаснувших застыв, –
Влилось сквозь матовые стекла
Рассвета мертвое пятно:
И мертвый день бледнился робко...
И гуще пенилось вино,
И в потолок летели пробки.
05.
ОТЧАЯНИЕ
Веселый, искрометный лед.
Но сердце – ледянистый слиток.
Пусть вьюга белоцвет метет, –
Взревет, – и развернет свой свиток.
Срывается, кипит сугроб,
Пурговым кружевом клокочет;
Пургой окуривает лоб:
Завьется в ночь; и – прохохочет.
Двойник мой гонится за мной:
Он на заборе промелькает,
Скользнет вдоль хладной мостовой
И, удлиннившись, вдруг истает.
Душа, остановись, – замри!
Слепите, снеговые хлопья!
Вонзайте в небо, фонари,
Лучей наточенные копья!
Отцветших, отгоревших дней
Осталась песня недопета.
Пляшите уличных огней
На скользких плитах иглы света!
04.
ПОЛУМАСКА
Возясь, перетащили в дом
Кровавый гроб два арлекина.
И он, смеясь, уселся в нем...
И пенились, шипели: вина.
В подставленный сосуд вином
Струились огненные росы, –
Как прободал ему жезлом
Грудь жезлоносец длинноносый.
Над восковым его челом
Склонились арлекина оба –
И полумаску молотком
Приколотили к крышке гроба.
06.
АРЛЕКИНАДА
1
Мы шли его похоронить
Ватагою беспутно сонной.
И в бубен похоронный бить
Какой-то танец похоронный –
Вдруг начали. Мы в колпаках
За гробом огненным вопили,
И фимиам в сквозных лучах
Кадильницами воскурили.
Мы колыхали красный гроб;
Мы траурные гнали дроги,
Надвинув колпаки на лоб ...
Какой-то арлекин убогий –
Седой, полуслепой старик, –
Язвительным, немым вопросом,
Морщинистый воскинув лик
С наклеенным картонным носом, –
Горбатился в сухой пыли.
Там в одеянии убогом
Надменно выступал вдали
С трескучим, с вытянутым рогом –
Герольд, предвозвещавший смерть.
Там лентою вилась дорога;
Рыдало и гремело в твердь
Отверстие глухого рога.
2
Качнулся гроб; и – встал мертвец,
В туман протягивая длани;
Цветов пылающий венец
Надевши, отошел в тумане; –
Показывался здесь и там;
Заглядывал, стучался в окна;
Заглядывал, врывался – в храм;
Сквозь ладанные шел волокна.
Предвозвещая рогом смерть,
О мщении взывал он строго:
Гремело и рыдало в твердь
Отверстие глухого рога.
"Вы думали, что умер я –
Вы думали? Я снова с вами,
Иду на вас, кляня, грозя
Моими мертвыми руками.
Вы думали – я был шутом?
Молю, да облак семиглавый
Тяжелый опрокинет гром
На род кощунственный, лукавый".
08.
МАСКАРАД
1
Огневой крюшон с поклоном
Капуцину черт несет.
Над крюшоном капюшоном
Капуцин шуршит и пьет.
Стройный черт, – атласный, красный, –
За напиток взыщет дань,
Пролетая в нежный, страстный.
Грациозный па д'эспань, –
Пролетает, колобродит,
Интригует наугад.
Там хозяйка гостя вводит.
Здесь хозяин гостье рад.
Звякнет в пол железной злостью
Там косы сухая жердь: –
Входит гостья, щелкнет костью,
Взвеет саван: гостья – смерть.
Гость – немое, роковое
Огневое домино:
Неживою головою
Над хозяйкой склонено...
2
Закрутив седые баки,
Надушен и умилен, –
Сам хозяин в черном фраке
Открывает котильон.
Вея веером пуховым,
С ним жена плывет вдоль стен;
И – муаром бирюзовым
Развернулся пышный трэн.
Строя глазки, в залах вьется, –
Вьется в вальсе домино;
Из-под маски раздается:
"Вам – погибнуть суждено".
Пляшут дети в ярком свете...
Обернулся – никого:
Лишь, виясь, пучок конфетти
С легким треском бьет в него.
– "Злые шутки, злые маски" –
Шепчет он, остановясь:
Злые маски, строят глазки,
В легкой пляске вдаль несясь.
3
Подгибает ноги выше,
В такт выстукивает па –
Ловит бэби в темной нише –
Ловит бэби: г р а н-п а п а.
Плещет бэби дымным тюлем,
Выгибая стройный торс:
И проносят – вестибюлем –
Ледяной, отрадный морс.
4
Та и эта в ночь из света
Выбегает на подъезд:
За каретою карета
Тонет в снежной пене звезд.
Спит: и – бэби строит куры
Престарелый г р а н-п а п а;
Легконогие амуры
Вкруг него рисуют п а.
Только там по гулким залам,
Там, – где пусто и темно –
С окровавленным кинжалом
Пробежало домино.
08.
МОСКОВСКИЙ ДОМ
1
Все спит в молчанье гулком...
Над Мертвым переулком –
За фонарем фонарь
Колеблет свой янтарь.
Лишь со свечою дама
Покажется в окне: –
И световая рама
Проходит по стене;
Танцуют в окнах светы:
Кенкеты и портреты, –
И белые чехлы –
Вот: выступят из мглы.
Лишь дворник встрепенется
И снова головой –
Над тумбою уткнется
В тулуп бараний свой.
2
Мечтательно Полина
Разбитое пьянино –
В ночном дезабилье:
Терзает в полусне.
Рыдает сонатина
Потоком томных гамм…
Разбитое пьянино –
Оскалилось: вон там.
Старинные куранты
Зовут в ночной угар.
Развеивает банты
Атласный пеньюар.
Трясутся напильотки
Напудренной красотки –
Семидесяти лет:
Взлетает в ночь браслет.
В полуослепшем взоре
Гардемарин и море, –
И невозвратный Крым:
Воспоминаний дым.
И нынче, как намедни,
У каменных перил
Проходит вдоль передней,
Ища ночных громил, –
Лакей ее, Акакий,
Лакей ее глухой, –
В потертом, сером фраке,
С отвислою губой.
В растрепанные баки
Бормочет сам с собой.
08.
ПРАЗДНИК
Слепнут взоры: а джиорно
Освещен двусветный зал.
Гость придворный непритворно
Шепчет даме мадригал, –
Контредансом, контредансом,
Завиваясь в "шинуаз"...
Искры блещут по фаянсам,
По краям хрустальных ваз.
Там – вдали – проходит полный
Седовласый кавалер.
У окна вскипают волны
Разлетевшихся портьер.
Обернулся: из-за пальмы
Маска черная глядит.
Плещут струи красной тальмы
В ясный блеск паркетных плит.
– "Кто вы, кто вы, гость суровый, –
Что вам нужно, домино?"
Но, закрывшись в плащ багровый,
Удаляется оно.
Прислонился к гобеленам
Он белее полотна...
А в дверях шуршит уж трэном
Гри-де-перлевым жена.
Искры прыщут по фаянсам,
По краям хрустальных ваз.
Контредансом, контредансом
Вьются гости в "шинуаз".
08.
НА ПЛОЩАДИ
Он – в черной маске, в легкой красной тоге –
Пришел, стоит: но площадь – опустела.
Кругом лежат поверженные боги;
Вот – тога шелком плещущим взлетела.
За ним следят две женщины в тревоге,
С перил чугунных каменных балконов;
Шурша, упали крылья красной тоги
На гриву черных, мраморных драконов.
Открыл лицо. Горит в закатной ласке
Оно пятном мертвеющим и мрачным.
В точеных пальцах крылья полумаски
Под ветром плещут кружевом прозрачным.
Холодными, прощальными огнями
Растворены небес хрустальных склоны.
Из пастей золотыми хрусталями
В бассейн плюют застывшие драконы.
06.
О, ЗАЧЕМ?
Кровь чернела,
Как смоль,
Запекаясь на язве...
Но старинная
Боль
Забывается разве?
Чадный блеск
Смоляной
Пробежал по карнизам.
Вы идете
За мной,
Прикасаяся к ризам.
Край пустынен
И нем.
Нерассветная твердь.
О –
Зачем, –
Не берет меня смерть?
06.
БЕЗУМЕЦ
1
Ушел я раннею весной.
В руке – протрепетали свечи.
Платок линючей пеленой
Обвил мне сгорбленные плечи, –
Оборванный, чужой платок...
В надорванной груди – ни вздоха;
Вот приложил к челу пучок
Колючего чертополоха;
На ледянистое стекло
Ногою наступил; и – замер...
Там – время медленно текло
Средь одиночных, буйных камер.
Сложивши руки, без борьбы
Судьбы я ожидал развязки.
Безумства мертвые рабы
Там мертвые свершали пляски:
В своих дурацких колпаках,
В своих ободранных халатах,
Они кричали в мертвый прах,
Они рыдали на закатах.
Там вечером – и нем, и строг, –
Вставал над крышами пустыми
Коралловый, кровавый рог
В лазуревом, но душном дыме.
И, как повеяло весной, –
Я убежал из душных камер,
Упился юною весной;
И средь полей блаженно замер.
Мне проблистала бледность дня;
Пушистой вербой кто-то двигал;
Но вихрь танцующий меня
Обсыпал тучей льдяных игол.
Склоняюсь в отсыревший мох;
Кидается на грудь, на плечи –
Чертополох, чертополох:
Кусается – и гасит свечи.
2
Пришли и видят – я брожу
Средь иглистых чертополохов.
И вот опять в стенах сижу.
В очах нет слез; в груди – нет вздохов.
Мне жить в застенке суждено.
О, да – застенок мой прекрасен.
Я понял все. Мне все равно.
Я не боюсь. Мой разум ясен.
Моей мольбой, моим псалмом
Встречаю облак семиглавый,
Да оборвет взрыдавший гром
Дух празднословия лукавый!
Мне говорят, что я умру,
Что худ я и смертельно болен.
Внемлю – набату: серебру
Заклокотавших колоколен.
04.
ПОЛЕВОЕ БЕЗУМИЕ
Песчаные, песчаные
Бугры, –
Багряные
Бока крутого ската: –
Заката злато
И
Пиры
Миров;
Восторгов ревы,
Оргия просторов!
В веках веков
Пребуду я: аминь.
Мои сквозь воздух
С миром поцелуи: –
Моя,
Сквозь воздух,
Легких линий
Синь;
Мои,
Сквозь синий воздух,
Аллилуйи!
Эфиром
Взмытый, – ток
Моих псалмов
Над миром
Носится молитвою нехитрой: –
На голове сапфиром
Васильков
Вся прозябающая митра.
Ты богомольца
Своего, о поле,
Упокой
В бездомной киновии!...
Над золотой, вечернею рекой
Свивают кольца облачные змии.
08.
МОГИЛА
Я вышел из бедной могилы.
Никто меня не встречал –
Никто: только кустик хилый
Облетевшей веткой кивал.
Я сел на могильный камень...
Куда мне теперь идти?
Куда свой потухший пламень –
Потухший пламень нести?
Собрала их ко мне – могила.
Забыли все с того дня.
И та, что, – быть может, – любила,
Не узнает теперь меня.
Испугаю их темью впадин;
Постучусь – они дверь замкнут.
А здесь – от дождя и градин
Не укроет истлевший лоскут.
Нет, – спрячусь под душные плиты...
Могила, родная мать,
Ты одна венком разбитым
Не устанешь над сыном рыдать!
07.
СУМАСШЕДШИЙ
Рой отблесков...
Утро...
Опять я свободен и волен.
Открой занавески:
В алмазах, в огне, в янтаре –
Набат колоколен.
Я – болен. О, нет – я не болен!
Воздетые руки –
Горе, на одре, в серебре...
Там – в пурпуре зори...
Там – бури... И – в пурпуре бури.
Внемлите, ловите:
Воскрес я – глядите: воскрес!
Мой гроб уплывает
Туда – в золотые лазури...
Поймали, свалили:
На лоб наложили компресс.
08.
В ТЮРЬМЕ
Пусть к углу сырой палаты
Пригвоздили вновь меня:
Улыбаюсь я, распятый,
Силой блещущего дня.
Простираю из могилы,
Руки кроткие – горе,
Чтоб мой лик нездешней силой
Жег и жег, и жег в заре.
Смерть распластывает руки
На полу моей тюрьмы, –
В годы судорожной муки –
В волны падающей тьмы.
07.
РАЗВАЛЫ
Есть в лете что-то роковое, злое...
И – в вое злой зимы...
Волнение, кипение мирское!
Плененные умы!
Все грани чувств, все грани правды стерты;
В мирах, в годах, в часах
Одни тела – тела, тела – простерты
И – праздный прах.
В грядущее проходим – строй за строем –
Рабы: без чувств, без душ...
Грядущее, как прошлое, покроем
Лишь грудой туш.
В мятеж миров – в немаревные муки,
В передрассветный час, –
Простри ж и ты измученные руки, –
В который раз.
16.