* * *
Малыш, отцу послушный,
Зелёный шар несёт, –
На нитке равнодушной
Порывный газолёт.
Шалун, махнувши ручкой,
Пускает красный шар,
Чтоб скрылся он за тучкой,
На тусклом небе яр.
А девочка на синий
Уставила глаза, –
Над пёстрою пустыней
Мечта и бирюза.
* * *
И этот день такой же будничный,
Такой же серый и безрадостный.
Засыпан мелкой пылью уличной
Короткий стебель травки
радостной.
И только есть одно различие,
Что я бежал приюта малого
В снега, где бело безразличие
К трудам и радостям усталого.
Короткий срок мне сердце тешило
Небес безоблачных молчание.
Оно парчой снегов завешало
Мою печаль, моё молчание.
Прошли минуты слишком краткие,
Предстали снова будни серые,
Но сердце кроткое обрадую
Привычкой к вам, о будни серые.
* * *
Лиловато-розовый закат
Нежно мглист и чист в окне вагона.
Что за радость нынче мне сулят
Стенки тонкие вагона?
Унесусь я близко ль, далеко ль
От того, что называю домом,
Но к душе опять всё та же боль
Приползёт путём знакомым.
В день, когда мне ровно пятьдесят
Лет судьба с насмешкой отсчитала,
На пленительный смотрю закат,
И всё то же в сердце жало.
То, о чём сказать не смею сам,
Потому что слово слишком больно,
Пусть заря расскажет небесам.
Ей не трудно и не больно.
* * *
Не надо скорби, не надо злости.
Живи под солнцем, цвети утрами
В нерукотворном Господнем храме.
Счастливый путник не сломит трости,
Уже надломленной ветрами.
Пусть будет в жизни всё переменно,
Всё ненадёжно, как сон мгновенный, –
Счастливый путник в стране невинной
Поёт в дороге пустой и длинной
Беззаботно и вдохновенно.
Белеют ночью в полях туманы,
И к небу всходят, как облак горний,
И улетают в иные страны,
И вновь дымятся росой поляны.
Кто счастливей, и кто покорней?
Цветёт и вянет цветок умильный
На радость людям, на пользу пчёлам.
Медвяны росы в стране обильной.
Счастливый путник, в пути весёлом
Цветам и травам ты – свой, ты –
сильный.
Росою травной омывши ноги,
Счастливый странник, слагай же песни
Про облак горний, про пыль дороги,
И про лачуги, и про чертоги.
Что слаще песни, и что
чудесней?
Любовь, ты скажешь? Любовь земная,
Счастливый путник, тебе услада,
Как за оградой гроздья винограда,
Как в сенях сада плеск водопада,
Как после зноя тень лесная.
Но не печалься, когда покинет,
Когда устанет, когда остынет.
Счастливый путник, твой дом далеча,
Но путь твой верен, – тебя не минет
Твоя награда, святая встреча.
* * *
Волна морская – весёлый шум.
Ещё ль мне надо каких-то дум?
Опять ли буду умнее всех?
Ужель забуду, что думать –
грех?
* * *
Иду, цветы сбираю.
Зачем же их гублю?
Цветущими играю,
Которых так люблю.
Сорвал немного веток,
И бросил в поле. Нет,
Губить цветущих деток
Не должен ты, поэт.
Цветите в ясном поле,
Невинные цветы,
В моей и в Божьей воле
Возникшие мечты.
* * *
Жизни, которой не надо,
Но которая так хороша,
Детски-доверчиво рада
Каждая в мире душа.
Чем же оправдана радость?
Что же нам мудрость даёт?
Где непорочная сладость,
Достойная горних высот?
Смотрим в горящие бездны,
Что-то хотим разгадать,
Но усилья ума бесполезны, –
Нам ничего не узнать.
Съевший в науках собаку
Нам говорит свысока,
Что философии всякой
Ценнее слепая кишка,
Что благоденствие наше
И ума плодотворный полёт
Только одна простокваша
Нам несомненно даёт.
Разве же можно поверить
В эту слепую кишку?
Разве же можно измерить
Кишкою всю нашу тоску?
* * *
Мудрец мучительный Шакеспеар,
Ни одному не верил ты обману.
Макбету, Гамлету и Калибану.
Во мне зажёг ты яростный пожар,
И я живу, как встарь король Леар.
Лукавых дочерей моих, Регану
И Гонерилью, наделять я стану,
Корделии отвергнув верный дар.
В моё, труду послушливое тело,
Толпу твоих героев я вовлёк,
И обманусь, доверчивый Отелло,
И побледнею, мстительный
Шейлок,
И буду ждать последнего удара,
Склонясь над вымыслом
Шакеспеара.
* * *
По дорожке солнечного сада
Вкруг лужайки медленно иду.
Вянут маки. Жёлтая досада
Угнездилась в солнечном саду,
И пчела жужжать уже не рада,
И уж горечь есть в её меду,
И дрожат незримо капли яда,
Растворясь в лазоревом бреду.
Сердце ноет. Ах, счастливый жребий
Мне игра полночная дала!
И от зависти в безумном небе
Стала Венус мраморно-бела,
И, пролив таинственные слёзы,
Сходит долу исполнять угрозы.
* * *
Беден дом мой пасмурный
Нажитым добром,
Не блестит алмазами,
Не звенит сребром,
Но зато в нём сладостно
Плакать о былом.
За моё убожество
Милый дар мне дан
Облекать все горести
В радужный туман
И целить напевами
Боль душевных ран.
Жизнь влача печальную,
Вовсе не тужу.
У окошка вечером
Тихо посижу,
Проходящим девушкам
Сказку расскажу.
Под окном поставил я
Длинную скамью.
Там присядут странницы, –
Песню им спою,
Золото звенящее
В души их пролью.
Только чаще серая
Провлечётся пыль,
И в окно раскрытое
На резной костыль
Тихо осыпается, –
Изжитая быль.
* * *
Берёзка над морем
На высокой скале
Улыбается зорям,
Потонувшим во мгле.
Широко, широко
Тишина, тишина.
Под скалою глубоко
Закипает волна.
О волны! О зори!
Тихо тающий сон
В вашем вечном просторе
Над скалой вознесён.
* * *
Александру
Тамамшеву
Путь над морем вдруг обманет.
Он сползёт немного вниз,
И на выступ скал он станет, –
Зеленеющий карниз.
Только с краю, точно срезан,
Ряд уже непрочных плит
С диким скрежетом железа
На морской песок слетит.
Ты замрёшь в неловком жесте,
Но за их паденьем вслед
Полетит с тобою вместе
Прыткий твой велосипед.
* * *
Только забелели по утру окошки,
Мне метнулись в очи пакостные хари.
На конце тесёмки профиль дикой
кошки,
Тупоносой, хищной и щекатой
твари.
Хвост, копытца, рожки мреют на
комоде.
Смутен зыбкий очерк молодого чёрта.
Нарядился бедный по последней моде,
И цветок алеет в сюртуке у
борта.
Выхожу из спальни, – три коробки
спичек
Прямо в нос мне тычет генерал
сердитый,
И за ним мордашки розовых певичек.
Скоком вверх помчался генерал со
свитой.
В сад иду поспешно, – машет мне
дубинкой
За колючей ёлкой старичок лохматый.
Карлик, строя рожи, пробежал
тропинкой,
Рыжий, красноносый, весь пропахший
мятой.
Всё, чего не надо, что с дремучей
ночи
Мне метнулось в очи, я гоню аминем.
Завизжали твари хором, что есть
мочи:
«Так и быть, до ночи мы тебя
покинем!»
* * *
Две проститутки и два поэта,
Екатерина и Генриетта,
Иван Петрович Неразумовский
И Пётр Степаныч Полутаковский,
Две проститутки и два поэта
Сошлись однажды, – не странно ль
это? –
У богомолки княжны Хохловой
В её уютной квартире новой.
Две проститутки и два поэта
Мечтали выпить бокал «Моэта»,
Но богомолка их поит чаем,
И ведь не скажут: «Ах, мы скучаем!»
Две проститутки и два поэта,
Как вам противна диэта эта!
Но что же делать? Княжна вам рада,
В её гостиной скучать вам надо.
Две проститутки и два поэта,
Чего вы ждёте? Зачем вам это?
Зачем в гостиной у доброй княжны
Вы так приличны и тошно-важны?
Две проститутки и два поэта,
И тот и этот, и та и эта,
Вновь согрешите в стихах и в
прозе,
И в ресторане, и на морозе.
* * *
По силе поприще едино
Пройди со мной
В пути, где яркая кручина
И тёмный зной.
Хотя одно пройди со мною,
А сможешь, – два.
Юдолью бедственной земною
Иду едва.
А может быть, с тобой прошли бы
До склона дней
Мы вместе жёсткие изгибы
Моих путей
Навстречу пламенному Змею
Рука с рукой?
Но разве я просить посмею
Любви такой!
Не я ли выбрал эту долю
И этот страх?
Не я ли девственную волю
Повергнул в прах?
Пройди ж со мною хоть немного,
Хоть малый круг,
И это я как милость Бога
Приму, мой друг.
* * *
Еврей боится попасть в шеол, как
христианин в ад.
Сказать по правде, а я порой шеолу
был бы рад.
В докучной смуте, во тьме ночной, в
мельканьи наших дней
Напиток мерзкий и лжи, и зла, хоть и
не хочешь, пей.
И разве горше или темней в безумных
муках дна,
Чем в этих жутких, немых навек
силках земного сна?
* * *
Ты живёшь безумно и погано,
Улица, доступная для всех, –
Грохот пыльный, хохот хулигана,
Пьяной проститутки ржавый смех.
Копошатся мерзкие подруги, –
Злоба, грязь, порочность, нищета.
Как возникнуть может в этом круге
Вдохновенно-светлая мечта?
Но возникнет! Вечно возникает!
Жизнь народа творчества полна,
И над мутной пеной воздвигает
Красоту всемирную волна.
* * *
Призрак моей гувернантки
Часто является мне.
Гнусные звуки шарманки
Слышу тогда в тишине.
Все уже в доме заснули,
Ночь под луною светла;
Я не пойму, наяву ли
Или во сне ты пришла.
Манишь ты бледной рукою
В сумрак подлунный, туда,
Где над холодной водою
Тусклая тина пруда.
Разве же я захотела,
Чтоб разлюбил он тебя?
В буйном неистовстве тела
Что же мы знаем, любя?
Помню, – захожий шарманщик
Ручку шарманки вертел.
Помню, – в беседке обманщик
Милый со мною сидел.
Мимо прошла ты, взглянула
С бледной улыбкою губ...
Помню смятение гула,
Помню твой жалостный труп.
Что же земные все реки?
Из-за предельной черты
В нашем союзе навеки
Третья останешься ты.
* * *
Любви томительную сладость неутолимо
я люблю.
Благоухающую прелесть слов
поцелуйных я люблю.
Лилею соловей прославит, – в
прохладе влажной льётся трель.
А я прославлю тех, кто любит, кто
любит так, как я люблю.
Об утолении печалей взыграла лёгкая
свирель.
Легко, легко тому, кто любит, кто
любит так, как я люблю.
Плясуньи на лугу зелёном, сплетаясь,
пляски завели.
Гирлянды тел, влекомых пляской к лесным
прогалинам, люблю.
Улыбки, ласки и лобзанья в лесу и в
поле расцвели.
Земля светла любовью, – землю в
весельи милом я люблю.
* * *
Продукты сельского хозяйства
Не хуже поместятся в стих,
Чем описанья негодяйства
Нарядных денди и франтих.
Морковки, редьки и селёдки
Годны не только для еды.
Нам стих опишет свойства водки,
Вина и сельтерской воды.
Дерзайте ж, юные поэты,
И вместо древних роз и грёз
Вы опишите нам секреты
Всех ваших пакостных желёз.
* * *
Не снова ли слышны земле
Вещания вечно святые?
Три девушки жили в селе,
Сестрицы родные.
И в холод, и в дождик, и в зной
Прилежно работали вместе
С другими над нивой родной, –
Но вот, заневестясь,
Оставили дом свой и мать,
Босые пошли по дорогам,
Отправились Бога искать
В смирении строгом.
Пришли в монастырь на горе
В веселии тенистой рощи.
Там рака в чеканном сребре,
В ней скрыты нетленные мощи.
Умильные свечи горят,
И долгие служат молебны,
Но девушки грустно стоят, –
Ведь им чудеса непотребны.
Обычность для них хороша,
Весь мир непорочен для взора,
Ещё не возносит душа
За скорбь и за слёзы укора,
Покров безмятежных небес
Хранит их от вражеской встречи, –
Зачем же им чары чудес,
И ладан, и свечи!
Покинули светлый чертог,
Воскресшего Бога мы ищем.
В тоске бесконечных дорог
Откройся же странницам нищим!
И долго скитались оне
В томленьях тоски вавилонской.
Не в сени церковной, а вне
Им встретился старец афонский.
Он был неучёный простец,
Не слышал про Канта и Нитче,
Но правда для верных сердец
Открылася в старческой притче.
И мир для исканий не пуст,
И вот наконец перед ними
В дыхании старческих уст
Звучит живоносное имя,
Которым в начале веков,
В надмирном ликующем дыме
Воздвиглись круженья миров, –
Святейшее имя!
Святейшее имя, в веках
Омытое жертвенной кровью,
Всегда побеждавшее страх
И злобу любовью.
И снова пред ними миры
Воздвигнуты творческим словом
В блаженном восторге игры,
В веселии новом.
И радостны сестры, – в пути
Нашли воплощённого Бога.
Домой бы идти, –
Но нет, бесконечна дорога.
Просторам воскресшей земли
Вещают святые надежды.
Склоняйтесь пред ними в пыли!
Лобзайте края их одежды!
* * *
«Конь Аполлона!
Я недостойна
Твоих копыт.
Ведь не такую
Скуёт подкову
Тебе Гефест». –
«Молчи, подкова!
Тебя я выбрал,
Тебя хочу.
Я Аполлона
Стремлю с Олимпа
К земным путям».
* * *
Бай, люби ребёнка, баюшки-баю!
Беленькую рыбку, баюшки-баю,
Зыбко убаюкай моего бебе
В белой колыбельке, баюшки-баю.
Будешь, будешь добрый, улыбнусь
тебе.
Позабудь про буку, баюшки-баю.
Бьётся в колыбельку басня о судьбе.
Зыбок твой кораблик, баюшки-баю.
Бури ты не бойся, белый мой бебе,
Бури разбегутся, баюшки-баю.
ЖУТКАЯ
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Не болтай о том, что́ знаешь,
Тёмных тайн не выдавай.
Если в ссоре угрожаешь,
Я пошлю тебя бай-бай.
Милый мальчик, успокою
Болтовню твою,
И уста тебе закрою.
Баюшки-баю,
Чем и как живёт воровка,
Знает мальчик, – ну, так что ж!
У воровки есть верёвка,
У друзей воровки – нож.
Мы, воровки, не тиранки:
Крови не пролью,
В тряпки вымакаю ранки.
Баюшки-баю.
Между мальчиками ссора
Жуткой кончится игрой.
Покричи, дитя, и скоро
Глазки зоркие закрой.
Если хочешь быть нескромным,
Ангелом в раю
Расскажи о тайнах тёмных.
Баюшки-баю.
Освещу ковёр я свечкой.
Посмотри, как он хорош.
В нём завернутый, за печкой,
Милый мальчик, ты уснёшь.
Ты во сне сыграешь в прятки,
Я ж тебе спою,
Все твои собрав тетрадки:
«Баюшки-баю!»
Нет игры без перепуга.
Чтоб мне ночью не дрожать,
Ляжет добрая подруга
Здесь у печки на кровать,
Невзначай ногою тронет
Колыбель твою, –
Милый мальчик не застонет.
Баюшки-баю.
Из окошка галерейки
Виден зев пещеры той,
Над которою еврейки
Скоро все поднимут вой.
Что нам, мальчик, до евреек!
Я тебе спою
Слаще певчих канареек:
«Баюшки-баю!»
Убаюкан тихой песней,
Крепко, мальчик, ты заснёшь.
Сказка старая воскреснет,
Вновь на правду встанет ложь.
И поверят люди сказке,
Примут ложь мою.
Спи же, спи, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
* * *
Восстановители из рая
В земной ниспосланы предел:
Холодный снег, вода живая
И радость обнажённых тел.
Когда босые алы ноги
И хрупкий попирают снег,
На небе голубеют боги
И в сердце закипает смех.
Когда в пленительную воду
Войдёшь, свободный от одежд,
Вещают милую свободу
Струи, прозрачнее надежд.
А тело, радостное тело,
Когда оно обнажено,
Когда весёлым вихрем смело
В игру стихий увлечено,
Какая бодрость в нём и нега!
Какая чуткость к зовам дня!
Живое сочетанье снега
И вечно-зыбкого огня!
* * *
Хорошо, когда так снежно.
Всё идёшь себе, идёшь.
Напевает кто-то нежно,
Только слов не разберёшь.
Даже это не напевы.
Что же? Ветки ль шелестят?
Или призрачные девы
В хрупком воздухе летят?
Ко всему душа привычна,
Тихо радует зима.
А кругом всё так обычно,
И заборы, и дома.
Сонный город дышит ровно,
А природа вечно та ж.
Небеса глядят любовно
На подвал, на бельэтаж.
Кто высок, тому не надо
Различать, что в людях ложь.
На земле ему отрада
Уж и та, что вот, живёшь.
* * *
Приходи, мой мальчик гадкий,
К самой кроткой из подруг.
Я смущу тебя загадкой,
Уведу на светлый луг.
Там узнаешь ты, как больно
Жить рабыням бытия,
Кто мечтает своевольно
И безумно, так, как я.
Расскажу я, что любила
Я другого, не тебя,
Что другому изменила,
Всё ж тебя не полюбя.
Новый милый мой способен
Оттолкнуть меня ногой.
Мы с другой прекрасны обе,
Но мечты его – другой.
И твоей любви мне надо,
Чтоб любимому отмстить,
Чтобы горькая досада
Стала грудь его томить.
Ну, не плачь, мой мальчик. Делай
Всё со мной, что хочешь ты,
Разорви одежды смело,
Брось нагую на цветы.
* * *
Люблю я все соблазны тела
И все очарованья чувств,
Все грани дольнего предела
И все создания искусств.
Когда-нибудь в немом эфире
Моя охолодеет кровь,
Но Ты, Господь, живущий в мире,
Благослови мою любовь.
Прости грехи моей печали
И муку страстную мою
За то, что на Твои скрижали
Порою слёзы я пролью.
И ныне, в этой зале шумной,
Во власти смеха и вина,
К Тебе, Отец, в мольбе бездумной,
Моя душа обращена.