МОЛИТВА В
СТОЛОВОЙ
Самовар
отшумевший заглох;
Погружается дом
в полутьму.
Мне счастья не
надо, – ему
Отдай мое
счастье, Бог!
Зимний сумрак
касается роз
На обоях и ярких
углей.
Пошли ему вечер
светлей,
Теплее, чем мне,
Христос!
Я сдержу и
улыбку и вздох,
Я с проклятием
рук не сожму,
Но только – дай
счастье ему,
О, дай ему
счастье, Бог!
* * *
Мы с тобою лишь
два отголоска:
Ты затихнул, и я
замолчу.
Мы когда-то с
покорностью воска
Отдались
роковому лучу.
Это чувство сладчайшим
недугом
Наши души
терзало и жгло.
Оттого тебя
чувствовать другом
Мне порою до
слез тяжело.
Станет горечь
улыбкою скоро,
И усталостью
станет печаль.
Жаль не слова,
поверь, и не взора, –
Только тайны
утраченной жаль!
От тебя,
утомленный анатом,
Я познала
сладчайшее зло.
Оттого тебя
чувствовать братом
Мне порою до
слез тяжело.
ЮНГЕ
Сыплют волны, с
колесами споря,
Серебристые
брызги вокруг.
Ни смущения в
сердце, ни горя, –
Будь счастливым,
мой маленький друг!
В синеву
беспокойного моря
Выплывает
отважный фрегат.
Ни смущения в
сердце, ни горя, –
Будь счастливым,
мой маленький брат!
ОЧАГ
МУДРЕЦА
Не поэтом он
был: в незнакомом
Не искал
позабытых созвучий,
Без гнева на
звезды и тучи
Наклонялся над
греческим томом.
За окнами жизнь
засыпала,
Уступала
забвенью измена,
За окнами пышная
пена
За фонтаном
фонтан рассыпала.
В тот вечер
случилось (ведь – странно,
Мы не знаем
грядущего мига!),
Что с колен его
мудрая книга
На ковер
соскользнула нежданно.
И комната стала
каютой,
Где душа говорит
с тишиною…
Он плыл, убаюкан
волною,
Окруженный
волненьем и смутой.
Дорогие,
знакомые виды
Из рам
потемневших кивали,
А за окнами там
проплывали
И вздыхали,
плывя, Нереиды.
ПУТЬ
КРЕСТА
Сколько светлых
возможностей ты погубил, не желая.
Было больше их в
сердце, чем в небе сияющих звезд.
Лучезарного дня
после стольких мучений ждала я,
Получила лишь
крест.
Что горело во
мне? Назови это чувство любовью,
Если хочешь, иль
сном, только правды от сердца не скрой:
Я сумела бы,
друг, подойти к твоему изголовью
Осторожной
сестрой.
Я кумиров твоих
не коснулась бы дерзко и смело,
Ни любимых имён,
ни безумно-оплаканных книг.
Как больное дитя
я тебя б убаюкать сумела
В неутешенный
миг.
Сколько светлых
возможностей, милый, и сколько смятений!
Было больше их в
сердце, чем в небе сияющих звезд…
Но во имя твоё я
без слёз – мне свидетели тени –
Поднимаю свой
крест.
ПАМЯТЬЮ
СЕРДЦА
Памятью сердца –
венком незабудок
Я окружила твой
милый портрет.
Днём утоляет и
лечит рассудок,
Вечером – нет.
Бродят шаги в
опечаленной зале,
Бродят и ждут,
не идут ли в ответ.
«Всё заживает»,
мне люди сказали…
Вечером – нет.
ДОБРЫЙ
ПУТЬ!
В мои глаза
несмело
Ты хочешь
заглянуть.
За лугом солнце
село…
Мой мальчик,
добрый путь!
Любви при первой
встрече
Отдайся и
забудь.
Уж на балконе
свечи…
Мой мальчик,
добрый путь!
Успокоенье –
сердцу,
Позволь ему
уснуть!
Я распахнула
дверцу…
Мой мальчик,
добрый путь!
ПОБЕДА
Но и у нас есть
волшебная чаша,
(В сонные дни вы
потянетесь к ней!)
Но и у нас есть
улыбка, и наша
Тайна темней.
Тень Эвридики и
факел Гекаты, –
Всё промелькнёт,
исчезая в одном.
Наша победа: мы
вечно богаты
Новым вином!
В РАЮ
Воспоминанье
слишком давит плечи,
Я о земном
заплачу и в раю,
Я старых слов
при нашей новой встрече
Не утаю.
Где сонмы
ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии
и детский хор,
Где всё покой, я
буду беспокойно
Ловить твой
взор.
Виденья райские
с усмешкой провожая,
Одна в кругу
невинно-строгих дев,
Я буду петь,
земная и чужая,
Земной напев!
Воспоминанье
слишком давит плечи,
Настанет миг, –
я слёз не утаю…
Ни здесь, ни
там, – нигде не надо встречи,
И не для встреч
проснёмся мы в раю!
НИ ЗДЕСЬ,
НИ ТАМ
Опять сияющим
крестам
Поют хвалу
колокола.
Я вся дрожу, я
поняла,
Они поют: «и
здесь и там».
Улыбка просится
к устам,
Ещё
стремительней хвала…
Как ошибиться я
могла?
Они поют: «не
здесь, а там».
О, пусть сияющим
крестам
Поют хвалу
колокола…
Я слишком ясно
поняла:
«Ни здесь, ни
там… Ни здесь, ни там»…
ПОСЛЕДНЯЯ
ВСТРЕЧА
О, я помню
прощальные речи,
Их шептавшие
помню уста.
«Только чистым
даруются встречи.
Мы увидимся,
будь же чиста».
Я учителю молча
внимала.
Был он нежность
и ласковость весь.
Он о «там»
говорил, но как мало
Это «там»
заменяло мне «здесь»!
Тишина
посылается роком, –
Тем и вечны
слова, что тихи.
Говорил он о
самом глубоком,
Баратынского вспомнил
стихи;
Говорил о игре
отражений,
О лучах
закатившихся звезд…
Я не помню его
выражений,
Но улыбку я
помню и жест.
Ни следа от
былого недуга,
Не мучительно
бремя креста.
Только чистые
узрят друг друга, –
Мой любимый, я
буду чиста!
НА ЗАРЕ
Их души
неведомым счастьем
Баюкал
предутренний гул.
Он с тайным и
странным участьем
В их детские сны
заглянул.
И, сладким
предчувствием ранен
Каких-то
безудержных гроз,
Спросил он, и
был им так странен
Его непонятный
вопрос.
Оне, притаясь,
промолчали
И молча порвали
звено…
За миг
бесконечной печали
Да будет ему
прощено!
* * *
И как прежде оне
улыбались,
Обожая
изменчивый дым;
И как прежде оне
ошибались,
Улыбаясь ошибкам
своим;
И как прежде оне
безустанно
Отдавались
нежданной волне.
Но по-новому
грустно и странно
Вечерами молчали
оне.
ЗИМНЯЯ
СКАЗКА
«Не уходи», они
шепнули с лаской,
«Будь с нами
весь!
Ты видишь сам,
какой нежданной сказкой
Ты встречен
здесь».
«О, подожди»,
они просили нежно,
С мольбою рук.
«Смотри, темно
на улицах и снежно…
Останься, друг!
О, не буди! На
улицах морозно…
Нам нужен сон!»
Но этот крик
последний слишком поздно
Расслышал он.
* * *
И уж опять они в
полуистоме
О каждом сне
волнуются тайком;
И уж опять в
полууснувшем доме
Ведут беседу с
давним дневником.
Опять под музыку
на маленьком диване
Звенит-звучит
таинственный рассказ
О рудниках, о
мёртвом караване,
О подземелье,
где зарыт алмаз.
Улыбка сумерок,
как прежде, в окна льётся;
Как прежде, им о
лампе думать лень;
И уж опять из
тёмного колодца
Встаёт Ундины
плачущая тень.
Да, мы
по-прежнему мечтою сердце лечим,
В недетский бред
вплетая детства нить,
Но близок день,
– и станет грезить нечем,
Как и теперь уже
нам нечем жить!
ДЕКАБРЬСКАЯ
СКАЗКА
Мы слишком
молоды, чтобы простить
Тому, кто в нас
развеял чары.
Но, чтоб о нём,
ушедшем, не грустить,
Мы слишком
стары!
Был замок
розовый, как зимняя заря,
Как мир –
большой, как ветер – древний.
Мы были дочери
почти царя,
Почти царевны.
Отец – волшебник
был, седой и злой;
Мы, рассердясь,
его сковали;
По вечерам,
склоняясь над золой,
Мы колдовали;
Оленя быстрого
из рога пили кровь,
Сердца
разглядывали в лупы…
А тот, кто
верить мог, что есть любовь,
Казался глупый.
Однажды вечером
пришёл из тьмы
Печальный принц
в одежде серой.
Он говорил без
веры, ах, а мы
Внимали с верой.
Рассвет
декабрьский глядел в окно,
Алели робким
светом дали…
Ему спалось и
было всё равно,
Что мы страдали!
Мы слишком
молоды, чтобы забыть
Того, кто в нас
развеял чары.
Но, чтоб опять
так нежно полюбить –
Мы слишком
стары!
ПОД НОВЫЙ
ГОД
Встретим пришельца
лампадкой,
Тихим и верным
огнём.
Только ни вздоха
украдкой,
Ни вздоха о нём!
Яркого света не
надо,
Лампу совсем
привернём.
Только о лучшем
ни взгляда,
Ни взгляда о
нём!
Пусть в
треволненье беспечном
Год нам
покажется днём!
Только ни мысли
о вечном,
Ни мысли о нём!
Станем
«сестричками» снова,
Крепче друг к
другу прильнём.
Только о прошлом
ни слова,
Ни слова о нём!
ДЕКАБРЬ И
ЯНВАРЬ
В декабре на
заре было счастье,
Длилось – миг.
Настоящее,
первое счастье
Не из книг!
В январе на заре
было горе,
Длилось – час.
Настоящее,
горькое горе
В первый раз!
СЛЁЗЫ
Слёзы? Мы плачем
о тёмной передней,
Где канделябра
никто не зажёг;
Плачем о том,
что на крыше соседней
Стаял снежок;
Плачем о юных, о
вешних берёзках,
О несмолкающем
звоне в тени;
Плачем, как дети,
о всех отголосках
В майские дни.
Только слезами
мы путь обозначим
В мир упоений,
не данный судьбой…
И над озябшим
котёнком мы плачем,
Как над собой.
Отнято всё, – и
покой и молчанье.
Милый, ты много
из сердца унёс!
Но не сумел
унести на прощанье
Нескольких слёз.
AETERNUM VALE*
Aeternum vale! Сброшен крест!
Иду искать под новым бредом
И новых бездн и новых звезд,
От поражения – к победам!
Aeternum vale! Дух окреп
И новым сном из сна разбужен.
Я вся – любовь, и мягкий хлеб
Дарёной дружбы мне не нужен.
Aeternum vale! В путь иной
Меня ведёт иная твёрдость.
Меж нами вечною стеной
Неумолимо встала – гордость.
____________________
*Прощай
навеки (лат.).
ЭПИЛОГ
Очарованье своих
же обетов,
Жажда любви и
незнанье о ней…
Что же осталось
от блещущих дней?
Новый портрет в
галерее портретов,
Новая тень меж
теней.
Несколько строк
из любимых поэтов,
Прелесть
опасных, иных ступеней…
Вот и разгадка
таинственных дней!
Лишний портрет в
галерее портретов,
Лишняя тень меж
теней.
НЕ В НАШЕЙ
ВЛАСТИ
Возвращение в
жизнь – не обман, не измена.
Пусть твердим
мы: «Твоя, вся твоя!» чуть дыша,
Всё же сердце
вернётся из плена,
И вернётся душа.
Эти речи в бреду
не обманны, не лживы,
(Разве может
солгать, – ошибается бред!)
Но проходят
недели, – мы живы,
Забывая обет.
В этот миг
расставанья мучительно-скорый
Нам казалось: на
солнце навек пелена,
Нам казалось:
подвинутся горы,
И погаснет луна.
В этот горестный
миг – на печаль или радость –
Мы и душу и
сердце, мы всё отдаём,
Прозревая
великую сладость
В отрешенье
своём.
К утешителю-сну
простираются руки,
Мы томительно
спим от зари до зари…
Но за дверью
знакомые звуки:
«Мы пришли,
отвори!»
В этот миг,
улыбаясь раздвинутым стенам,
Мы кидаемся в
жизнь, облегчённо дыша.
Наше сердце
смеётся над пленом,
И смеётся душа!
РАСПЯТИЕ
Ты помнишь?
Розовый закат
Ласкал дрожащие
листы,
Кидая луч на
тёмный скат
И тёмные кресты.
Лилось заката
торжество,
Смывая боль и
тайный грех,
На тельце нежное
Того,
Кто рáспят был
за всех.
Закат погас; в
последний раз
Блеснуло золото
кудрей,
И так светло
взглянул на нас
Малютка Назарей.
Мой друг,
незнанием томим,
Ты вдаль шагов
не устреми:
Там правды нет!
Будь вечно с Ним
И с нежными
детьми.
И, если сны тебе
велят
Идти к
«безвестной красоте»,
Ты вспомни
безответный взгляд
Ребёнка на
кресте.
ПРИВЕТ ИЗ
БАШНИ
Скоро вечер: от
тьмы не укрыться,
Чья-то тень
замелькает в окне…
Уезжай, уезжай
же, мой рыцарь,
На своём
золотистом коне!
В неизвестном, в
сияющем свете
Помяни
незнакомку добром!
Уж играет
изменчивый ветер
Золотым и
зелёным пером.
Здесь оконца
узорные узки,
Здесь и утром
портреты в тени…
На зелёном, на
солнечном спуске
Незнакомку
добром помяни!
Видит Бог, от
судьбы не укрыться.
Чья-то тень
замелькала в окне…
Уезжай, уезжай
же, мой рыцарь,
На своём
золотистом коне!
РЕЗЕДА И
РОЗА
Один маня,
другой с полуугрозой,
Идут цветы
блестящей чередой.
Мы на заре
клянёмся только розой,
Но в поздний час
мы дышим резедой.
Один в пути
пленяется мимозой,
Другому ландыш
мил, блестя в росе. –
Но на заре мы
дышим только розой,
Но резедою мы
кончаем все!
ИТОГ ДНЯ
Ах, какая
усталость под вечер!
Недовольство
собою и миром и всем!
Слишком много я
им улыбалась при встрече,
Улыбалась, не
зная зачем.
Слишком много
вопросов без жажды
За ответ
заплатить возлиянием слёз.
Говорили,
гадали, и каждый
Неизвестность с
собою унёс.
Слишком много
потупленных взоров,
Слишком много
ненужных бесед в терему,
Вышивания
бисером слишком ненужных узоров.
Вот гирлянда,
вот ангел… К чему?
Ах, какая
усталость! Как слабы
Наши лучшие сны!
Как легка в обыденность ступень!
Я могла бы уйти,
я замкнуться могла бы…
Я Христа
предавала весь день!
МОЛИТВА
ЛОДКИ
В тихую
пристань, где зыблются лодки,
И отдыхают от
бурь корабли,
Ты, Всемогущий,
и Мудрый, и Кроткий,
Мне, утомлённой
и маленькой лодке,
Мирно приплыть
повели.
В тихую пристань,
где зыблются лодки,
И, отдыхая,
грустят корабли.
ПРИЗРАК
ЦАРЕВНЫ
С тёмной веткою
шепчется ветка,
Под ногами
ложится трава,
Где-то плачет
сова…
Дай мне руку,
пугливая детка!
Я с тобою, твой
рыцарь и друг,
Ты тихонько
дрожишь почему-то.
Не ломай своих
рук,
А плащом их
теплее закутай.
Много странствий
он видел и чащ,
В нём от пуль
неприятельских дыры.
Ты закутайся в
плащ:
Здесь туманы
ползучие сыры,
Здесь сгоришь на
болотном огне!
Беззащитные руки
ломая,
Ты напомнила мне
Ту царевну из
дальнего мая,
Ту, любимую
слишком давно,
Чьи уста, как
рубины горели…
Предо мною окно
И головка в
плену ожерелий.
Нежный взор
удержать не сумел,
Я, обняв,
оторвался жестоко…
Как я мог, как я
смел
Погубить эту
розу Востока!
С тёмной веткою
шепчется ветка,
Небосклон
предрассветный серей.
Дай мне руку
скорей
На прощанье,
пугливая детка!
ПИСЬМО
НА РОЗОВОЙ БУМАГЕ
В какой-то
дальней рейнской саге
Печальный
юноша-герой
Сжигает позднею
порой
Письмо на
розовой бумаге.
И я, как рыцарь
(без пера,
Увы, без шлема и
без шпаги!),
Письмо на
розовой бумаге
На канделябре
сжёг вчера.
Его в поход
умчали флаги,
Фанфары смех и
боя пыл,
И он,
счастливый, позабыл
Письмо на
розовой бумаге.
Оно погибло на
огне,
Но шелестит при
каждом шаге,
Письмо на
розовой бумаге
Уж не на мне оно,
– во мне!
Пусть забывает в
дальней саге
Печальный рыцарь
грусть свою, –
Ах, я в груди
его таю,
Письмо на
розовой бумаге!
ДВА ИСХОДА
1
Со мной в ночи шептались тени,
Ко мне ласкались кольца дыма,
Я знала тайны всех растений
И песни всех колоколов, –
А люди мимо шли без слов,
Куда-то вдаль спешили мимо.
Я трепетала каждой жилкой
Среди безмолвия ночного,
Над жизнью пламенной и пылкой
Держа задумчивый фонарь…
Я не жила, – так было встарь.
Что было встарь, то будет снова.
С тобой в ночи шептались тени,
К тебе ласкались кольца дыма,
Ты знала тайны всех растений
И песни всех колоколов, –
А люди мимо шли без слов
Куда-то вдаль спешили мимо.
Ты трепетала каждой жилкой
Среди безмолвия ночного,
Над жизнью пламенной и пылкой
Держа задумчивый фонарь…
Ты не жила, – так было встарь.
Что было встарь, – не будет снова.
ОСУЖДЁННЫЕ
Сёстрам Тургеневым
У них глаза одни и те же
И те же голоса.
Одна цветок неживше-свежий,
Другая луч, что блещет реже,
В глазах у третьей – небо. Где же
Такие встретишь небеса?
Им отдала при первой встрече
Я чаянье своё.
Одна глядит, как тают свечи,
Другая вся в капризной речи,
А третьей так поникли плечи,
Что плачешь за неё.
Одна, безмолвием пугая,
Под игом тишины;
Ещё изменчива другая,
А третья ждёт, изнемогая…
И все, от жизни убегая,
Уже осуждены.
Москва, осень 1910
ИЗ
СКАЗКИ В ЖИЗНЬ
Хоть в вагоне
тёмном и неловко,
Хорошо под шум
колёс уснуть!
Добрый путь,
Жемчужная Головка,
Добрый путь!
Никому – с
участьем или гневно –
Не позволь в
былое заглянуть.
Добрый путь,
погибшая царевна,
Добрый путь!
В ЗЕРКАЛЕ
КНИГИ М. Д.-В.*
Это сердце –
моё! Эти строки – мои!
Ты живёшь, ты во
мне, Марселина!
Уж испуганный
стих не молчит в забытьи,
И слезами
растаяла льдина.
Мы вдвоём
отдались, мы страдали вдвоём,
Мы, любя,
полюбили на муку!
Та же скорбь нас
пронзила и тем же копьём,
И на лбу
утомлённо-горячем своём
Я прохладную
чувствую руку.
Я, лобзанья
прося, получила копьё!
Я, как ты, не
нашла властелина!..
Эти строки –
мои! Это сердце – моё!
Кто же, ты или я
– Марселина?
___________________________________________
*М. Д.-В.
– Марселина Дебор-Вальмор (1786–1859) – французская поэтесса. Один из главных
мотивов её лирики – скорбь неразделённой любви.
ЭСТЕТЫ
Наши встречи, –
только ими дышим все мы,
Их предчувствие
лелея в каждом миге, –
Вы узнаете,
разрезав наши книги.
Всё, что любим
мы и верим – только темы.
Сновидение друг
другу подарив, мы
Расстаёмся, в
жажде новых сновидений,
Для себя и для
другого – только тени,
Для читающих об
этом – только рифмы.
ОНИ И МЫ
Героини испанских
преданий
Умирали, любя,
Без укоров, без
слёз, без рыданий.
Мы же детски
боимся страданий
И умеем лишь
плакать, любя.
Пышность замков,
разгульность охоты,
Испытанья
тюрьмы, –
Всё нас манит,
но спросят нас: «Кто ты?»
Мы согнать не
сумеем дремоты
И сказать не
сумеем, кто мы.
Мы все книги
подряд, все напевы!
Потому на заре
Детский грех
непонятен нам Евы.
Потому, как
испанские девы,
Мы не гибнем,
любя, на костре.
ЕСЛИ
СЧАСТЬЕ
Лидии
Александровне Тамбурер
Если счастье
стукнет в дверь,
Через годы иль теперь,
Я «войди» ему,
поверь,
Не отвечу!
Если счастью я
нужна,
Пусть померзнет
у окна,
Пусть заслужит
(чья вина?)
Эту встречу.
Если счастья
голос тих,
Если речь его,
как стих
Лаской каплей
дождевых
Бьется в крышу,
–
Я подумаю: «Не
мощь
В этих звуках;
это дождь
Прилетел из
темных рощ».
Не расслышу!
Если счастья
голос горд,
Как воинственный
аккорд,
Если мощен он и
тверд
Властью ада, –
Я скажу ему: «Ты
зверь,
Ты на жертву
рвешься в дверь!
Этих ужасов,
поверь,
Мне не надо!»
(Не окончено).*
_____________________
*Пометка «(Не
окончено)» сделана самой Цветаевой.
НА
КОНЦЕРТЕ
Странный звук
издавала в тот вечер старинная скрипка:
Человеческим
горем – и женским! – звучал её плач.
Улыбался
скрипач.
Без конца к
утомлённым губам возвращалась улы6ка.
Странный взгляд
посылала к эстраде из сумрачной ложи
Незнакомая дама
в уборе лиловых камней.
Взгляд картин и
теней!
Неразгаданный
взгляд, на рыдание скрипки похожий.
К инструменту
летел он стремительно-властно и прямо.
Стон аккорда, –
и вдруг оборвался томительный плач…
Улыбался
скрипач,
Но глядела в
партер – безучастно и весело – дама.
ОБЛАЧКО
Облачко, белое
облачко с розовым краем
Выплыло вдруг,
розовея последним огнём.
Я поняла, что
грущу не о нём,
И закат мне
почудился – раем.
Облачко, белое
облачко с розовым краем
Вспыхнуло вдруг,
отдаваясь вечерней судьбе.
Я поняла, что
грущу о себе,
И закат мне
почудился – раем.
Облачко, белое
облачко с розовым краем
Кануло вдруг в
беспредельность движеньем крыла.
Плача о нём, я
тогда поняла,
Что закат мне –
почудился раем.
РОЗОВЫЙ
ДОМИК
Меж
великанов-соседей, как гномик
Он удивлялся
всему.
Маленький
розовый домик,
Чем он мешал и
кому?
Чуть потемнеет,
в закрытые ставни
Тихо стучит
волшебство.
Домик смиренный
и давний,
Чем ты смутил и
кого?
Там засмеются,
мы смеху ответим.
Фея откроет
Эдем…
Домик, понятный
лишь детям,
Чем ты грешил,
перед кем?
Лучшие радости с
ним погребли мы,
Феи нырнули во
тьму…
Маленький домик
любимый,
Чем ты мешал и
кому?
ДО ПЕРВОЙ
ЗВЕЗДЫ
До первой звезды
(есть ли звёзды ещё?
Ведь всё
изменяет тайком!)
Я буду молиться
– кому? – горячо,
Безумно молиться
– о ком?
Молитва (равно
ведь, о ком и кому!)
Растопит и
вечные льды.
Я буду молиться
в своём терему
До первой, до
первой звезды!
БАРАБАН
В майское утро
качать колыбель?
Гордую шею в
аркан?
Пленнице –
прялка, пастушке – свирель,
Мне – барабан.
Женская доля
меня не влечёт:
Скуки боюсь, а
не ран!
Всё мне дарует,
– и власть и почёт
Мой барабан.
Солнышко встало,
деревья в цвету…
Сколько
невиданных стран!
Всякую грусть
убивай на лету,
Бей, барабан!
Быть
барабанщиком! Всех впереди!
Всё остальное –
обман!
Что покоряет
сердца на пути,
Как барабан?
В. Я.
БРЮСОВУ
Улыбнись в моё
«окно»,
Иль к шутам меня
причисли, –
Не изменишь, всё
равно!
«Острых чувств»
и «нужных мыслей»
Мне от Бога не
дано.
Нужно петь, что
всё темно,
Что над миром
сны нависли…
– Так теперь
заведено. –
Этих чувств и
этих мыслей
Мне от Бога не
дано!
КОШКИ
Максу Волошину
Они приходят к нам, когда
У нас в глазах не видно боли.
Но боль пришла – их нету боле:
В кошачьем сердце нет стыда!
Смешно, не правда ли, поэт,
Их обучать домашней роли.
Они бегут от рабской доли:
В кошачьем сердце рабства нет!
Как ни мани, как ни зови,
Как ни балуй в уютной холе,
Единый миг – они на воле:
В кошачьем сердце нет любви!
МОЛИТВА
МОРЮ
Солнце и звёзды
в твоей глубине,
Солнце и звёзды
вверху, на просторе.
Вечное море,
Дай мне и солнцу
и звёздам отдаться вдвойне.
Сумрак ночей и
улыбку зари
Дай отразить в
успокоенном взоре.
Вечное море,
Детское горе моё
усыпи, залечи, раствори.
Влей в это
сердце живую струю,
Дай отдохнуть от
терпения – в споре.
Вечное море,
В мощные воды
твои свой беспомощный дух предаю!
ЖАЖДА
Лидии Александровне Тамбурер
Наше сердце тоскует о пире
И не спорит и всё позволяет.
Почему же ничто в этом мире
Не утоляет?
И рубины, и розы, и лица, –
Всё вблизи безнадёжно тускнеет.
Наше сердце о книги пылится,
Но не умнеет.
Вот и юг, – мы томились по зною…
Был он дерзок, – теперь умоляет…
Почему же ничто под луною
Не утоляет?
ДУША
И ИМЯ
Пока огнями смеётся
бал,
Душа не уснёт в
покое.
Но имя Бог мне
иное дал:
Морское оно,
морское!
В круженье
вальса, под нежный вздох
Забыть не могу
тоски я.
Мечты иные мне
подал Бог:
Морские они,
морские!
Поёт огнями
манящий зал,
Поёт и зовёт,
сверкая.
Но душу Бог мне
иную дал:
Морская она,
морская!
ВОЛШЕБСТВО
Чуть полночь бьют куранты,
Сверкают диаманты,
Инкогнито пестро.
(Опишешь ли, перо,
Волшебную картину?)
Заслышав каватину,
Раздвинул паутину
Лукавый Фигаро.
Коралловые гребни
Вздымаются волшебней
Над клубом серых змей;
Но губки розовей,
Чем алые кораллы.
Под музыку из залы
Румянец бледно-алый
Нахлынул до бровей.
Везде румянец зыбкий,
На потолке улыбки,
Улыбки на стенах…
Откормленный монах
Глядит в бутылку с ромом.
В наречье незнакомом
Беседует с альбомом
Старинный альманах.
Саксонские фигурки
Устраивают жмурки.
«А vous,
marquis, veuillez!»*
Хохочет chevalier**…
Бесшумней силуэты,
Безумней пируэты,
И у Антуанэты
Срывается колье!
___________________
*«Ваш
черёд, маркиз, извольте!» (фр.).
*Рыцарь
(фр.).
НА ВОЗУ
Что за жалобная
нота
Летней ночью
стук телег!
Кто-то едет, для
кого-то
Далеко ночлег.
Целый день
шумели грабли
На откосе, на
лужке.
Вожжи новые
ослабли
В молодой руке.
Счастье видится
воочью:
В небе звёзды, –
сны внизу.
Хорошо июльской
ночью
На большом возу!
Завтра снова
будет круто:
Знай работай,
знай молчи.
Хорошо ему,
кому-то,
На возу в ночи!
ВОЖДЯМ
Срок исполнен,
вожди! На подмостки
Вам судеб и
времён колесо!
Мой удел – с
мальчуганом в матроске
Погонять золотое
серсо.
Ураганом святого
безумья
Поднимайтесь,
вожди, над толпой!
Всё безумье
отдам без раздумья
За весеннее:
«Пой, птичка, пой».
ИЮЛЬ –
АПРЕЛЮ
Как с задумчивых
сосен струится смола,
Так текут ваши
слёзы в апреле.
В них весеннему
дань и прости колыбели
И печаль
молодого ствола.
Вы листочку
сродни и зелёной коре,
Полудети ещё и
дриады.
Что деревья
шумят, что журчат водопады
Понимали и мы –
на заре!
Вам струистые
кудри клонить в водоём,
Вам, дриадам,
кружить по аллее…
Но и нас,
своенравные девочки-феи,
Помяните в
апреле своём!
ВЕСНА
В ВАГОНЕ
Встают, встают за дымкой синей
Зелёные холмы.
В траве, как прежде, маргаритки,
И чьи-то глазки у калитки…
Но этой сказки героини
Апрельские – не мы!
Ты улыбнулась нам, Мария,
(Ты улыбалась снам!)
Твой лик, прозрачней анемоны,
Мы помним в пламени короны…
Но этой встречи феерия
Апрельская – не нам!
Гурзуф, 1 мая 1911
ОКА
1
Волшебство
немецкой феерии,
Тёмный вальс,
немецкий и простой…
А луга покинутой
России
Зацвели куриной
слепотой.
Милый луг, тебя
мы так любили,
С золотой
тропинкой у Оки…
Меж стволов
снуют автомобили, –
Золотые майские
жуки.
2
Ах, золотые
деньки!
Где уголки
потайные,
Где вы, луга
заливные
Синей Оки?
Старые липы в
цвету,
К взрослому миру
презренье
И на жаровне
варенье
В старом саду.
К Богу идут
облака;
Лентой холмы
огибая,
Тихая и голубая
Плещет Ока.
Детство верни
нам, верни
Все разноцветные
бусы, –
Маленькой,
мирной Тарусы
Летние дни.
3
Всё у Боженьки –
сердце! Для Бога
Ни любви, ни
даров, ни хвалы…
Ах, золотая
дорога!
По бокам молодые
стволы!
Что мне трепет архангельских
крылий?
Мой утраченный
рай в уголке,
Где вереницею
плыли
Золотые плоты по
Оке.
Пусть крыжовник
незрелый, несладкий, –
Без конца шелухи
под кустом!
Крупные буквы в
тетрадке,
Поцелуи без
счёта потом.
Ни в молитве, ни
в песне, ни в гимне
Я забвенья найти
не могу!
Раннее детство
верни мне
И берёзки на
тихом лугу.
4
Бежит тропинка с
бугорка,
Как бы под
детскими ногами,
Всё так же
сонными лугами
Лениво движется
Ока;
Колокола звонят
в тени,
Спешат удары за
ударом,
И всё поют о
добром, старом,
О детском
времени они.
О, дни, где утро
было рай
И полдень рай и
все закаты!
Где были шпагами
лопаты
И замком
царственным сарай.
Куда ушли, в
какую даль вы?
Что между нами
пролегло?
Всё так же
сонно-тяжело
Качаются на
клумбах мальвы…
5
В светлом
платьице, давно-знакомом,
Улыбнулась я
себе из тьмы.
Старый сад шумит
за старым домом…
Почему не
маленькие мы?
Почернела
дождевая кадка,
Вензеля на
рубчатой коре,
Заросла
крокетная площадка,
Заросли тропинки
на дворе…
Не целуй! Скажу
тебе, как другу:
Целовать не надо
у Оки!
Почему по
скошенному лугу
Не помчаться
наперегонки?
Мы вдвоём, но,
милый, не легко мне, –
Невозвратное
меня зовёт!
За Окой стучат в
каменоломне,
По Оке минувшее
плывёт…
Вечер тих, – не
надо поцелуя!
Уж на клумбах
задремал левкой…
Только клумбы
пёстрые люблю я
И каменоломню
над Окой.
НА
РАДОСТЬ
С. Э.
Ждут нас пыльные дороги,
Шалаши на час
И звериные берлоги
И старинные чертоги…
Милый, милый, мы, как боги:
Целый мир для нас!
Всюду дома мы на свете,
Всё зовя своим.
В шалаше, где чинят сети,
На сияющем паркете…
Милый, милый, мы, как дети:
Целый мир двоим!
Солнце жжёт, – на север с юга,
Или на луну!
Им очаг и бремя плуга,
Нам простор и зелень луга…
Милый, милый, друг у друга
Мы навек в плену!
ГЕРЦОГ
РЕЙХШТАДТСКИЙ
Из светлого
круга печальных невест
Не раз долетали
призывы.
Что нежные губы!
Вздымались до звезд
Его молодые
порывы!
Что жалобы
скрипок, что ночи, как мёд,
Что мёртвые
статуи в парке?
Иному навстречу!
Победа не ждёт,
Не ждут
триумфальные арки.
Пусть пламенем
пёстрым кипит маскарад,
Пусть шутит с
ним дед благосклонный,
Пусть кружатся
пары, – на Сене парад,
Парад у
Вендомской колонны!
Родному
навстречу! Как пламя лицо,
В груди
раскалённая лава.
И нежно
сомкнула, вручая кольцо,
Глаза ему юная
слава.
ЗИМА
Мы вспоминаем
тихий снег,
Когда из блеска
летней ночи
Нам улыбнутся
старческие очи
Под тяжестью
усталых век.
Ах, ведь и им,
как в наши дни,
Казались все
луга иными.
По вечерам в
волнисто-белом дыме
Весной тонули и
они.
В раю
затепленным свечам
Огни земли
казались грубы.
С безумной
грустью розовые губы
О них шептались
по ночам.
Под тихим
пологом зимы
Они не плачут об
апреле,
Чтобы без слёз
отчаянья смотрели
В лицо минувшему
и мы.
Из них судьба
струит на нас
Успокоенье
мудрой ночи, –
И мне дороже
старческие очи
Открытых небу
юных глаз.
РОЗОВАЯ
ЮНОСТЬ
С улыбкой на
розовых лицах
Стоим у скалы мы
во мраке.
Сгорело бы небо
в зарницах
При первом
решительном знаке,
И рухнула в
бездну скала бы
При первом
решительном стуке…
– Но, если б вы
знали, как слабы
У розовой юности
руки.
ПОЛНОЧЬ
Снова стрелки обежали целый круг:
Для кого-то много счастья позади.
Подымается с мольбою сколько рук!
Сколько писем прижимается к груди!
Где-то кормчий наклоняется к рулю,
Кто-то бредит о короне и жезле,
Чьи-то губы прошептали: «не люблю»,
Чьи-то локоны запутались в петле.
Где-то свищут, где-то рыщут по
кустам,
Где-то пленнику приснились палачи,
Там, в ночи, кого-то душат, там
Зажигаются кому-то три свечи.
Там, над капищем безумья и грехов,
Собирается великая гроза,
И над томиком излюбленных стихов
Чьи-то юные печалятся глаза.
1912
НЕРАЗЛУЧНОЙ
В ДОРОГУ
Стоишь у двери с
саквояжем.
Какая грусть в
лице твоём!
Пока не поздно,
хочешь, скажем
В последний раз
стихи вдвоём.
Пусть повторяет
общий голос
Доныне общие
слова,
Но сердце на два
раскололось.
И общий путь –
на разных два.
Пока не поздно,
над роялем,
Как встарь,
головку опусти.
Двойным улыбкам
и печалям
Споём последнее
прости.
Пора! завязаны
картонки,
В ремни давно
затянут плед…
Храни Господь
твой голос звонкий
И мудрый ум в
шестнадцать лет!
Когда над лесом
и над полем
Все небеса
замрут в звездах,
Две неразлучных
к разным долям
Помчатся в
разных поездах.
БОНАПАРТИСТЫ
Длинные кудри склонила к земле,
Словно вдова молчаливо.
Вспомнилось, – там, на гранитной
скале,
Тоже плакучая ива.
Бедная ива казалась сестрой
Царскому пленнику в клетке,
И улыбался пленённый герой,
Гладя пушистые ветки.
День Аустерлица – обман, волшебство,
Лёгкая пена прилива…
«Помните, там на могиле Его
Тоже плакучая ива.
С раннего детства я – сплю и не сплю
–
Вижу гранитные глыбы».
«Любите? Знаете?» – «Знаю! Люблю!»
«С Ним в заточенье пошли бы?»
«За Императора – сердце и кровь,
Всё – за святые знамёна!»
Так началась роковая любовь
Именем Наполеона.
КОНЬКОБЕЖЦЫ
Асе и Борису
Башлык откинула на плечи:
Смешно кататься в башлыке!
Смеётся, – разве на катке
Бывают роковые встречи?
Смеясь над «встречей роковой»,
Светло сверкают два алмаза,
Два широко раскрытых глаза
Из-под опушки меховой.
Всё удаётся, все фигуры!
Ах, эта музыка и лёд!
И как легко её ведёт
Её товарищ белокурый.
Уж двадцать пять кругов подряд
Они летят по синей глади.
Ах, из-под шапки эти пряди!
Ах, исподлобья этот взгляд!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . .
Поникли узенькие плечи
Её, что мчалась налегке.
Ошиблась, Ася: на катке
Бывают роковые встречи!
ПЕРВЫЙ
БАЛ
О, первый бал –
самообман!
Как первая глава
романа,
Что по ошибке
детям дан,
Его просившим
слишком рано,
Как радуга в
струях фонтана
Ты, первый бал,
– самообман.
Ты, как
восточный талисман,
Как подвиги в
стихах Ростана.
Огни сквозь
розовый туман,
Виденья пёстрого
экрана…
О, первый бал –
самообман!
Незаживающая
рана!
СТАРУХА
Слово странное –
старуха!
Смысл неясен,
звук угрюм,
Как для розового
уха
Тёмной раковины
шум.
В нём –
непонятое всеми,
Кто мгновения
экран.
В этом слове
дышит время
В раковине –
океан.
ДОМИКИ
СТАРОЙ МОСКВЫ
Слава прабабушек
томных,
Домики старой
Москвы,
Из переулочков
скромных
Всё исчезаете
вы,
Точно дворцы
ледяные
По мановенью
жезлá.
Где потолки
расписные,
До потолков
зеркала?
Где клавесина
аккорды,
Тёмные шторы в
цветах,
Великолепные
морды
На вековых
воротах,
Кудри,
склонённые к пяльцам,
Взгляды
портретов в упор…
Странно
постукивать пальцем
О деревянный
забор!
Домики с знаком
породы,
С видом её
сторожей,
Вас заменили
уроды, –
Грузные, в шесть
этажей.
Домовладельцы –
их право!
И погибаете вы,
Томных
прабабушек слава,
Домики старой
Москвы.
«ПРОСТИ»
ВОЛШЕБНОМУ ДОМУ
В неосвещённой
передней я
Молча присела на
ларь.
Тёмный узор на
портьере,
С медными
ручками двери…
В эти минуты
последние
Всё полюбилось,
как встарь.
Был заповедными
соснами
В тёмном бору
вековом
Прежде наш домик
любимый.
Нежно его
берегли мы,
Дом с небывалыми
вёснами,
С дивными зимами
дом.
Первые игры и
басенки
Быстро сменились
другим.
Дом притаился
волшебный,
Стали большими
царевны.
Но для меня и
для Асеньки
Был он всегда
дорогим.
Зала от сумрака
синяя,
Жажда великих
путей,
Пренебреженье к
науке,
Переплетённые
руки,
Светлые замки из
инея
И ожиданье
гостей.
Возгласы эти и
песенки,
Чуть раздавался
звонок!
Чьё-нибудь близко
участье?
Господи, может
быть счастье?
И через залу по
лесенке
Стук убегающих
ног…
НА
ВОКЗАЛЕ
Два звонка уже и скоро третий,
Скоро взмах прощального платка…
Кто поймёт, но кто забудет эти
Пять минут до третьего звонка?
Решено за поездом погнаться,
Все цветы любимой кинуть вслед.
Наимладшему из них тринадцать,
Наистаршему под двадцать лет.
Догонять её, что станет силы,
«Добрый путь» кричать до хрипоты.
Самый младший не сдержался, милый:
Две слезинки капнули в цветы.
Кто мудрец, забыл свою науку,
Кто храбрец, забыл своё: «воюй!»
«Ася, руку мне!» и «Ася, руку!»
(Про себя тихонько: «Поцелуй!»)
Поезд тронулся – на волю Божью!
Тяжкий вздох как бы одной души.
И цветы кидали ей к подножью
Ветераны, рыцари, пажи.
Брестский вокзал, 3 декабря 1911
ИЗ
СКАЗКИ – В СКАЗКУ
Всё твоё: тоска по чуду,
Вся тоска апрельских дней,
Всё, что так тянулось к небу, –
Но разумности не требуй.
Я до смерти буду
Девочкой, хотя твоей.
Милый, в этот вечер зимний
Будь, как маленький, со мной.
Удивляться не мешай мне,
Будь, как мальчик, в страшной тайне
И остаться помоги мне
Девочкой, хотя женой.
ЛИТЕРАТУРНЫМ
ПРОКУРОРАМ
Всё таить, чтобы
люди забыли,
Как растаявший
снег и свечу?
Быть в грядущем
лишь горсточкой пыли
Под могильным
крестом? Не хочу!
Каждый миг,
содрогаясь от боли,
К одному
возвращаюсь опять:
Навсегда
умереть! Для того ли
Мне судьбою дано
всё понять?
Вечер в детской,
где с куклами сяду,
На лугу
паутинную нить,
Осуждённую душу
по взгляду…
Всё понять и за
всех пережить!
Для того я (в
проявленном – сила)
Всё родное на
суд отдаю,
Чтобы молодость
вечно хранила
Беспокойную
юность мою.