В любви нет страха, но
совершенная любовь изгоняет страх,
потому что в страхе есть мучение;
боящийся не совершен в любви.
Первое послание Иоанна, гл.4, ст. 18
Je vois dans tout but noble un but plus
noble poindre,
Car lorsqu’on cut un reve on n’en prend
pas un moindre.
Edmond Rostand*
НОВОЛУНЬЕ
Новый месяц встал над лугом,
Над росистою межой.
Милый, дальний и чужой,
Приходи, ты будешь другом.
Днем
– скрываю, днем – молчу.
Месяц в небе, – нету
мочи!
В эти месячные ночи
Рвусь к любимому плечу.
Не спрошу себя: «Кто ж он?»
Все расскажут – твои
губы!
Только днем объятья грубы,
Только днем порыв смешон.
Днем, томима гордым бесом,
Лгу с улыбкой на устах.
Ночью ж... Милый, дальний... Ах!
Лунный серп уже над лесом!
_________________________
*Я вижу, как из благородной цели
рождается другая,
еще более благородная,
Ибо после великой цели не принимаешь
меньшую.
Эдмон Ростан (фр.).
ЭПИТАФИЯ
Тому, кто здесь лежит под травкой
вешней,
Прости, Господь, злой помысел и
грех!
Он был больной, измученный,
нездешний,
Он ангелов любил и детский смех.
Не смял звезды сирени белоснежной,
Хоть и желал Владыку побороть...
Во всех грехах он был – ребенок нежный,
БЫВШЕМУ ЧАРОДЕЮ
Вам сердце рвет тоска, сомненье в
лучшем сея.
– «Брось камнем, не щади! Я жду, больней ужаль!»
Нет, ненавистна мне надменность
фарисея,
Я грешников люблю, и мне вас только
жаль.
Стенами темных слов, растущими во
мраке,
Нас, нет, – не
разлучить! К замкам найдем ключи
И смело подадим таинственные знаки
Друг другу мы, когда задремлет все в
ночи.
Свободный и один, вдали от тесных
рамок,
Вы вновь вернетесь к нам с богатою
ладьей,
И из воздушных строк возникнет
стройный замок,
И ахнет тот, кто смел поэту быть
судьей!
– «Погрешности прощать прекрасно, да, но
эту –
Нельзя: культура, честь,
порядочность... О нет».
– Пусть
это скажут все. Я не судья поэту,
ЧАРОДЕЮ
Рот как кровь, а глаза зелены,
И улыбка измученно-злая...
О, не скроешь, теперь поняла я:
Ты возлюбленный бледной Луны.
Над тобою и днем не слабели
В дальнем детстве сказанья ночей,
Оттого ты с рожденья – ничей,
Оттого ты любил – с
колыбели.
О, как многих любил ты, поэт:
Темнооких, светло-белокурых,
И надменных, и нежных, и хмурых,
В них вселяя свой собственный бред.
Но забвение, ах, на груди ли?
Есть ли чары в земных голосах?
Исчезая, как дым в небесах,
Уходили они, уходили.
Вечный гость на чужом берегу,
Ты замучен серебряным рогом...
О, я знаю о многом, о многом,
Но откуда – сказать не могу.
Оттого тебе искры бокала
И дурман наслаждений бледны:
Ты возлюбленный Девы-Луны,
В ЧУЖОЙ ЛАГЕРЬ
«Да, для вас наша жизнь
действительно в тумане».
Разговор 20-го декабря 1909 г.
Ах, вы не братья, нет, не братья!
Пришли из тьмы, ушли в туман...
Для нас безумные объятья
Еще неведомый дурман.
Пока вы рядом – смех
и шутки,
Но чуть умолкнули шаги,
Уж ваши речи странно-жутки,
И чует сердце: вы враги.
Сильны во всем, надменны даже,
Меняясь вечно, те, не те –
При ярком свете мы на страже,
Но мы бессильны – в
темноте!
Нас вальс и вечер – всё
тревожит,
В нас вечно рвется счастья нить...
Неотвратимого не может,
Ничто не сможет отклонить!
Тоска по книге, внешний запах,
Оркестра пение вдали –
И мы со вздохом, в темных лапах,
Сожжем, тоскуя, корабли.
Но знайте: в миг, когда без силы
И нас застанет страсти ад,
Мы потому прошепчем: «Милый!»
СЕСТРЫ
«Car tout n'est que rêve, o та soeur!»*
Им ночью те же страны снились,
Их тайно мучил тот же смех,
И вот, узнав его меж всех,
Они вдвоем над ним склонились.
Над ним, любившим только древность
Они вдвоем шепнули: «Ах!»...
Не шевельнулись в их сердцах
Ни удивление, ни ревность.
И рядом в нежности, как в злобе,
С рожденья чуждые мольбам,
К его задумчивым губам
Они прильнули обе... обе...
Сквозь сон ответил он: «Люблю я!»...
Раскрыл объятья – зал
был пуст!
Но даже смерти с бледных уст
Не смыть двойного поцелуя.
__________________
*«Ибо все лишь сон, о моя
сестра!» (фр.).
НА ПРОЩАНЬЕ
Mein Herz trägt schwere Ketten,
Die Du mir angelegt.
Ich möcht' mein Leben wetten,
Dass Keine schwerer trägt.*
Франкфуртская песенка
Мы оба любили, как дети,
Дразня, испытуя, играя,
Но кто-то недобрые сети
Расставил, улыбку тая, –
И вот мы у пристани оба,
Не ведав желанного рая,
Но знай, что без слов и до гроба
Я сердцем пребуду – твоя.
Ты все мне поведал – так
рано!
Я всё разгадала – так
поздно!
В сердцах наших вечная рана,
В глазах молчаливый вопрос,
Земная пустыня бескрайна,
Высокое небо беззвездно,
Подслушана нежная тайна,
И властен навеки мороз.
Я буду беседовать с тенью!
Мой милый, забыть нету мочи!
Твой образ недвижен под сенью
Моих опустившихся век...
Темнеет... Захлопнули ставни,
На всем приближение ночи...
Люблю тебя, призрачно-давний,
Тебя одного – и
навек!
__________________
*«Мое сердце в тяжелых оковах,
Которыми ты его опутал.
Клянусь жизнью,
Что ни у кого нет цепей тяжелей»
(нем.).
СЛЕДУЮЩЕЙ
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой
позади, –
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика, баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.
Будь вечно с ним: пусть верности
научат
Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья
мучат,
Коснись его движением сестер.
Но, если сны безгрешностью наскучат,
Сумей зажечь чудовищный костер!
Ни с кем кивком не обменяйся смело,
В себе тоску о прошлом усыпи.
Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
PERPETUUM MOBILE
Как звезды меркнут понемногу
В сияньи солнца золотом,
К нам другу друг давал дорогу,
Осенним делаясь листом,
– И
каждый нес свою тревогу
В наш без того тревожный дом.
Мы всех приветствием встречали,
Шли без забот на каждый пир,
Одной улыбкой отвечали
На бубна звон и рокот лир,
– И
каждый нес свои печали
В наш без того печальный мир.
Поэты, рыцари, аскеты,
Мудрец-филолог с грудой книг...
Вдруг за лампадой – блеск ракеты!
За проповедником – шутник!
– И
каждый нес свои букеты
СЛЕДУЮЩЕМУ
Quasi una fantasia.*
Нежные ласки тебе уготованы
Добрых сестричек.
Ждем тебя, ждем тебя, принц
заколдованный
Песнями птичек.
Взрос ты, вспоенная солнышком
веточка,
Рая явленье,
Нежный как девушка, тихий как
деточка,
Весь
– удивленье.
Скажут не раз: «Эти сестры изменчивы
В каждом ответе!»
– С
дерзким надменны мы, с робким застенчивы,
С мальчиком – дети.
Любим, как ты, мы березки,
проталинки,
Таянье тучек.
Любим и сказки, о глупенький,
маленький
Бабушкин внучек!
Жалобен ветер, весну вспоминающий...
В небе алмазы...
Ждем тебя, ждем тебя, жизни не
знающий,
_______________
*Сплошь фантазия (лат.).
ЛУЧ СЕРЕБРИСТЫЙ
Эхо стонало, шумела река,
Ливень стучал тяжело,
Луч серебристый пронзил облака.
Им любовались мы долго, пока
ВТРОЕМ
– «Мы
никого так»...
– «Мы
никогда так»...
– «Ну,
что же? Кончайте»...
27-го декабря 1909 г.
Горькой расплаты, забвенья ль
вино, –
Чашу мы выпьем до дна!
Эта ли? та ли? Не все ли равно!
Нить навсегда создана.
Сладко усталой прильнуть голове
Справа и слева – к
плечу.
Знаю одно лишь: сегодня их две!
Большего знать не хочу.
Обе изменчивы, обе нежны,
Тот же задор в голосах,
Той же тоскою огни зажжены
В слишком похожих глазах...
Тише, сестрички! Мы будем молчать,
Души без слова сольем.
Как неизведанно утро встречать
В детской, прижавшись, втроем ...
Розовый отсвет на зимнем окне,
Утренний тает туман,
Девочки крепко прижались ко мне...
ОШИБКА
Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой – она
слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.
Когда, пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.
Когда хотим мы в
мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль –
Где их наряд? От них на наших
пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!
Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!
Нельзя тому, что было грустью
зыбкой,
Сказать: «Будь страсть! Горя
безумствуй, рдей!»
Твоя любовь была такой ошибкой, –
МУКА' И МУ'КА
– «Все
перемелется, будет мукой!»
Люди утешены этой наукой.
Станет мукою, что было тоской?
Нет, лучше му'кой!
Люди, поверьте: мы живы тоской!
Только в тоске мы победны над
скукой.
Все перемелется? Будет мукой?
КАТОК РАСТАЯЛ
...«но ведь есть каток»...
Письмо 17 января 1910 г.
Каток растаял... Не услада
За зимней тишью стук колес.
Душе весеннего не надо
И жалко зимнего до слез.
Зимою грусть была едина...
Вдруг новый образ встанет... Чей?
Душа людская – та
же льдина
И так же тает от лучей.
Пусть в желтых лютиках пригорок!
Пусть смёл снежинку лепесток!
– Душе
капризной странно дорог
ВСТРЕЧА
...«есть встречи случайные»...
Из дорогого письма
Гаснул вечер, как мы умиленный
Этим первым весенним теплом.
Был тревожен Арбат оживленный;
Добрый ветер с участливой лаской
Нас касался усталым крылом.
В наших душах, воспитанных сказкой,
Тихо плакала грусть о былом.
Он прошел – так
нежданно! так спешно! –
Тот, кто прежде помог бы всему.
А вдали чередой безутешно
Фонарей лучезарные точки
Загорались сквозь легкую тьму...
Все кругом покупали цветочки;
Мы купили букетик... К чему?
В небесах фиолетово-алых
Тихо вянул неведомый сад.
Как спастись от тревог запоздалых?
Все вернулось. На миг ли? На много
ль?
Мы глядели без слов на закат,
И кивал нам задумчивый Гоголь
С пьедестала, как горестный брат.
ДВА В КВАДРАТЕ
Не знали долго ваши взоры,
Кто из сестер для них «она»?
Здесь умолкают все укоры, –
Ведь две мы. Ваша ль то вина?
–
«Прошел он!» – «Кто из них? Который?»
К обоим каждая нежна.
Здесь умолкают все укоры, –
СВЯЗЬ ЧЕРЕЗ СНЫ
Всё лишь на миг, что людьми
создается,
Блекнет восторг новизны,
Но неизменной, как грусть, остается
Связь через сны.
Успокоенье... Забыть бы... Уснуть
бы...
Сладость опущенных век...
Сны открывают грядущего судьбы,
Вяжут навек.
Всё мне, что бы ни думал украдкой,
Ясно, как чистый кристалл.
Нас неразрывной и вечной загадкой
Сон сочетал.
Я не молю: «О, Господь, уничтожи
Муку грядущего дня!»
Нет, я молю: «О пошли ему, Боже,
Сон про меня!»
Пусть я при встрече с тобою
бледнею, –
Как эти встречи грустны!
Тайна одна. Мы бессильны пред нею:
* * *
Не гони мою память! Лазурны края,
Где встречалось мечтание наше.
Будь правдивым: не скоро с такою,
как я,
Вновь прильнешь ты к серебряной
чаше.
Все не нашею волей разрушено.
Пусть! –
Сладок вздох об утраченном рае!
Весь ты – майский! Тебе моя майская грусть.
Все твое, что пригрезится в мае.
Здесь не надо свиданья. Мы
встретимся там,
Где на правду я правдой отвечу;
Каждый вечер по лёгким и зыбким
мостам
Мы выходим друг другу навстречу.
Чуть завижу знакомый вдали
силуэт, –
Бьется сердце то чаще, то реже...
Ты как прежде: не гневный, не
мстительный, нет!
И глаза твои, грустные, те же.
Это грезы. Обоим нам ночь дорога,
Все преграды рушáщая смело.
Но, проснувшись, мой друг, не гони,
как врага,
Образ той, что солгать не сумела.
И когда он возникнет в вечерней тени
Под призывы былого напева,
Ты минувшему счастью с улыбкой кивни
ПРИВЕТ ИЗ ВАГОНА
Сильнее гул, как будто выше – зданья,
В последний раз колеблется вагон,
В последний раз... Мы едем... До
свиданья,
Мой зимний сон!
Мой зимний сон, мой сон до слез
хороший,
Я от тебя судьбой унесена.
Так суждено! Не надо мне ни ноши
В пути, ни сна.
Под шум вагона сладко верить чуду
И к дальним дням, еще туманным,
плыть.
Мир так широк! Тебя в нем позабуду
Я может быть?
Вагонный мрак как будто давит плечи,
В окно струёй вливается туман...
Мой дальний друг, пойми – все
эти речи
Самообман!
Что новый край? Везде борьба со
скукой,
Все тот же смех и блестки тех же
звезд,
И там, как здесь, мне будет сладкой
мукой
Твой тихий жест.
ЗЕЛЕНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ
Целый вечер играли и тешились мы
ожерельем
Из зеленых, до дна отражающих взоры,
камней.
Ты непрочную нить потянул слишком
сильно,
И посыпались камни обильно,
При паденьи сверкая сильней.
Мы в тоске разошлись по своим
неустроенным кельям.
Не одно ожерелье вокруг наших
трепетных пальцев
Обовьется еще, отдавая нас новым
огням.
Нам к сокровищам бездн все дороги
открыты,
Наши жадные взоры не сыты,
И ко всем драгоценным камням
Направляем шаги мы с покорностью
вечных скитальцев.
Пусть погибла виной одного из движений
нежданных
Только раз в этом мире, лишь нам
заблестевшая нить!
Пусть над пламенным прошлым холодные
плиты!
Разве сможем мы те хризолиты
Придорожным стеклом заменить?
* * *
Наши души, не правда ль, еще не
привыкли к разлуке?
Всё друг друга зовут трепетанием
блещущих крыл!
Кто-то высший развел эти
нежно-сплетенные руки,
Но о помнящих душах забыл.
Каждый вечер, зажженный по воле
волшебницы кроткой,
Каждый вечер, когда над горами и в
сердце туман,
К незабывшей душе неуверенно-робкой
походкой
Приближается прежний обман.
Словно ветер, что беглым порывом
минувшее будит,
Ты из блещущих строчек опять
улыбаешься мне.
Всё позволено, всё! Нас дневная
тоска не осудит:
Ты из сна, я во сне...
Кто-то высший нас предал
неназванно-сладостной муке,
(Будет много блужданий-скитаний
средь снега и тьмы!)
Кто-то высший развел эти
нежно-сплетенные руки...
КРОМЕ ЛЮБВИ
Не любила, но плакала. Нет, не
любила, но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый
лик.
Было все в нашем сне на любовь не
похоже:
Ни причин, ни улик.
Только нам этот образ кивнул из
вечернего зала,
Только мы – ты и
я – принесли ему жалобный стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность – других.
Но порыв миновал, и приблизился
ласково кто-то,
Кто молиться не мог, но любил.
Осуждать не спеши!
Ты мне памятен будешь, как самая
нежная нота
В пробужденьи души.
В этой грустной душе ты бродил, как
в незапертом доме.
(В нашем доме, весною...) Забывшей
меня не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила,
кроме
ПЛОХОЕ ОПРАВДАНЬЕ
Как влюбленность старо, как любовь
забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь,
превращает наш храм.
О мучительный стыд за вечернее
лишнее слово!
О тоска по утрам!
Утонула в заре голубая, как месяц,
трирема,
О прощании с нею пусть лучше не
пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш
сад из Эдема...
Как влюбленность – старо!
Только ночью душе посылаются знаки
оттуда,
Оттого все ночное, как книгу от всех
береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про
нежное чудо:
Свет и чудо – враги!
Твой восторженный бред, светом
розовых люстр золоченый
Будет утром смешон. Пусть его не
услышит рассвет!
Будет утром –
мудрец, будет утром – холодный ученый
Тот, кто ночью – поэт.
Как могла я, лишь ночью живя и дыша,
как могла я
Лучший вечер отдать на терзанье
январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох
посылая,
ПРЕДСКАЗАНЬЕ
– «У
вас в душе приливы и отливы!»
Ты сам сказал, ты это понял сам!
О, как же ты, не верящий часам,
Мог осудить меня за миг счастливый?
Что принесет грядущая минута?
Чей давний образ вынырнет из сна?
Веселый день, а завтра ночь
грустна...
Как осуждать за что-то, почему-то?
О, как ты мог! О, мудрый, как могли
вы
Сказать «враги» двум белым парусам?
Ведь знали вы... Ты это понял сам:
ОБА ЛУЧА
Солнечный? Лунный? О мудрые Парки,
Что мне ответить? Ни воли, ни сил!
Луч серебристый молился, а яркий
Нежно любил.
Солнечный? Лунный? Напрасная битва!
Каждую искорку, сердце, лови!
В каждой молитве –
любовь, и молитва –
В каждой любви!
Знаю одно лишь: погашенных в плаче
Жалкая мне не заменит свеча.
Буду любить, не умея иначе –
Оба луча!
ДЕТСКАЯ
Наша встреча была – в
полумраке беседа
Полувзрослого с полудетьми.
Хлопья снега за окнами, песни
метели...
Мы из детской уйти не хотели,
Вместо сказки не жаждали бреда...
Если можешь – пойми!
Мы любили тебя – как
могли, как умели;
Целый сад в наших душах бы мог
расцвести,
Мы бы рай увидали воочью!..
Но, испуганы зимнею ночью,
Мы из детской уйти не посмели...
РАЗНЫЕ ДЕТИ
Есть тихие дети. Дремать на плече
У ласковой мамы им сладко и днем.
Их слабые ручки не рвутся к
свече, –
Они не играют с огнем.
Есть дети – как
искры: им пламя сродни.
Напрасно их учат: «Ведь жжется, не
тронь!»
Они своенравны (ведь искры они!)
И смело хватают огонь.
Есть странные дети: в них дерзость и
страх.
Крестом потихоньку себя осеня,
Подходят, не смеют, бледнеют в
слезах
И плача бегут от огня.
Мой милый! Был слишком небрежен твой
суд:
«Огня побоялась – так
гибни во мгле!»
Твои обвиненья мне сердце грызут
И душу пригнули к земле.
Есть странные дети: от страхов своих
Они погибают в туманные дни.
Им нету спасенья. Подумай о них
И слишком меня не вини!
Ты душу надолго пригнул мне к
земле... –
Мой милый, был так беспощаден твой
суд! –
Но все же я сердцем твоя – и во
мгле
НАША ЗАЛА
Мне тихонько шепнула вечерняя зала
Укоряющим тоном, как няня любовно:
– «Почему ты по дому скитаешься, словно
Только утром приехав с вокзала?
Беспорядочной грудой разбросаны
вещи,
Погляди, как растрепаны пыльные
ноты!
Хоть как прежде с покорностью смотришь
в окно ты,
Но шаги твои мерные резче.
В этом дремлющем доме ты словно
чужая,
Словно грустная гостья, без силы к
утехам.
Никого не встречаешь взволнованным
смехом,
Ни о ком не грустишь, провожая.
Много женщин видала на долгом веку
я,
– В
этом доме их муки, увы, не случайны! –
Мне в октябрьский вечер тяжелые
тайны
Не одна поверяла, тоскуя.
О, не бойся меня, не противься
упрямо:
Как столетняя зала внимает не
каждый!
Всё скажи мне, как все рассказала
однажды
Мне твоя одинокая мама.
Я слежу за тобою внимательным
взглядом,
Облегчи свою душу рассказом
нескорым!
Почему не с тобой он, тот милый, с
которым
Ты когда-то здесь грезила рядом?»
– «К
смелым душам, творящим лишь страсти веленье,
Он умчался, в моей не дождавшись
прилива.
Я в решительный вечер была боязлива,
Эти муки – мое
искупленье.
Этим поздним укором я душу связала,
Как предателя бросив ее на солому,
И теперь я бездушно скитаюсь по
дому,
* * *
По тебе тоскует наша зала,
– Ты в
тени ее видал едва –
По тебе тоскуют те слова,
Что в тени тебе я не сказала.
Каждый вечер я скитаюсь в ней,
Повторяя в мыслях жесты, взоры...
На обоях прежние узоры,
Сумрак льется из окна синей;
Те же люстры, полукруг дивана,
(Только жаль, что люстры не горят!)
Филодендронов унылый ряд,
По углам расставленных без плана.
Спичек нет, – уж
кто-то их унес!
Серый кот крадется из передней...
Это час моих любимых бредней,
Лучших дум и самых горьких слез.
Кто за делом, кто стремится в
гости...
По роялю бродит сонный луч.
Поиграть? Давно потерян ключ!
О часы, свой бой унылый бросьте!
По тебе тоскуют те слова,
Что в тени услышит только зала.
Я тебе так мало рассказала, –
НАДПИСЬ В АЛЬБОМ
Пусть я лишь стих в твоем альбоме,
Едва поющий, как родник;
(Ты стал мне лучшею из книг,
А их немало в старом доме!)
Пусть я лишь стебель, в светлый миг
Тобой, жалеющим, не смятый;
(Ты для меня цветник богатый,
Благоухающий цветник!)
Пусть так. Но вот в полуистоме
Ты над страничкою поник...
Ты вспомнишь всё... Ты сдержишь
крик...
СЕРДЦА И ДУШИ
Души в нас – залы
для редких гостей,
Знающих прелесть тепличных растений.
В них отдыхают от скорбных путей
Разные милые тени.
Тесные келейки – наши
сердца.
В них заключенный один до могилы.
В келью мою заточен до конца
ЗИМОЙ
Снова поют за стенами
Жалобы колоколов...
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!
Город во мгле засыпает,
Серп серебристый возник,
Звездами снег осыпает
Твой воротник.
Ранят ли прошлого зовы?
Долго ли раны болят?
Дразнит заманчиво-новый,
Блещущий взгляд.
Сердцу он (карий иль синий?)
Мудрых важнее страниц!
Белыми делает иней
Стрелы ресниц...
Смолкли без сил за стенами
Жалобы колоколов.
Несколько улиц меж нами,
Несколько слов!
Месяц склоняется чистый
В души поэтов и книг,
Сыплется снег на пушистый
ТАК БУДЕТ
Словно тихий ребенок, обласканный
тьмой,
С бесконечным томленьем в блуждающем
взоре,
Ты застыл у окна. В коридоре
Чей-то шаг торопливый – не
мой!
Дверь открылась... Морозного ветра
струя...
Запах свежести, счастья... Забыты
тревоги...
Миг молчанья, и вот на пороге
Кто-то слабо смеется – не
я!
Тень трамваев, как прежде, бежит по
стене,
Шум оркестра внизу осторожней и
глуше...
– «Пусть сольются без слов наши души!»
Ты взволнованно шепчешь – не
мне!
– «Сколько книг!.. Мне казалось... Не надо огня:
Так уютней – Забыла сейчас все слова я»...
Видят беглые тени трамвая
ПРАВДА
Vitam impendere vero.*
Мир утомленный вздохнул от смятений,
Розовый вечер струит забытье...
Нас разлучили не люди, а тени,
Мальчик мой, сердце мое!
Высятся стены, туманом одеты,
Солнце без сил уронило копье...
В мире вечернем мне холодно. Где ты,
Мальчик мой, сердце мое?
Ты не услышишь. Надвинулись стены,
Все потухает, сливается все...
Не было, нет и не будет замены,
Мальчик мой, сердце мое!
Москва, 27 августа 1910
_______________
*Отдать жизнь за правду (лат.).