* * *
По черной радуге
мушиного крыла
Бессмертье
щедрое душа моя открыла.
Напрасно
кружится немолчная пчела, –
От праздничных
молитв меня не отучила.
Медлительно
плыву от плавней влажных снов.
Родные пастбища
впервые вижу снова,
И прежний
ветерок пленителен и нов.
Сквозь сумрачный
узор синё яснит основа.
В слезах
расплавился злаченый небосклон,
Выздоровления не
вычерпано лоно.
Средь небывалых
рощ сияет Геликон
И нежной розой
зорь аврорится икона!
1922
* * *
Вот барышня под
белою березой,
Не барышня, а
панна золотая, –
Бирюзовато тянет
шелковинку.
Но задремала,
крестики считая,
С колен скользнула
на траву ширинка,
Заголубела
недошитой розой.
Заносчиво, как
молодой гусарик,
Что кунтушом в
мазурке размахался,
Нагой Амур
широкими крылами
В ленивом меде
неба распластался,
Остановясь, душа
моя, над нами, –
И по ресницам
спящую ударил.
Как встрепенулась,
как захлопотала!
Шелка, шитье,
ширинку – всё хватает,
А в золотом
зрачке зарделась слава,
И пятки
розоватые мелькают.
И вдруг на
полотне – пожар и травы,
Корабль и
конница, залив и залы.
Я думал:
«Вышьешь о своем коханном!»
Она в ответ: «Во
всем – его дыханье!
От ласки милого
я пробудилась
И принялась за
Божье вышиванье,
Но и во сне о
нем же сердце билось –
О мальчике
минутном и желанном».
1921
* * *
Врезанные в
песок заливы –
кривы
и плоски;
с неба ускакала
закатная конница,
ивы,
березки –
тощи.
Бежит, бежит,
бежит
девочка вдоль
рощи:
то наклонится,
то выгнется,
словно мяч
бросая;
треплется
голубая
ленточка, дрожит,
а сама босая.
Глаза – птичьи,
на висках
кисточкой румянец...
Померанец
желтеет в
осеннем величьи...
Скоро ночь-схимница
махнет манатьей
на море,
совсем не
античной.
Дело не в
мраморе,
не в трубе
зычной,
во вдовьей
пазухе,
материнской утробе,
теплой могиле.
Просили
обе:
внучка и бабушка
(она – добрая,
старая, всё
знает)
зорьке ясной
подождать,
до лесочка добежать,
но
курочка-рябушка
улетела,
в лугах
потемнело...
«Домой!» –
кричат за рекой.
Девочка всё
бежит, бежит,
глупая.
Пробежала
полсотни лет,
а конца нет.
Сердце еле
бьется.
Наверху в
темноте поется
сладко-пленительно,
утешительно:
–
Тирли-тирлинда! я – Психея.
Тирли-то-то,
тирли-то-то.
Я пестрых
крыльев не имею,
но не поймал
меня никто!
Тирли-то-то!
Полно бегать,
мышонок мой!
Из-за реки уж
кричат: «Домой!»
1921
ЛЮБОВЬ
Любовь, о подружка
тела,
Ты жаворонком
взлетела,
И благостна, и
смела,
Что Божеская
стрела.
Теперь только песня
льется,
Всё вьется
вокруг колодца.
Кто раз увидал
Отца,
Тот радостен до
конца.
Сонливые тени
глуше...
Восторгом
острятся уши,
И к телу летит
душа,
Жасмином небес
дыша.
1922
АРИАДНА
У платана тень прохладна,
Тесны терема
князей, –
Ариадна,
Ариадна,
Уплывает твой
Тезей!
Лепесток летит
миндальный,
Цепко крепнет
деревцо.
Опускай покров
венчальный
На зардевшее
лицо!
Не жалей весны
желанной,
Не гонись за
пухом верб:
Всё ясней в заре
туманной
Золотеет вещий
серп.
Чередою плод за
цветом,
Синий пурпур
кружит вниз, –
И, увенчан
вечным светом,
Ждет невесты
Дионис.
1921
* * *
Стеклянно сердце
и стеклянна грудь,
Звенят от
каждого прикосновенья,
Но, строгий
сторож, осторожен будь:
Подземная да не
проступит муть
За это блещущее
огражденье.
Сплетенье жил,
теченье тайных вен,
Движение частиц,
любовь и сила,
Прилив, отлив,
таинственный обмен, –
Весь жалостный
состав – благословен:
В нем наша суть
искала и любила.
О звездах,
облаке, траве, о вас
Гадаю из поющего
колодца,
Но в
сладостно-непоправимый час
К стеклу
прихлынет сердце – и алмаз
Пронзительным
сияньем разольется.
1922