* * *
Я в этот мир пришел, чтоб видеть
Солнце,
И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть
Солнце,
И выси гор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть
Море,
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре,
Я властелин.
Я победил холодное забвенье,
Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
Всегда пою.
Мою мечту страданья пробудили,
Но я любим за то.
Кто равен мне в моей певучей
силе?
Никто, никто.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть
Солнце,
А если день погас,
Я буду петь... Я буду петь о
Солнце
В предсмертный час!
* * *
Будем как Солнце! Забудем о том,
Кто нас ведет по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к
иному,
К новому, к сильному, к доброму,
к злому
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному
В нашем хотенье земном!
Будем, как Солнце всегда молодое,
Нежно ласкать огневые цветы,
Воздух прозрачный и все золотое.
Счастлив ты? Будь же счастливее
вдвое.
Будь воплощеньем внезапной мечты!
Только не медлить в недвижном
покое,
Дальше, еще, до заветной черты,
Дальше, нас манит число роковое
В Вечность, где новые вспыхнут
цветы.
Будем как Солнце, оно – молодое.
В этом завет Красоты!
ВОЗДУШНЫЙ ХРАМ
Высоко над землею, вечерней и
пленной,
Облака затаили огни.
Сколько образов, скованных жизнью
мгновенной,
Пред очами проводят они.
Кто-то светлый там молится, молит
кого-то,
Преклоняется, падает ниц.
И горящих небесных икон позолота
Оттеняет видения лиц.
Это храм, из воздушности светом
сплетенный,
В нем кадильницы молча горят.
И стоят богомольцы толпой
преклоненной,
Вырастает их призрачный ряд.
И одни возникают, другие уходят,
Прошептавши молитву свою.
И ушедшие – в мире, незримые,
бродят,
Созидая покров бытию.
Из воздушного храма уносят далеко
Золотую возможность дождей,
Безотчетную веру живого потока,
И молитвенность кротких страстей.
А горячее Солнце, воззвавши их к
жизни,
Наклонилось к последней черте,
И уходит к своей запредельной
отчизне,
В беспредельной своей красоте.
И блаженному сладко отдавшись
бессилью,
Засмотрелось, как вечер красив,
И как будто обрызгало светлою
пылью
Желтизну созревающих нив.
ГОЛОС ЗАКАТА
1
Вот и Солнце, удаляясь на покой,
Опускается за сонною рекой,
И последний блеск по воздуху
разлит,
Золотой пожар за липами горит.
А развесистые липы, все в цвету,
Затаили многоцветную мечту.
Льют пленительно медвяный аромат,
Этой пряностью приветствуют
закат.
Золотой пожар за тканями ветвей
Изменяется в нарядности своей.
Он горит как пламя новых пышных
чар,
Лиловато-желто-розовый пожар.
2
Я – отошедший день, каких немного
было
На памяти твоей, мечтающий мой
брат.
Я предвечернее светило,
Победно-огненный закат.
Все краски, сколько их сокрыто в
силе света,
Я в мысль одну вложил, которая
горит,
В огонь рубиновый одета
И в нежно-дымный хризолит.
Многоразличные созвучия сиянья
По небу разбросав, я все их слил
в одно:
В восторг предсмертного сознанья,
Что мне блаженство суждено.
Так пышно я горю, так
радостно-тревожно,
В воздушных облаках так пламенно
сквозя,
Что быть прекрасней – невозможно,
И быть блаженнее – нельзя.
Гляди же на меня, о, дух мечты
печальной,
Мечтатели земли, глядите на меня:
Я блеск бездонности зеркальной
Роскошно гаснущего дня.
Любите ваши сны безмерною
любовью,
О, дайте вспыхнуть им, а не
бессильно тлеть,
Сознав, что теплой алой кровью
Вам нужно их запечатлеть.
РАССВЕТ
Зеленая поляна,
Деревья, облака.
Под дымкою тумана
Безгласная река.
Медлительно растущий
Сомнительный рассвет.
Молчанье мысли, ждущей,
Возникнет ли ответ.
Безмолвные вопросы
Влюбленных в Солнце трав.
Когда зажгутся росы,
Бессмертье увидав?
Бессмертное Светило,
Надежда всех миров,
Изжито все, что было,
Разбиты ковы снов.
Бессмертное Влиянье
Немеркнущего Дня!
Яви свое сиянье,
Пересоздай меня!
ГИМН ОГНЮ
1
Огонь очистительный,
Огонь роковой,
Красивый, властительный,
Блестящий, живой!
2
Бесшумный в мерцанье церковной
свечи,
Многошумный в пожаре,
Глухой для мольбы, многоликий,
Многоцветный при гибели зданий,
Проворный, веселый, и страстный,
Так победно-прекрасный,
Что когда он сжигает мое,
Не могу я не видеть его красоты,
–
О, красивый Огонь, я тебе
посвятил все мечты!
3
Ты меняешься вечно,
Ты повсюду – другой.
Ты красный и дымный
В клокотанье костра.
Ты как страшный цветок с
лепестками из пламени,
Ты как вставшие дыбом блестящие
волосы.
Ты трепещешь, как желтое пламя
свечи
С его голубым основаньем.
Ты являешься в быстром сиянье
зарниц.
Ты, застывши, горишь в грозовых
облаках,
Фиолетовых, аспидно-синих.
Ты средь шума громов и напева
дождей
Возникаешь неверностью молний,
То изломом сверкнешь,
То сплошной полосой,
То как шар, окруженный сияющим
воздухом,
Золотой, огневой,
С переменными красными пятнами.
Ты в хрустальности звезд, и в
порыве комет.
Ты от Солнца идешь и, как
солнечный свет,
Согревательно входишь в растенья,
И будя, и меняя в них тайную
влагу,
То засветишься алой гвоздикой,
То зашепчешь как колос пушистый,
То протянешься пьяной лозой.
Ты как искра встаешь
Из глухой темноты,
Долго ждешь, стережешь.
Кто пришел? Это ты!
Через миг ты умрешь,
Но пока ты живешь,
Нет сильней, нет странней, нет
светлей красоты!
4
Не устану тебя восхвалять,
О, внезапный, о, страшный, о,
вкрадчивый!
На тебе расплавляют металлы.
Близь тебя создают и куют,
Много тяжких подков,
Много кос легкозвонных,
Чтоб косить, чтоб косить,
Много колец для пальцев лилейных,
Много колец, чтоб жизни сковать,
Чтобы в них, как в цепях, годы
долгие быть,
И устами остывшими слово «любить»
Повторять.
Много можешь ты странных вещей
создавать,
Полносложность орудий, чтоб горы
дробить,
Чтобы ценное золото в безднах
добыть,
И отточенный нож, чтоб убить!
5
Вездесущий Огонь, я тебе посвятил все
мечты.
Я такой же, как ты.
О, ты светишь, ты греешь, ты жжешь,
Ты живешь, ты живешь!
В старину ты, как Змей, прилетал без
конца,
И невест похищал от венца.
И как огненный гость много раз, в
старину,
Ты утешил чужую жену.
О, блестящий, о, жгучий, о, яростный!
В ярком пламени несколько разных слоев.
Ты горишь как багряный, как темный, как
желтый,
Весь согретый изменчивым золотом,
праздник осенних листов.
Ты блестишь как двенадцатицветный алмаз,
Как кошачья ласкательность женских
влюбляющих глаз,
Как восторг изумрудный волны Океана,
В тот миг как она преломляется,
Как весенний листок, на котором росинка
дрожит и качается,
Как дрожанье зеленой мечты светляков,
Как мерцанье бродячих огней,
Как зажженные светом вечерним края
облаков,
Распростерших свой траур над ликом
сожженных и гаснущих дней!
6
Я помню, Огонь,
Как сжигал ты меня,
Меж колдуний и ведьм, трепетавших
от ласки Огня.
Нас терзали за то, что мы видели
тайное,
Сожигали за радость полночного
шабаша,
Но увидевшим то, что мы видели,
Был не страшен Огонь.
Я помню еще,
О, я помню другое, горящие
здания,
Где сжигали себя добровольно,
средь тьмы,
Меж неверных, невидящих, верные,
мы.
И при звуках молитв, с
исступленными воплями,
Мы слагали хваленья Даятелю сил.
Я помню, Огонь, я тебя полюбил!
7
Я знаю, Огонь,
И еще есть иное сиянье для вас,
Что горит перед взором навеки
потухнувших глаз.
В нем внезапное знанье, в нем
ужас, восторг
Пред безмерностью новых глубоких
пространств.
Для чего, из чего, кто их взял,
кто исторг,
Кто облек их в лучи многозвездных
убранств?
Я уйду за ответом!
О, душа восходящей стихии,
стремящейся в твердь,
Я хочу, чтобы белым немеркнущим
светом
Засветилась мне – Смерть!
НОВОЛУНИЕ
Серп Луны молодой,
Вместе с пышной звездой,
В голубой вышине,
Ярко видится мне.
Серп Луны молодой,
Над застывшей водой,
На уснувшей волне,
Странным кажется мне.
Серп Луны молодой,
С лучезарной звездой,
В голубой тишине,
Сказкой чудится мне.
ЛУННОЕ БЕЗМОЛВИЕ
В лесу безмолвие возникло от
Луны,
Но внятно чудится дрожание
струны,
И свет властительный нисходит с
вышины.
Какая сонная над лесом красота,
Как четко видится мельчайшая
черта,
Как стынет скованно вон та сосна
и та.
Воздушно-белые недвижны облака,
Зеркально-царственна холодная
река,
И даль небесная во влаге глубока.
Непрерываемо дрожание струны,
Ненарушаема воздушность тишины,
Неисчерпаемо влияние Луны.
ВЛИЯНИЕ ЛУНЫ
Я шел безбрежными пустынями,
И видел бледную Луну,
Она плыла морями синими,
И опускалася ко дну.
И не ко дну, а к безызмерности,
За кругозорностью земной,
Где нет измен и нет неверности,
Где все объято тишиной.
Там нет ветров свиреподышаших,
Там нет ни друга, ни врага,
Там нет морей, себя не слышащих
И звонко бьющих в берега.
Там все застывшее, бесстрастное,
Хотя внушающее страсть, –
Затем что это царство ясное
Свою нам передало часть.
В нас от него встают желания, –
Как эхо, грянувшее вдруг,
Встает из сонного молчания,
Когда уж умер самый звук.
И бродим, бродим мы пустынями,
Средь лунатического сна,
Когда бездонностями синими
Над нами властвует Луна.
Мы подчиняемся, склоняемся
Перед царицей тишины,
И в сны свои светло влюбляемся
По мановению Луны.
ВОСХВАЛЕНИЕ ЛУНЫ
Псалом
1
Восхвалим, братья, царствие Луны,
Ее лучом ниспосланные сны,
Владычество великой тишины.
Восславим, сестры, бледную Луну,
Лучистую полюбим глубину,
И тайну снов, ее, ее одну.
2
Мне страшно, страшно: как сумею
Царицу сердца восхвалить?
Как раб влюбленный, я пред нею
Блаженно гасну, цепенею,
И мысли лучшие не смею
Соткать в серебряную нить.
Да не сочтет за дерзновенье
Царица пышная, Луна,
Что, веря в яркое мгновенье,
В безумном сне самозабвенья,
Поет ей раб свое хваленье,
И да звенит его струна.
О, души бледные, внемлите,
Я стройный гимн пою Луне,
Со мной душой своей сплетите
Непогасающие нити,
Мечты влюбленные храните,
Любовь любите в сладком сне.
3
Наша царица вечно меняется,
Будем слагать переменные строки,
Славя ее.
Дух мой дрожащий любит,
склоняется,
В лунном сиянье – мы грезы,
намеки,
Счастье мое.
Наша царица, бледная, ясная,
Светит сияньем зеленых очей.
Как же люблю я тебя, о,
прекрасная,
Вечно-нежданная, стройная, властная,
В самом бесстрастии
пламенно-страстная,
Тайну познавшая лунных лучей.
Как это чувство, как называется?
Только тебя я везде замечаю,
Только одну.
Это лишь чувство не забывается,
Взорами взоры твои я встречаю,
Славя Луну.
Наша царица, бледная, снежная,
Гаснет, как ты, озаряется вновь.
Как называется боль безнадежная,
Сладкая пытка, мучительность
нежная,
Трепетность зыбкая, радость
безбрежная?
Милая! Милая! Это любовь!
4
Луна велит слагать ей
восхваленья,
Быть нежными, когда мы влюблены,
Любить, желать, ласкать до
исступленья,
Итак – восхвалим царствие Луны.
Она глядит из светлой глубины,
Из ласковой прохлады отдаленья,
Она велит любить нам зыбь волны,
И даже смерть, и даже
преступленье.
Ее лучи как змеи к нам скользят,
Объятием своим завладевают,
В них вкрадчивый неуловимый яд.
От них безумным делается взгляд,
Они, блестя, все мысли убивают,
И нам о бесконечном говорят.
5
Она меняется опять,
И нам так сладко повторять
Созвучно-стройные напевы.
Она возникла над водой,
Как призрак сказки золотой,
Как бледный лик неверной девы.
Она опальная мечта,
Она печальна и чиста,
Она один намек на нежность.
Но вот сейчас, но вот сейчас
Огнем своих зеленых глаз
Она разрушит безмятежность.
Она холодный свет прольет,
И волю чарами убьет,
Она сибилла и колдунья.
В душе разъялась глубина,
Душе судьба ее видна
В очарованье новолунья.
6
О, вновь родясь, она пьянит
сердца,
Внушая мысль, что жизнь – одна
влюбленность.
Когда же мы достигнем до конца,
Погаснув, мы находим
обновленность.
Ущербная, устав лучом пленять,
Она наводит ужас на поэта,
И, сглазив душу, ей дает понять,
Что можно все, что нет ни в чем
запрета.
Когда же закруглится по краям,
Она горит как чаша золотая,
В которой боги пить дают богам,
Там, где любовь
бессмертно-молодая.
Еще, и вот – она, как рдяный щит,
Как полнота пылающего шара,
К болотам, к топям, вниз, спешит,
спешит,
Горит за лесом заревом пожара.
Волнует жаб, меняет вид живых,
Их делает похожими на мертвых,
И в омутах двоится роковых,
В затонах, западнями
распростертых.
Пугает беспредельной тишиной,
Вздымает безграничность океанов,
–
И вновь горит блистательной
Луной,
В одежде из серебряных туманов.
7
Итак, попавши в плен земной,
Возлюбим, братья, мир иной,
Следя за царственной – Луной.
Внемлите вкрадчивой струне,
И присягните молча мне
В повиновении – Луне.
Восславим, сестры, глубину,
Любовь к любви, любовь-волну,
Восхвалим ласки и – Луну.
Она одна, она одна
Для всех влюбленных нам дана,
Непобедимая – Луна!
ВЛАГА
С лодки скользнуло весло.
Ласково млеет прохлада.
«Милый! Мой милый!»– Светло,
Сладко от беглого взгляда.
Лебедь уплыл в полумглу,
Вдаль, под Луною белея.
Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея.
Слухом невольно ловлю
Лепет зеркального лона.
«Милый! Мой милый! Люблю!» –
Полночь глядит с небосклона.
ВОЗЗВАНЬЕ К
ОКЕАНУ
Океан, мой древний прародитель,
Ты хранишь тысячелетний сон.
Светлый сумрак, жизнедатель,
мститель,
Водный, вглубь ушедший,
небосклон!
Зеркало предвечных начинаний,
Видевшее первую зарю,
Знающее больше наших знаний,
Я с тобой, с бессмертным, говорю!
Ты никем не скованная цельность.
Мир земли для сердца мертв и
пуст, –
Ты же вечно дышишь в
беспредельность
Тысячами юно-жадных уст!
Тихий, бурный, нежный, стройно-важный,
Ты как жизнь: и правда, и обман.
Дай мне быть твоей пылинкой
влажной,
Каплей в вечном... Вечность!
Океан!
БЕЛЫЙ ПОЖАР
Hier stehe ich inmitten des
Brandes der Brandung.
Nietzsche
Я здесь стою
в пожаре прибоя.
Ницше
Я стою на прибрежье, в пожаре
прибоя,
И волна, проблистав белизной в
вышине,
Точно конь, распаленный от бега и
боя,
В напряженье предсмертном
домчалась ко мне.
И за нею другие, как белые кони,
Разметав свои гривы, несутся,
бегут,
Замирают от ужаса дикой погони,
И себя торопливостью жадною жгут.
Опрокинулись, вспыхнули, вправо и
влево, –
И, пред смертью вздохнув и
блеснувши полней,
На песке умирают в дрожании гнева
Языки обессиленных белых огней.
ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ
Мы унижаемся и спорим
С своею собственной душой.
Я на год надышался Морем,
И на год я для всех чужой.
Своих я бросил в чуждых странах,
Ушел туда, где гул волны,
Тонул в серебряных туманах,
И видел царственные сны.
В прозрачном взоре отражая
Всю безграничность бледных вод,
Моя душа, для всех чужая,
Непостижимостью живет.
Поняв подвижность легкой пены,
Я создаю дрожащий стих,
И так люблю свои измены,
Как неизменность всех своих.
Недели странствий миновали,
Я к ним вернусь для тишины,
Для нерассказанной печали,
И для сверкания струны.
В тот час, когда погаснет Солнце,
Она забьется, запоет,
Светлее звонкого червонца,
И полнозвучней синих вод.
ЛЬДИНЫ
На льдине холодной
Плыву я один.
Угрюмый, свободный,
Средь царственных льдин.
И ветер чуть дышит,
Как смолкнувший зов.
Но сердце не слышит
Родных голосов.
Но сердце не хочет
Отраду найти.
И ветер пророчит
О вечном пути.
Плывут властелины
Угрюмых глубин,
Свободные льдины,
Я в море – один.
Любил я когда-то,
Но смех и печаль
Ушли без возврата
В туманную даль.
Далеко, далеко
Создания сна.
Как мертвое око,
Мне светит Луна.
Над водной равниной
Лишь ветер один.
Да льдина за льдиной
Встает из-за льдин.
СОН
Я спал. Я был свободен.
Мой дух соткал мне сон.
Он с жизнью был несходен,
Но с жизнью сопряжен.
В нем странны были светы,
В нем было все – Луной.
Знакомые предметы
Манили новизной.
Так лунно было, лунно,
В моем застывшем сне,
И что-то многострунно
Звучало в вышине.
Небьющиеся воды
Мерцали не спеша.
В бескровности Природы
Везде была – душа.
И в воздухе застыли,
Захвачены Луной,
Виденья давней были,
Знакомые со мной.
Обрывы и уклоны,
И облаки, и сны.
Но снова пели звоны
С воздушной вышины.
И мир был беспределен,
Пронзенный блеском льдин.
Я был свободен, целен.
Я спал. Я был один.
С МОРСКОГО ДНА
1
На темном влажном дне морском,
Где царство бледных дев,
Неясно носится кругом
Безжизненный напев.
В нем нет дрожания страстей,
Ни стона прошлых лет.
Здесь нет цветов и нет людей,
Воспоминаний нет.
На этом темном влажном дне
Нет волн и нет лучей.
И песня дев звучит во сне,
И тот напев ничей.
Ничей, ничей, и вместе всех,
Они во всем равны,
Один у них беззвучный смех
И безразличны сны.
На тихом дне, среди камней,
И влажно-светлых рыб,
Никто, в мельканье ровных дней,
Из бледных не погиб.
У всех прозрачный взор красив,
Поют они меж трав,
Души страданьем не купив,
Души не потеряв.
Меж трав прозрачных и прямых,
Бескровных, как они,
Тот звук поет о снах немых:
«Усни – усни – усни».
Тот звук поет: «Прекрасно дно
Бесстрастной глубины.
Прекрасно то, что все равно,
Что здесь мы все равны».
2
Но тихо, так тихо, меж дев,
задремавших вокруг,
Послышался новый, дотоле
неведомый, звук.
И нежно, так нежно, как вздох
неподводной травы,
Шепнул он: «Я с вами, но я не
такая, как вы.
О, бледные сестры, простите, что
я не молчу,
Но я не такая, и я не такого
хочу.
Я так же воздушна, я дева морской
глубины,
Но странное чувство мои
затуманило сны.
Я между прекрасных прекрасна,
стройна, и бледна.
Но хочется знать мне, одна ли нам
правда дана.
Мы дышим во влаге, среди
самоцветных камней.
Но что, если в мире и любят и
дышат полней!
Но что, если, выйдя до волн, где
бегут корабли,
Увижу я дали, и жгучее Солнце
вдали!»
И точно понявши, что понятым быть
не должно,
Все девы умолкли, и стало в их
сердце темно.
И вдруг побледневши, исчезли,
дрожа и скользя,
Как будто услышав, что слышать им
было нельзя.
3
А та, которая осталась,
Бледна и холодна?
Ей стало страшно, сердце сжалось,
Она была одна?
Она любила хороводы,
Меж искристых камней,
Она любила эти воды,
В мельканье ровных дней.
Она любила этих бледных
Исчезнувших сестер,
Мечту их сказок заповедных,
И призрачный их взор.
Куда она идет отсюда?
Быть может, там темно?
Быть может, нет прекрасней чуда,
Как это – это дно?
И как пробиться ей, воздушной,
Сквозь безразличность вод?
Но мысль ее, как друг послушный,
Уже зовет, зовет.
4
Ей вдруг припомнилось так ясно,
Что место есть, где зыбко дно.
Там все так странно, страшно,
красно,
И всем там быть запрещено.
Там есть заветная пещера,
И кто-то чудный там живет.
Колдун? Колдунья? Зверь? Химера?
Владыка жизни? Гений вод?
Она не знала, но хотела
На запрещенье посягнуть.
И вот у тайного предела
Она уж молит: «Где мой путь?»
Из этой мглы, так странно-красной
В безлично-бледной глубине,
Раздался чей-то голос властный:
«Теперь и ты пришла ко мне!
Их было много, пожелавших
Покинуть царство глубины,
И в неизвестном мире ставших, –
Чем все, кто в мире, стать
должны.
Сюда оттуда нет возврата,
Вернуться может только труп,
Чтоб рассказать свое «Когда-то» –
Усмешкой горькой мертвых губ.
И что в том мире неизвестном,
Мне рассказать тебе нельзя.
Но чрез меня, путем чудесным,
Тебя ведет твоя стезя».
И вот колдун, или колдунья,
Вещает деве глубины:
«Сегодня в мире новолунье,
Сегодня царствие Луны.
Есть в Море скрытые теченья,
И ты войдешь в одно из них,
Твое свершится назначенье,
Ты прочь уйдешь от вод морских.
Ты минешь море глубокое,
В моря зеленые войдешь,
И в море алое, живое,
И в вольном воздухе вздохнешь.
Но, прежде чем в безвестность
глянешь,
Ты будешь в образе другом.
Не бледной девой ты предстанешь,
А торжествующим цветком.
И нежно женственной богиней.
С душою, полной глубины,
Простишься с водною пустыней,
Достигнув уровня волны.
И после таинств лунной ночи,
На этой вкрадчивой волне,
Ты широко раскроешь очи,
Увидев Солнце в вышине!»
5
Прекрасны воздушные ночи,
Для тех, кто любил и погас,
Кто знал, что короче, короче
Единственный сказочный час.
Прекрасно влиянье чуть зримой,
Едва нарожденной Луны,
Для женских сердец ощутимой
Сильней, чем пышнейшие сны.
Но то, что всего полновластней,
Во мгле торжества своего, –
Цветок нераскрытый, – прекрасней,
Он лучше, нежнее всего.
Да будет бессмертно отныне
Безумство души неземной,
Явившейся в водной пустыне,
С едва нарожденной Луной.
Она выплывала к теченью
Той вкрадчивой зыбкой волны,
Незримому веря влеченью,
В безвестные веруя сны.
И ночи себя предавая,
Расцветший цветок на волне,
Она засветилась, живая,
Она возродилась вдвойне.
И утро на небо вступило,
Ей было так странно-тепло,
И Солнце ее ослепило,
И Солнце ей очи сожгло.
6
И целый день, бурунами носима
По плоскости стекла,
Она была меж волн как призрак
дыма,
Бездушна и бела.
По плоскости, изломанной
волненьем,
Носилась без конца.
И не следил никто за измененьем
Страдавшего лица.
Не видел ни один, что там живая
Как мертвая была, –
И как она тонула, выплывая,
И как она плыла.
А к вечеру, когда в холодной дали
Сверкнули маяки,
Ее совсем случайно подобрали,
Всю в пене, рыбаки.
Был мертвен свет в глазах ее
застывших,
Но сердце билось в ней.
Был долог гул приливов,
отступивших
С береговых камней.
7
Весной, в новолунье, в прозрачный
тот час,
Что двойственно вечен и нов,
И сладко волнует и радует нас,
Колеблясь на грани миров,
Я вздрогнул от взора двух
призрачных глаз,
В одном из больших городов.
Глаза отражали застывшие сны,
Под тенью безжизненных век,
В них не было чар уходящей весны,
Огней убегающих рек,
Глаза были полны морской глубины,
И были слепыми навек.
У темного дома стояла она,
Виденье тяжелых потерь,
И я из высокого видел окна,
Как замкнута черная дверь,
Пред бледною девой с глубокого
дна,
Что нищею ходит теперь.
В том сумрачном доме, большой
вышины,
Балладу о Море я пел,
О деве, которую мучили сны,
Что есть неподводный предел,
Что, может быть, в мире две
правды даны
Для душ и для жаждущих тел.
И с болью я медлил и ждал у окна,
И явственно слышал в окно
Два слова, что молвила дева со
дна,
Мне вам передать их дано:
«Я видела Солнце», – сказала она,
–
«Что после, – не все ли равно!»
ДОЖДЬ
В углу шуршали мыши,
Весь дом застыл во сне.
Шел дождь, и капли с крыши
Стекали по стене.
Шел дождь, ленивый, вялый,
И маятник стучал.
И я душой усталой
Себя не различал.
Я слился с этой сонной
Тяжелой тишиной.
Забытый, обделенный,
Я весь был тьмой ночной.
А бодрый, как могильщик,
Во мне тревожа мрак,
В стене жучок-точильщик
Твердил: «Тик-так. Тик-так».
Равняя звуки точкам,
Началу всех начал,
Он тонким молоточком
Стучал, стучал, стучал.
И атомы напева,
Сплетаясь в тишине,
Спокойно и без гнева
«Умри» твердили мне.
И мертвый, бездыханный,
Как труп задутых свеч,
Я слушал в скорби странной
Вещательную речь.
И тише кто-то, тише,
Шептался обо мне.
И капли с темной крыши
Стекали по стене.
ПРЕРЫВИСТЫЙ
ШЕЛЕСТ
Есть другие планеты, где ветры
певучие тише,
Где небо бледнее, травы тоньше и
выше,
Где прерывисто льются
Переменные светы,
Но своей переменою только
ласкают, смеются.
Есть иные планеты,
Где мы были когда-то,
Где мы будем потом,
Не теперь, а когда, потеряв –
Себя потеряв без возврата,
Мы будем любить истомленные
стебли седых шелестящих трав,
Без аромата,
Тонких, высоких, как звезды –
печальных,
Любящих сонный покой – мест
погребальных,
Над нашей могилою спящих,
И тихо, так тихо, так
сумрачно-тихо, под Луной шелестящих.
БЕЗВЕТРИЕ
Я чувствую какие-то прозрачные
пространства,
Далеко в беспредельности,
свободной от всего;
В них нет ни нашей радуги, ни
звездного убранства,
В них все хрустально-призрачно,
воздушно и мертво.
Безмерными провалами небесного
Эфира
Они как бы оплотами от нас ограждены,
И, в центре мироздания, они
всегда вне мира,
Светлей снегов нетающих нагорной
вышины.
Нежней, чех ночью лунною дрожанье
паутины,
Нежней, чем отражения перистых
облаков,
Чем в замысле художника рождение
картины,
Чем даль навек утраченных родимых
берегов.
И только те, что в сумраке
скитания земного
Об этих странах помнили, всегда
лишь их любя,
Оттуда в мир пришедшие, туда
вернутся снова,
Чтоб в царствии Безветрия навек
забыть себя.
СНЕЖИНКИ
Если, рея, пропадая,
Цепенея, и блистая,
Вьются хлопья снежные, –
Если сонно, отдаленно,
То с упреком, то влюбленно,
Звуки плачут нежные, –
Если рдеют, и блистают,
И редеют, упадают
Листья полумертвые, –
В сердце – нежно, безнадежно,
И горят в нем так безбрежно
Дали распростертые.
Сердце хочет, упрекает,
И пророчит, отвергает
Грани дум изведанных, –
Просит странных, безымянных,
В красоте своей нежданных,
Светов заповеданных.
Но блаженство только в вечном,
Совершенство в безупречном,
Смерть не пропасть черная.
Вечно, всюду, только чуду
Я душой молиться буду, –
Есть нерукотворное!
О, мгновенье умиранья,
Упоенье и прощанье,
В море неизбежности!
Мы страдаем, пропадаем,
Но себя мы побеждаем
Нашим сном Безбрежности!
К ВЕТРУ
Что мне осталось, кроме глубокой,
Кроме бездонной печали?
Ветер, о, Ветер, как я, одинокий,
Все мы с тобою встречали.
Что полюбить мне, кроме
безбрежной,
Вглубь ускользающей дали?
Ветер, о, Ветер, как я, безнадежный,
Быстро мы все увидали.
Что же мы ищем в безднах
неверных,
Те же в конце, как в начале?
Все мы постигли в пространствах
безмерных,
Только себя не узнали.
ВЕТЕР ГОР И
МОРЕЙ
Ветер, вечный мой брат,
Ветер гор и морей,
Что такое есть в песне протяжной
твоей,
Что волнует меня, как ненайденный
клад.
И со мной говорит в полумраке
ночей,
И меня увлекает куда-то назад,
К освежительным снам, –
И как дух я иду по прозрачным
волнам,
Надо мной в высоте сочетанья
планет,
И созвучной мечте окончания нет,
Всюду сон, всюду свет,
Всюду звон мировой,
Глубина хороша красотой неживой,
Там как будто бы льды из
хрустальной воды,
И чтоб тихо гореть, им не нужно
звезды, –
И горят предо мной
Высота с глубиной,
В глубине высоты
Свет иной красоты,
И горит между двух
Мой блуждающий дух,
Много дышит лучей,
Много видит мой взгляд,
И незримый летит над дорогой
моей,
То шепнет впереди, то умчится
назад,
Ветер, вечный мой брат,
Ветер гор и морей.
ВЕТЕР
Ветер, Ветер, Ветер, Ветер,
Что ты в ветках все шумишь?
Вольный Ветер, Ветер, Ветер,
Пред тобой дрожит камыш.
Ветер, Ветер, Ветер, Ветер,
Что ты душу мне томишь?
Ты вздыхаешь, полусонный,
И спешишь скорей заснуть.
Чуть уснул, и, пробужденный,
Ты готов опять вспорхнуть.
Стой! Куда, неугомонный?
Вечно – прямо, снова – в путь.
Все места тебе знакомы,
Ты воздушно шелестишь,
Рябью входишь в водоемы,
Шаткой травкою блестишь.
Носишь тучи, манишь громы,
И опять уходишь в тишь.
О, неверный! Ветер, Ветер,
Ты не помнишь ничего.
Дай и мне забвенья, Ветер,
Дай стремленья твоего.
Ветер, Ветер, Ветер, Ветер,
Ты прекраснее всего!
ЗАВЕТ БЫТИЯ
Я спросил у свободного Ветра,
Что мне сделать, чтоб быть
молодым.
Мне ответил играющий Ветер:
«Будь воздушным, как ветер, как
дым!»
Я спросил у могучего Моря,
В чем великий завет бытия.
Мне ответило звучное Море:
«Будь всегда полнозвучным, как
я!»
Я спросил у высокого Солнца,
Как мне вспыхнуть светлее зари.
Ничего не ответило Солнце,
Но душа услыхала: «Гори!»
ВСКРЫТИЕ ЛЬДА
Как льдины, взгроможденные
Одна на другую,
Весной освобожденные, –
Я звонко ликую.
И как вода, запевшая
За льдиною плотной,
Дрожит душа, вскипевшая
В тоске безотчетной.
В тоске от нетерпения
Я жду поцелуя.
Скорей, скорее – пения,
Блаженствуй, ликуя.
И плотные и тонкие,
Расторгнуты льдины.
Звучите, песни звонкие,
Сверкайте картины!
Живут освобожденные
Создания мысли.
Их радуги сплетенные
Как ткани повисли.
Весь мир – одно сверкание
Улыбки свободной,
Блаженство набегания
Волны полноводной.
Один поток разливистый,
Под дымкою тонкой,
Напев мечты, прерывистый,
Неверный, но звонкий.
СЕВЕР
Как пленительна весна
Там где снег – не сновиденье,
Где полгода – тишина,
Перед счастьем возрожденья.
Там душа, волнуясь, ждет:
Что ж, сегодня торжествуем?
Что ж, река разрушит лед
Бурным влажным поцелуем?
Там весна – как смерть врага,
Все вдвойне от Солнца пьяны.
Вас приветствую, снега,
Вас, бессмертные туманы!
ИСПАНСКИЙ ЦВЕТОК
Я вижу Толедо,
Я вижу Мадрид.
О, белая Леда! Твой блеск и
победа
Различным сияньем горит.
Крылатым и смелым
Был тот, кто влюблен.
И, белый на белом, ликующим
телом,
Он бросил в столетья свой сон.
Иные есть птицы,
Иные есть сны,
Я вижу бойницы, в них гордость
орлицы,
В них пышность седой старины.
Застыли громады
Оконченных снов.
И сумрачно рады руины Гранады
Губительной силе веков.
Здесь дерзость желанья
Не гаснет ни в чем.
Везде изваянья былого влиянья,
Крещенья огнем и мечом.
О, строгие лики
Умевших любить!
Вы смутно-велики, красивы и дики,
Вы поняли слово – убить.
Я вас не забуду,
Я с вами везде.
Жестокому чуду я верным пребуду,
Я предан Испанской звезде!
ТОЛЕДО
Город-крепость на горе,
Город-храм,
Где молились торжествующим богам, –
Я тебя хотел бы видеть на заре!
В час, когда поет свирель,
И зовет, –
В час, когда, как будто, ласковый
апрель
Дышит в зеркале дремотствующих вод.
В дни, когда ты был одним
Из живых,
И разбрасывал кругом огонь и дым,
Вместе с криками призывов боевых.
Город зримый в высоте,
Между скал,
Безупречный в завершенной красоте,
Ты явил свой гордый лик – и
задремал.
Ты, сказав свое, затих,
Навсегда, –
Но поют в тебе отшедшие года,
Ты – иссеченный на камне мощный
стих.
PASEO DE LAS DELICIAS В СЕВИЛЬЕ
Лиловые гроздья роскошных
глициний,
И пальмы с их правильной
четкостью линий,
И желто-оранжевый дремлющий
хмель, –
Как красочно ласков испанский
апрель!
А девственно-бледные дикие розы,
А желтые шапочки нежной мимозы,
А тень кипарисов, их темные сны,
–
Как сказочны лики испанской
весны!
И сад многоцветный, расцветший
так пышно,
Гармонией красок поет нам
неслышно
О стройном согласье своей тишины,
О блеске цветочном испанской
весны!
К ЦАРИЦЕ ФЕЙ
О, царица светлых фей,
Ты летаешь без усилий
Над кустами орхидей,
Над цветами белых лилий!
Пролетаешь над водой, –
Распускаются купавы,
И росою, как звездой,
Блещут ласковые травы.
Ты везде роняешь след,
И следы твои блистают,
И тюльпан, и златоцвет
За тобою расцветают.
Пролети в душе людской,
О, властительная фея.
Пусть гвоздика и левкой
В ней вздыхают пламенея.
О, царица светлых фей,
Мы – невольники усилий,
Мы не видим орхидей,
Мы не знаем белых лилий.
К ЮНОМУ СХИМНИКУ
Схимник юный, узник бледный,
Почему, за мглой страстей,
Мир печали заповедной
Ты отторгнул от людей?
По своей ли ты охоте,
Иль веленьем вражьих сил,
Умерщвленье грешной плоти
Выше счастья полюбил?
Кто, властительный и смелый,
Так жестоко восхотел,
Чтоб, навеки онемелый,
Перешел ты за предел?
За предел миров, где струны
Так узывчиво звенят,
И смеются: «Схимник юный!»
«Ты невольник!» – говорят.
«Ты невольник, и жестоки
Испытания твои.
Мы свободны, мы глубоки,
Как потоки и ручьи.
И в жестокости мы кротки,
И расстались мы с тоской,
И меняемся, как четки –
Но под смелою рукой!»
НЕ ЛУЧШЕ ЛИ
СТРАДАНИЕ
«Не лучше ли страдание,
Глухое, одинокое,
Как бездны мироздания,
Непонято-глубокое?
Не лучше ли мучение,
Чем ясный звонкий смех?
Полюбим отречение,
Разлюбим сладкий грех».
– О, нет, мой брат единственный,
Душа моя смущается,
В ней вечен клич воинственный,
Ей много обещается.
Весь мир им обещается,
Когда его хотим,
И всякий грех прощается,
Когда простим другим.
СУМЕРКИ
Мерцают сумерки в лимонных
И апельсиновых садах,
И слышен лепет в листьях сонных,
И дремлет ветер на цветах.
Тот легкий ветер, что приносит
Благословение небес
И тайно души наши просит
Поверить мудрости чудес.
Чудес ниспосланных нежданно
Для исцеления души,
Которой всюду, беспрестанно,
Был только слышен крик: «Спеши».
Для исцеленья утомленных,
Нашедших чары новых снов,
Под тенью ласковой – лимонных
И апельсиновых садов.
УСПОКОЕНИЕ
Вечернее тихое море
Сливалось воздушною дымкой
С грядою слегка-лиловатых
Охваченных сном облаков,
И в этом безмерном просторе
Дышали почти невидимкой,
Как дышат мечты в ароматах,
Бесплотные образы снов.
Они возникали как краски,
Как чувства, зажженные взором,
Как сладкий восторг аромата,
Как блеск и прозрачность воды,
Как светлые вымыслы сказки,
Как тучи, что встали дозором,
Чтоб вспыхнуть на миг без
возврата,
Пред ликом вечерней звезды.
СКАЗАТЬ
МГНОВЕНЬЮ: СТОЙ!
Быть может, вся Природа – мозаика
цветов?
Быть может, вся Природа – различность
голосов?
Быть может, вся Природа – лишь
числа и черты?
Быть может, вся Природа – желанье
красоты?
У мысли нет орудья измерить
глубину.
Нет сил, чтобы замедлить бегущую
весну.
Лишь есть одна возможность
сказать мгновенью «Стой».
Разбив оковы мысли, быть
скованным – мечтой.
Тогда нам вдруг понятна
стозвучность голосов,
Мы видим все богатство и музыку
цветов,
А если и мечтою не смерить
глубину, –
Мечтою в самых безднах мы создаем
весну.
ВЕРБЫ
Вербы овеяны
Ветром нагретым,
Нежно взлелеяны
Утренним светом.
Ветви пасхальные,
Нежно-печальные,
Смотрят веселыми,
Шепчутся с пчелами.
Кладбище мирное
Млеет цветами,
Пение клирное
Льется волнами.
Светло-печальные,
Песни пасхальные,
Сердцем взлелеяны,
Вечным овеяны.
ЦВЕТОК
Я цветок, и счастье аромата,
Мне самой Судьбою суждено,
От восхода Солнца до заката
Мне дышать, любить и жить дано.
А с закатом, в пышной чаще сада,
Где я сказкой нежною цвету,
Задрожит высокая ограда,
И умолкнет ветер налету.
Женщина воздушная, вся в белом,
Медленно сквозь главный вход
войдет,
И движеньем ласковым, но смелым,
Стебель мой цветущий оборвет.
От восхода Солнца до заката
Измененья тени и лучей.
И растет дыханье аромата...
До заката буду я – ничей!