ПРЕЛОМЛЕНЬЕ ДНЯ
Во мне стихи поют – на преломленье дня,
Когда блестящий Шар начнет к морям спускаться.
Тогда стихи звучат, преследуют меня,
Как пчелы летние, жужжат, звенят, роятся.
О, полнопевный рой! Сюда ко мне, сюда!
Готово место вам, гирлянды строк крылатых.
Уже зенит пройден, светлей в морях вода,
Уже надмирный Диск скользит в воздушных скатах.
Вот новый улей вам, любовники цветов,
Устройте соты здесь всем множеством бессонным.
Чтоб в зимних сумерках, под дикий свист ветров,
Я усладиться мог тем медом благовонным.
ТЕРЕМ МИРА
Каждый цветок есть цветистая планета,
Каждое растенье – зеленая звезда,
В горницах зимних Весны нянчат Лето,
Горы – неземные, хоть земные – города.
Тучи – узоры водных размышлений,
Облачко – греза лунного луча,
Терем нам дивный дал Вселенский Гений,
Только от двери не дал нам ключа.
РОДНОЕ
Аллеи рек. Зеркальности озер.
Хрустальный ключ. Безгласные затоны.
Живая сказка, страшный темный бор.
Его вершин немолкнущие звоны.
Воздушность ив. Цветы родных полей.
Апрельский сон с его улыбкой Маю.
Я целый мир прошел в мельканье дней,
Но лучше вас я ничего не знаю.
БЫЛО – БУДЕТ
1
У Осени в саду, по золотым аллеям,
Мечтая, я бродил, в сиянье Сентября.
Я видел призраки, подобные камеям,
На них светила мне вечерняя заря.
Они мне нравились, их четкий профиль, взоры,
Гармония всех черт, спокойствие мечты.
И к ним так стройно шли все краски, все узоры,
В воздушность кружева сплетенные листы.
Но счастья не было. Была одна умильность.
Красиво, но на всем бесстрастия печать.
У Осени в саду – зеркальная могильность.
И стали шепоты мне душу вопрошать.
«Когда ты счастлив был?» шепнул мне лист, спадая.
«Когда ты счастлив был?» спросила Тишина.
«Иди за мной! За мной!» шепнула, улетая,
Виденьем бывшая и в Осени, Весна.
«Я счастлив был, когда ты был слегка зеленым».
Промолвил я листу. И молвил Тишине: –
«Я счастлив был, когда скользил по светлым склонам
Моих безумств. Прощай!» И я ушел к Весне.
2
«Был ли счастлив ты когда?»
Забурлив, заговорила
Мне разливная вода.
«Был ли счастлив ты когда?»
«Было, было, было, было».
Прожурчали мне ручьи: –
«Жил ли ты когда, ликуя?»
«Посмотри в глаза мои.
Знаю, знаю, в забытьи,
Знаю сладость поцелуя».
Все шепнуло мне смеясь: –
«Будет снова, если было.
Не обманывай лишь нас».
И вскричал я: «В добрый час».
«Было, было, было, было».
ДРАМЫ МИРА
Все драмы мира – на любви,
Или с
любовью слиты,
Всех скальдов мира позови,
И скажут: – Песнь живет в крови,
В
сердцах, что страстью взрыты. –
И если нежно я пою,
Мой
друг, не веруй чуду.
Я просто в строки алость лью,
Мой друг, чужую и свою: –
Я
скальд, и скальдом буду.
ГОРОД
Сколько в Городе дверей, – вы подумали
об этом?
Сколько окон в высоте по ночам змеится
светом!
Сколько зданий есть иных, тяжких,
мрачных, непреклонных,
Однодверчатых громад,
ослепленно-безоконных.
Склады множества вещей, в жизни будто бы
полезных.
Убиение души – ликом стен, преград железных.
Удавление сердец – наклоненными над нами
Натесненьями камней, этажами, этажами.
Семиярусность гробов. Ты проходишь
коридором.
Пред враждебностью дверей ты скользишь
смущенным вором.
Потому что ты один. Потому что камни
дышат.
А задверные сердца каменеют и не слышат.
Повернется в дырке ключ – постучи –
увидишь ясно,
Как способно быть лицо
безподходно-безучастно.
Ты послушай, как шаги засмеялись в
коридоре.
Здесь живые – сапоги, и безжизненность –
во взоре.
Замыкайся уж и ты, и дыши дыханьем Дома.
Будет впредь и для тебя тайна комнаты
знакома.
Степы летопись ведут, и о петлях
повествуют.
Окна – дьяволов глаза. Окна ночи ждут.
Колдуют.
У МОРЯ
Мы зависим от дней и ночей,
От вещей, от людей, и погоды.
Мы в разлуке с душою своей,
С ней не видимся долгие годы.
Мы бряцаем металлом цепей,
Мы заходим под темные своды.
Мы из целой Природы, из всей,
Взяли рабство, не взявши свободы.
Но приди лишь на влажный песок,
Освеженный морскими волнами.
Посмотри, как простор здесь широк,
Как бездонно здесь Небо над нами.
Лишь услышь, чуть подслушай намек,
Набаюканный сердцу морями, –
Ты как дух, ты окончил свой срок,
Ты как дух над безбрежными снами.
В многопевности сказок морских,
В бестелесности призрачной Влаги,
Где испод изначальностей тих,
Ни для чьей не доступен отваги, –
В отрешенье от шумов людских,
Как мы смелы здесь, вольны, и наги.
Ты здесь первый несозданный стих,
Из еще нерассказанной саги.
МОРСКОЕ
Глыбы отдельные скал, округленные ласкою
волн.
Влажность, на миг, голышей от волны,
каждый миг набегающей.
Утлый, забытый, разбитый, но все не
распавшийся челн.
Белые чайки на гребне, над зыбью, тех
чаек качающей.
Светлые дали воды, уводящие в
сказочность взор.
Волны, идущие к нам, но как будто бы нас
уносящие.
Шелесты, шорох песков, кругозорный, безмерный
простор.
Зовы, узывы, напевы, пьянящие, странно
манящие.
ПТИЦЫ
Я сейчас летаю низко над землей,
Дух забот вседневных виснет надо мной.
Можно ль быть свободным огненным орлом,
Если ты притянут этим тусклым днем?
Можно ль альбатросом ведать ширь морей,
Если ты окован тесностью своей?
Можно, о, возможно кондором летать,
Если отрешенно будешь ты мечтать.
Можно, быть возможно птицею Стратим,
Раз ты в высших числах, с Солнцем, только с ним.
ПУТЬ
Какой же путь, какой же путь
Еще найти ты сможешь?
Быть может, есть он где-нибудь?
И как сумеешь ты вздохнуть,
И как себе поможешь?
В конце концов – лишь путь цветка,
Лишь путь ребенка, птицы,
Меж трав полночных – светляка,
Свирельных струй издалека,
Узорчатой зарницы.
СЧАСТЛИВ...
I ten szczęśliwy, kto padł wśród zawodu...
Ad.
Mickiewicz
Блажен и тот на дороге ранней...
А.
Мацкевич (польск.).
Счастлив, кто в беге упал,
В беге до цели.
Так белою пеной увенчанный вал
Рассыпается в радостном хмеле.
Счастлив, кто счастье узнал устремления к цели.
Вал разбежался, хмельной,
Кружевом белым.
Прекрасен, кто к жизни рожден глубиной,
И к безвестным стремится пределам.
Счастлив, кто счастье узнал быть в стремлении
смелом.
МОРСКИЕ РОЗЫ
Морские розы – розы белые,
Они цветут во время бурь,
Когда валы освирепелые
Морскую мучают лазурь.
И бьют ее, взметают с грохотом,
И возмущают ревом гроз,
И возращают с мертвым хохотом
Мгновенность пышных белых роз.
ПТИЦА МЕСТИ
Если ты врага имеешь,
Раз захочешь, так убей,
Если можешь, если смеешь?
Угоди душе своей.
Но заметь, что в крови красной –
Волхвованье: из нее,
Только брызнет, дух неясный
Воскрылится – птицей – властной
Изменить в тебе – твое.
Эта птица, вкруг могилы
Умерщвленного врага,
Будет виться, станешь хилый,
Жизнь не будет дорога.
Труп сокроют, труп схоронят,
Птица будет петь и петь,
Крик ее в тебе застонет,
Ты пойдешь, она нагонит,
Месть заставит – умереть.
ЛИТОВСКАЯ ПЕСНЯ
Пой, сестра, ну, пой, сестрица.
Почему ж ты не поешь?
Раньше ты была как птица.
– То, что было, не тревожь.
Как мне петь? Как быть веселой?
В малом садике беда,
С корнем вырван куст тяжелый,
Роз не будет никогда. –
То не ветер ли повеял?
Не Перкун ли прогремел? –
– Ветер? Нет, он легким реял.
Бог Перкун? Он добр, хоть смел.
Это люди, люди с Моря
Растоптали садик мой.
Мир девический позоря,
Меж цветов прошли чумой.
Разорили, исказнили
Алый цвет и белый цвет.
Было много роз и лилий,
Много было, больше нет.
Я сама, как ночь с ночами,
С вечным трепетом души,
Еле скрылась под ветвями
Ивы, плачущей в тиши.
ЗАРЯ
Королева Каралуни,
Над полянами Литвы,
Плачет в месяце Июне,
Плачет с ней листок травы.
А в пределах Норги Фрея
Плачет, глянув на утес,
И болотная лилея
След хранит златистых слез.
И по всем-то странам разно
Плачет нежная Заря,
То жемчужно, то алмазно,
То в сияньях янтаря.
То на быстром Светлогривом,
Приносящем день, коне,
Пролетит она по нивам,
И дрожит слеза в огне.
А порою эта грива
Вся от инея бела,
Поглядишь – и как красиво,
Вон, роса везде легла.
Отчего же это плачет
При начале дня Заря?
Конь ее зачем так скачет?
Это все ужели зря?
Я не знаю. Полагаю,
Тут ничем нельзя помочь.
Ибо Ад привержен к Раю,
И за Днем приходит Ночь.
ЖАЛОБА К ЦВЕТКУ
Цветок, цветок, ты весь – глазок,
Ты весь – красивый глаз.
А мы глядим и вечно спим,
И видит ли кто нас?
Цветок, цветок, ты весь – есть слух,
Ты весь – любовь, уста,
Ты – нежность губ, ты – мысль, ты – дух.
А нам – лишь темнота?
Цветок в росе, ты – нежный глаз,
Твою росу мы пьем.
А наших глаз немой алмаз
Сберет ли кто потом?
ВЛЮБЛЕННОСТЬ
Кто влюблен, тот очарован,
Зачарован, опьянен,
Он не девой заколдован,
Нет, не той, в кого влюблен.
Он пленен не той желанной,
Чьим губам пьянить дано,
Не доступной, не обманной
Сердце с сердцем сплетено.
Мы приходим, мы уходим,
Говорим, и молча ждем,
Мы на Землю Небо сводим,
Мы идем своим путем.
Мы крылатым вьемся змеем,
Мы ползем в пыли змеей,
Но в своем мы не умеем
Сон лелеять вправду свой.
Мы зрачки пьяним зрачками,
Всей душой в глаза глядим,
Но не нами, о, не нами
Создан звездный Серафим.
Серафим? Быть может, Дьявол?
Кто-то есть в нас, в нашем Мы.
Бывший в Море – в Бездне плавал,
Но не смерил этим Тьмы.
ВЕРОЛОМНЫЙ
То, что я отшвырнул с облегчением,
Ты бы принял с великим желанием.
Но, когда засмеялся я пением,
Разразился ты диким рыданием.
А она? Тем рыданьем напугана?
Этой силой страдания темного?
Или тем, что беспечным поругана,
Что любила она вероломного?
Вероломны лишь те, что с красивыми
Смеют – цепкою мглой быть объятыми.
Я как ветер промчался над нивами,
Вам – быть смятыми ветром, и сжатыми.
ИЗМЕНА БЕЗ ИЗМЕННИКА
О, нет, я не изменник,
Красивые мои.
Я был вам верный пленник,
Я ваш был, в забытьи.
Но, ежели с царицей
Я был и царь и раб,
Лечу я вольной птицей
Из царства скользких жаб.
Я был бы вечный пленник,
Всегда б склонялся ниц,
Но медлит лишь изменник
Средь измененных лиц.
Но медлит лишь бессильный
В окованности дней,
Где путь простерся пыльный,
Где больше нет стеблей.
Я никогда не ленник
Нецарственных цариц.
И нет, я не изменник,
Я птица между птиц.
ТЕРЕМНЫЙ УМ
Тесный женский ум живет вечно в терему,
Как ему не скучно там, право, не пойму.
Я привольная волна, весь свой день бежал,
А коль берег наступил, умер пенный вал.
Тесный женский ум, проснись, есть восторг ума,
При котором хороши даже терема.
Ты, проснувшись, в яви спи, встанет вал светло,
Заблестит в твоем окне, как огонь, стекло.
Тесный женский ум, люби, есть восторг ума,
При котором хороши даже терема.
ОХОТНИК
Я охотник, я стрелок,
Я в пути, и путь далек.
Долго я в лесу плутал.
Полон мой ягдташ. Устал.
Отдохни, мое ружье.
Птица там? Оставь ее.
Звери там? Не тронь их рой.
Пусть живут. Иди домой.
Ты болото миновал.
Выпей в честь трясин бокал.
И в трясинах есть краса,
Травы, жизни, голоса.
Не запутал ты души
В чаще, в стонущей глуши.
Там нашел – чего искал.
Выпей в честь глуши бокал.
Дев лесных заслыша зов.
Не свалился в скользкий ров.
Похвала бесовским рвам,
Зорок глаз мой, слава вам.
Я натешился вполне.
Путь далек, но видно мне.
Верен был курок ружья.
Лес, прощай. Есть дом – и я.
ДВОЙСТВЕННЫЙ ЧАС
В вечерней ясности молчанья
Какое тайное влиянье
Влечет мой дух в иной предел?
То час прощанья и свиданья.
То ангел звуков пролетел.
Весь гул оконченного пира
Отобразила арфа-лира
Преображенных облаков.
В душе существ, и в безднах Мира,
Качнулись сонмы тайных слов.
И свет со тьмой, и тьма со светом
Слились, как слита осень с летом,
Как слита с воздухом вода.
И в высоте, немым приветом.
Зажглась Вечерняя Звезда.
ТРИ КОНЯ
На трех конях Властитель Солнца
Свершает выезд в Иванов день.
И конь один красней червонца,
И конь другой есть конь-игрень.
И третий конь весь белый, белый,
Как будто вылит из серебра.
Властитель Солнца, светлый, смелый,
Свершает выезд. – «В путь. Пора».
Но чуть доедет до зенита,
Конь златокрасный горит – и пал.
Властитель Дня хлестнет сердито
Тех двух – и дальше поскакал.
И конь-игрень он тоже красный,
Но с белой гривой, о, с белой он.
Он мчит, бежит, играет, страстный,
И пал, и пал на небосклон.
У бога Солнца сердце сжато,
Ему лишь белый остался конь.
На склонах яркого заката
Горит пурпуровый огонь.
И виден в тучах белоснежных
Конь смертно-бледный из серебра.
Властитель Солнца, в снах безбрежных,
Свершает путь. – «Домой. Пора».