No quema, sino da luz, este fuego
del santo amor. Oh diremos que
quema у no quema!
Fray Diego de Estella
Не сжигает, а
дает свет, этот
огонь святой
любви. О, скажем,
что сжигает и
не сжигает!
Фраи Диего де Эстелья
ЖЕРТВЕННЫИ
ЗВЕРЬ
Белорунный,
сребролунный, из пещеры вышел зверь.
Тонкоструйный,
златовейный, зажигай огонь теперь.
В старый хворост
брызнул шорох, вспышек быстрых перебег.
Зверь пещерный,
беспримерный, весь сияет, словно снег.
Златорогий, стройный,
строгий, смерти ждет он не страшась.
Струйки-змейки,
чародейки, вейтесь, пойте, стройте час.
Струнным строем час
построен, час и миг и волшебство.
Снег разъялся, кровь
красива, хворост ожил, жги его.
В старых ветках смерть
устала спать и ждать, не бойся жечь.
Все, что пламень метко
схватит, встанет, словно стяг и меч.
Златорунный,
огневейный, красный, желтый бог Костер,
Жги нас, жги нас, как
несчетных жег и сжег твой жаркий взор.
ЗАПОВЕДЬ
Не убивай. Не отнимай.
Не соблазняй – несоблазненный.
Не завлекай в веселый
гай, коль сам не взят тоской бессонной.
Но если ты взлюбил
мечты, как любим сердцем близость Бога,
Иди, куда зовет
звезда, и пусть ведет тебя дорога.
И пусть убьешь. Быть
может, ложь, что ты убийца – убивая.
Ведь в битве есть
восторг и честь, и есть призыв Родного края.
И если взят чрез
быстрый взгляд весь мир другой – души плененной,
Возьми меня рукой
огня, – блаженным буду я сожженный.
У РУЛЯ
Морским свеченьем горит
волна,
Направо волны, налево
вал,
Довеял ветер обрывок
сна,
В котором разум давно
дремал.
Тот сон – безвестность
путей иных,
То сновиденье – о
берегах,
Еще не спетый дрожащий стих,
Тот клад заветный, что в
пеленах.
Я уплываю, так суждено,
Мгновенья пали, их не
вернуть,
Увижу ль берег, увижу ль
дно, –
На Ориона я правлю путь.
ОРИОН
Ориона, Ориона, Ориона
три звезды
Я зову тройным зазывом
над стремнинами воды.
Яркий пояс вышний
Витязь, чуя с мраком бой, надел,
С троекратным упованьем
расширяю свой предел.
Правя к Югу, веря Югу,
бледный Север я люблю,
Но, лелея в сердце
призрак, волю дал я кораблю.
Ориону, Ориону, Ориону,
в битве с тьмой,
Отдаю первоначальность,
первый гимн весенний мой.
Витязь встанет, Витязь
глянет, и еще за ночью ночь.
Сердце, слушай зовы
света, и Судьбу свою пророчь.
Бури страшны – лишь для
страха. Веря в звезды – дышит грудь.
Орионом, Орионом,
Орионом явлен путь.
СОЧЕТАНИЯ
Дальний Сириус дрожью объят,
колыбелится, тянется свет.
Это – сказ, это – звук,
это – сон, перекатная зыбь перезвона.
И как ровно горит перед
ним, начертанье высоких побед,
Троезвездный
размеренный звон, ослепительный систр Ориона.
СВЕТОЧ ЮГА
С каждой ночью все
направо содвигался Орион,
Каждой ночью был к иному
звездным пеньем дух взнесен,
И в нежданный час
однажды, над разбегом корабля,
Расцветился знак
желанный, чьим огнем жива Земля.
Он земным владеет
кругом, четырем велит ветрам,
В первый миг он нас
встречает, в смертный час он светит нам,
В разных ликах
засвечаясь, был надеждой разных мест,
В Южном море он
взнесенно воссиял как Южный Крест.
КОВЧЕГ
ВЕЧЕРНИЙ
Луна взошла за Океаном
И светом нежит нас
медвяным.
Корабль дрожит над мглой
валов,
Ковчег вечерний, улей снов.
По вскипам зыбкого агата
Скользит мерцающее
злато.
И я лечу, мечтой ночной,
Пчела-виденье, в Край
родной.
ТАЙНОПИСЬ
Когда б тебя, с кем слит
я в тайной цельности,
Мог каждый миг я – взор
во взор – встречать,
Сверкали б мы в лазурной
беспредельности,
Скрепив судьбу, как
звездная печать.
И были б мы в причастии
горения,
Вгнезденные в созвездие
одно,
Дабы светить всем тем,
чей путь – борение,
В ночных степях, где
глухо и темно.
Когда б с тобой, с кем
часто я в разлучности,
Мой рок меня светло сковал
навек,
Звучали б мы псалмом
вселенской звучности,
И пили б все от
светловодных рек.
Все ж мнится мне, что,
если здесь в мгновении
Так часто мы с тобой
разлучены,
Двойной звездой, в
грядущем вознесении,
Мы бросим в мир
немеркнущие сны.
ТОЛЬКО ТЫ
Только ты меня можешь
вести по путям,
Где горячая молния – там.
Только ты мне отрада, и
правый мой суд,
Если обруч я выкую – тут.
Лишь одна есть рука, и в
ночи, и средь дня,
Для горячего в беге коня.
Лишь один есть стрелец,
что умеет в мету
Без ошибки попасть на лету.
Лишь с тобой мой полет –
чрез простор темноты.
Хоть за край, если в пропасти – ты.
И с хоругвью в ветрах,
за тобой я лечу,
Гром готовится встретить нас – чу!
ЛЕБЕДИНАЯ
ПЕСНЯ
Я раскрыл лебединые крылья,
И коснулся крылами зари,
И легко, высоко, без
усилья,
Возлетел. Мой размах
повтори.
Если хочешь лететь
легковольно,
Там, где звезды подобны
ручью,
Ты пойми и почувствуй
безбольно
Лебединую песню мою.
Улети от родного затона,
От знакомых родных ступеней,
Убаюкай дрожание стона,
Будет песня полней и
звучней.
Искупаешься в Солнце
безвестном,
Обвенчаешься с Новой
Луной,
И к пределам желанным,
хоть тесным,
Прилетишь с полнопевной
весной.
Из пустынь, что
лазурно-высоки,
Упадешь белоснежно к
гнезду,
И качнешь ты родные
осоки,
Закачаешь на влаге
звезду.
С МОЛНИЕЙ
К тебе я в грозах
прилетал,
Тебя дождями я кропил,
С тобою светлый пил
бокал,
И слушал тихий звон
кадил,
Тебя я в лунный ввел
опал,
И быстрой молнией
светил.
И если будет мне дано
Продлить земную череду,
И если в яркое звено
Я вброшу вновь и вновь
звезду,
Томись и жди, раскрыв
окно,
Я снова с молнией приду.
В НОЧАХ
МИРОВ
Я вброшен в мир
неведомой Судьбою,
И с вихрями
зиждительными свит,
Я должен мчаться бездной
голубою,
Одетою ночами в аксамит.
Я должен быть
светильником летящим,
Прорезать мрак алмазною
слезой,
Быть светляком
глубинностям и чашам,
Игрой зарниц загрезить
за грозой.
Струною петь о таинстве
стремленья,
Зачать, качать протяжный
перезвон,
В зеркальность дней
пролить волну продленья,
Создав напев, лелеять
зыбкий сон.
Но был бы я безмерно
одиноким,
Когда б в ночах, с их
мглою голубой,
Я не был слит с виденьем
звездооким,
И не горел тебе, в себе,
тобой.
НАПЕВЫ РУН
Напевы рун звучат – но
лишь для взора,
В узорах звезд, в которых
высота
Сложила гимны огненного
хора
Под верховенством Южного
Креста.
Напевы рун дрожат – их
слышит ухо
Во вскипах волн, в
безмерности морей.
Дорогой глаз, или
тропинкой слуха
В их смысл войди – все
смыслы в них светлей.
СКАЗ О
ЗВЕЗДАХ
При начале наших дней
Люди Бога огорчили,
Он ушел от нас во тьму.
Скучно было там ему.
Вечно с тьмою, всюду с
ней.
Зачерпнул в своей он
силе
Так с пригоршни две
огней,
Радость сердцу своему.
И унес подальше их.
Но они, горя, сквозили
Через Божию суму.
И в своем он терему.
Но идя средь звезд
златых,
Весь сияя в звездной
силе,
Растерял не мало их,
И горят еще сквозь тьму.
НЕ ИСКУШАЙ
Мать Матерей, родимая
Земля,
Отец Земли, лазурный
Океан.
Покой сознанью синим
Небом дан,
И нежат мысль зеленые
поля.
Я был как все. Во мне
горел Огонь.
Я жил во всем. Касался
до всего.
Устало сердце. Мир, не
мучь его.
Я тихо сплю. Не искушай.
Не тронь.
ПОД ЗНАКОМ
СВАСТИКИ
Капля неведенья в море
незнания,
Искра мгновенная в
хлещущей мгле,
Ты, маловерное чадо
терзания,
Ты, беспримерная вспышка
во зле.
Все твое деланье в
тающем времени,
Все твои сны, и верхи
Пирамид,
Лишь прорастание малого
семени,
Факел твой пляшущий
быстро горит.
Вспыхнут Рамзесами, иль
Ахиллесами,
Меткозахватными, яркие
дни,
Тотчас задернется
праздник завесами,
Сгрудятся гномики, тушат
огни.
Все созидания Эллина
гордого,
Первого воина нашего я,
Суть лишь вскипания
мрамора твердого,
Камень, возжаждавший
быть как струя.
Струи кончаются. Струи
свежительны,
Все же не вечно им можно
сверкать.
Только страдания в
цепкости длительны,
В том поручится вам
каждая мать.
Расчетвертованность.
Свастика вечная.
Крест во вращении. – Где
же наш Дом?
Где же есть верное?
Скучно конечное.
Жизнь наша – в полночи,
с Южным Крестом.
ПОСЛУШАНИЕ
Вся Природа послушанье
И таинственный устав.
Рьяных смерчей
рокотанье,
И шуршанье светлых трав.
Смерти бледное явленье,
Ярких радуг семицвет.
Взрыв подземного горенья
Вулканических побед.
От созвездий ожерельных
До сбирающей пчелы,
Звук закона в числах
цельных,
Цепь ячеек в глубях
мглы.
Быстрый заяц, лист
капусты,
Завлеченный в сказку
волк.
Дрожжи замысла здесь
густы,
Шелковичный тонок шелк.
Вся Природа послушанье,
В токе творческой любви.
В безднах знанья и
незнанья
Верь звезде и нить не
рви.
ТРОЕСТРОЧИЕ
БОГАМ
Болезнь, седины, труп,
Три вечные пятна
Для видящего Муни.
Яд в меде нежных губ,
С расщелиной Весна,
Декабрь – уже в Июне.
Но мне болезнь и боль
Есть огненный исход,
Кремнистый путь
познанья.
Неволишь, так неволь,
Крылатым есть полет,
Лечу, мне нет изгнанья.
И седина есть снег,
И старость – замок дней,
Где пол и стены льдяны.
Минут там ровен бег,
Там радуга огней,
Там радости румяны.
И труп, чужой, родной –
Тоска, но лишь на миг,
И снова – до свиданья.
А если это мой,
Свободу я постиг,
Вновь – светлое скитанье.
И трем богам молясь,
Я засветил огонь
Пред Брамой, Вишну,
Сивой.
И мраку каждый час
Пою: «Меня не тронь.
Я вольный и красивый».
ЦАРСТВО
Себя завоюй,
Собою владей,
Над жизнию всей
Зажги поцелуй.
И сердцем будь прям,
И сердцем будь чист,
Как утренний лист,
Как дым-фимиам.
Будь легким как сон,
Будь добрым с зверьми,
Будь тихим с людьми, –
Ты к Богу причтен.
ЩИТ
Бывший круглым, Лунный
Щит
Глянул вырезным.
В легкой мгле ночной
разлит
Дней сожженных дым.
Над колодцем мировым
Миг журчит-журчит,
Нас ведя к немым, к
родным,
К сну замкнутых плит.
БОРО-БУДУР
(Храм Будды. – Ява)
В камне тлеющем хмуро
Лики – тысячи – хоры.
Еще смотрят их взоры.
Возле Боро-Будура
Серо-бурые горы.
Вон оттуда досюда
Протянулись вершины,
Как огромные спины
Исполина-верблюда,
Горбуна-чуда-юда.
Но в выси распаленной
Над Природой и Храмом,
Над ликующим гамом,
Многократно-взнесенный,
Жив навек –
Просветленный.
БУДДА
Как безгласность
рождения снега,
Серебристых пушинок
паденье, –
Как ладья, что от
чуждого брега
Оттолкнулась, бежа
заблужденья, –
Как вулкан, что, уставши
от зноя,
Воссиял многоснежною
чашей, –
Как лазурь, что упором
покоя
Вознеслась над пустынею
нашей, –
Как медлительный звон
колокольни,
Что уходит густыми
волнами, –
Как цветок, что над
долею дольней
Фимиамными курится
снами, –
Как привет «Отдохни»
иноверцу,
Как горящая тихо
лампада, –
Он дает утомленному
сердцу
Все, что сердцу
взметенному надо.
СОЛНЦЕ
ВСТАЛО
Бог везде, куда ни
глянь,
Всюду видит, всюду
слышит,
Богу все приносит дань,
Слон, пчела, и лев, и
лань,
Богом все живет и дышит.
Разрывая ночи грань,
Солнце встало. Верный,
встань.
И молись. И верь. И
глянь,
Как волна волну колышет.
К ЗВЕЗДАМ
Престолы душ, которые
когда-то
Прошли пути страданий и
надежд,
И отошли отсюда без
возврата,
И там глядят в огне
златистых вежд, –
Печати душ, которые
созвенно
Являют взорам грамоту
Небес,
И говорят, как все, что
было тленно,
Живет вовек, и кто был
мертв – воскрес, –
Несчетность душ, горенье
изумруда,
Мерцание Небесных
жемчугов, –
Да буду я меж вас, уйдя
отсюда,
Звездой меж звезд, над
сонмами веков, –
И пусть тот храм, все
больше возрастая,
Обнимет всех,
многовершинный лес,
И всех и все та Истина
святая, –
Всезвездность душ, –
взнесет в простор Небес.
ЧАС ПРИШЕЛ
Час пришел. Совершились
пророчества.
Воплотились веленья
времен.
Ты в железных морях
одиночества,
В вознесеньи на горный
уклон.
Далеко, за громадами
влажными,
Улыбаются пажити дней.
Но роптаньями
сумрачно-важными
Ты отброшен на ряд
ступеней.
Для познавшего – нет
заблуждения,
Для взошедших – все
видно внизу.
Будь в морях, на горах,
как видение,
Как маяк, победивший
грозу.
МЕЖДУ ЗВЕЗД
Чего искать? Куда идти?
Корабль стремится по
волне,
Морские звезды – вдоль
пути,
Иные звезды – в вышине.
Морские звезды чуть
блеснут –
И тотчас гаснут близ
меня,
Дрожа, скользя, вот тут,
вот тут,
Лишь дразнят вспышками
огня.
А те, в далекой высоте,
Узорно-свитые огни,
До них идти – одной
мечте,
Увы, так было искони.
Кипит вода. Встает
земля.
Дымится дней немая нить.
Я в быстром беге
корабля.
Куда мне плыть? Куда мне
плыть?
ИНЕЙ
Иней белый, иней чистый,
Где мерцаешь ты сейчас?
Я иду пустыней мглистой,
Весь мой свет – сиянье
глаз.
Иней чистый, иней белый,
Поколдуй и погадай,
Дай прийти в твои
пределы, –
Снега хочет горностай.
Белый призрак, белый
иней,
Дай мне, чарою своей,
Быть звездой в пустыне
синей
Над родной страной моей.
НА КРАЮ
ЗЕМЛИ
Я на краю Земли. Я
далеко на Юге.
Не юге разных стран, –
на юге всей Земли.
Моя заря горит на
предполярном круге.
В моих морях встают не
часто корабли.
Мой светоч – Южный
Крест. Мой светоч – отблеск льдины.
Здесь горы льдяные –
один плавучий храм.
Но за чертой мечты –
мой помысел единый
Ведет мой дух назад, к
моим родным полям.
И сколько бы
пространств – какая бы стихия,
Не развернула мне, в
огне или в воде, –
Плывя, я возглашу
единый клич: «Россия!»
Горя, я пропою: «Люблю
тебя – везде!»
СТРАНА,
КОТОРАЯ МОЛЧИТ
Страна, которая молчит,
вся в белом-белом,
Как новобрачная, одетая
в покров, –
Что будет тронут им, любующимся,
смелым,
Несущим солнечность
горячих лепестков.
Страна, которая всех
дольше знает зиму,
И гулкую тюрьму
сцепляющего льда, –
Где нет конца огням и
тающему дыму,
Где долгий разговор
ведет с звездой звезда.
Страна, которая за
празднествами Мая,
Чуть лето глянет ей,
спешит сказать: «Я сплю»,
Страна великая,
несчастная, родная,
Которую, как мать, жалею
и люблю.
УЗОРОЧНАЯ
ЗВЕЗДА
Узорочной звездою
Сквози попеременно.
Не льстясь игрою злою,
Не никни в то, что
тленно.
Не захоти, в тумане,
Богатства волопаса,
В твоей душе есть грани,
Дай каждой яркость часа.
Не захоти, вздыхая,
Чтоб вечно было Солнце,
Мы – храмина большая,
В ней не одно оконце.
И истинно сказанье,
Что у отца у Бога
Для всякого дыханья
Обителей есть много.
Он Сам сказал: – Устрою.
Скорей сплетайте нити.
И за своей звездою
Одетые идите.
ИКОНОСТАС
«Что есть
царствие? – Радованье в Духе».
Слово Духоборов
Иконостас живой,
иконостас церковный –
Лик Вечного меж лиц,
что видимы окрест.
Бог Сын – в лице
людском, сквозь плоть просвет духовный,
Взнесенный радостно,
как лик созвездья, крест.
Вот день. Ты не
сердись. И целый день, блистая,
Тянуться будет вверх
незримая свеча.
Гнев – Ад, сердитость –
Ад, а кротость – рощи Рая,
Лишь ведай бой один –
духовного меча,
И что есть Царствие? То
радованье в Духе.
И что есть Небеса? То –
пение души.
Все громы, песни все –
в твоем сокрыты слухе,
Весь свет в твоих
глазах. Гори же. Поспеши.
МИРОЗДАНИЕ
ДУХОБОРЧЕСКОЕ
В стезях, когда
Вселенная,
Повсюду безызменная,
Была в себе, одна,
Одна как тишина, –
Без лунного течения,
Дневного украшения,
И Бог был в Божестве,
В том умном Существе, –
Возникло в нем
сверкание,
То – первое желание,
И в брызгах светлых рек
Родился человек.
Да будем же
торжественны,
Зане мы все Божественны,
С превыспренних высот
Чрез нас огонь идет.
Весь мир в себя
вмещающий,
Вещающий, сверкающий,
Да будет сын отца
Вселенским без конца.
ДУХ
В Духе мы рождаемся,
В Духе утверждаемся,
Бодрствует в нас Дух,
Он нам глаз и слух.
В Духе – вознесение,
Сладостность пронзения,
В Духе свежесть струй,
Сим мечом воюй.
БОГ ЖИВОЙ
Бог живой, пророк
нелживый он,
Камень крепкий,
терпеливый он,
Он нам лестница высокая,
Он звезда нам златоокая,
Он кадило благовонное,
С тихим звоном
вознесенное,
Он нам риза
златотканная,
Сила сердца, Духом данная,
Церковь он
нерукотворная,
Высота, от звезд
узорная,
Луч от Неба, кем ликуем
мы,
Меч от Духа, кем воюем
мы.
ГОЛОС
ОТТУДА
«Я не один,
потому что Отец со Мною».
Ев. от Иоанна, 16:32
Был древле зов. Ему я
внемлю.
Слеза слагается в
кристалл.
Христос, дабы сойти на
Землю,
Среди людей Евреем стал.
Я это ведаю, приемлю,
Без этого я скудно-мал.
Зачем лачугу Иудея
Он выбрал на земле как
дом?
Тот возглас, в сердце
тяготея,
Для сердца разрешен
Христом.
Его святою кровью рдея,
Мы светлым цветом расцветем.
Самозакланный, во
спасенье
Всех, кто приидет ко
Христу,
Он на Земле Свое
служенье
Вметнул как светоч в
темноту,
Средь обреченных на
мученье,
Что верны на своем
посту.
В решеньи выспреннем и
строгом
В Египте он ребенком
был,
И по Халдейским Он дорогам
Свой путь – незнаемый –
пробил,
И, Бог, пришел в Израиль
Богом,
И Человека возлюбил.
В суровом царстве Иеговы
Возник воздушнейший
цветок,
Разбиты древние оковы,
Лилейно пенье кротких
строк,
Не тщетны в мире были
зовы,
Здесь дан рядам веков
намек.
Кто скажет «Нет», в том
хитрость змея,
Возжаждет поздно –
молвит «да»,
Пребудем – сердцем не
скудея,
Мы – здесь, нас призовут
– туда,
Несть Эллина, ни Иудея,
Есть Вифлеемская звезда!
ЛАЗАРЬ
Лазарь в своих пеленах,
Страх в изумленных
глазах.
Тайна дрожит там,
сквозя,
То, что промолвить
нельзя.
Будет он снова живым,
Тленье исчезло как дым.
Только до смерти, в
зрачках,
Будет за радостью –
страх.
ВОИСТИНУ
Пройдя чрез ужас тления,
Безмерность усыпления,
Смущенные, сожженные,
Из Ада изведенные,
Еще понять бессильные
Свое освобождение,
Стоят могильно-пыльные,
Но чуют воскресение,
И словно шепчет лес: –
«Воистину воскрес!»
СМЕРТНЫЕ
ГУМНА
Смертные гумна убиты
цепами.
Смилуйся, Господи жатвы,
над нами.
Колос и колос, колосья
без счета,
Жили мы, тешила нас
позолота.
Мы золотились от луга до
луга.
Нивой шептались,
касались друг друга.
Пели, шуршали, взрастали
мы в силе.
Лето прошло, и луга
покосили.
Серп зазвенел, приходя
за косою.
Словно здесь град
пробежал полосою.
Пали безгласными –
жившие шумно.
Пали колосья на страшные
гумна.
Колос и колос связали
снопами.
Взяли возами. И били
цепами.
Веять придут. Замелькает
лопата.
Верные зерна сберутся
богато.
Колос, себя сохранявший
упорно,
Будет отмечен, как
взвесивший зерна.
Колос, качавший пустой
головою,
Лишь как мякина послужит
собою.
Зерна же верные,
сгрудясь богато,
Будут сиять как отменное
злато.
Дай же, о, Боже, нам
жизни счастливой,
Быть нам разливистой
светлою нивой.
Дай же нам, Боже, пожив
многошумно,
Пасть золотыми на
смертные гумна.
ЧЕТЫРЕ УГЛА
Четыре в здании угла,
Четыре истины на свете.
Быть в красоте. Не
делать зла.
Любить весь мир. И быть
как дети.
Быть в послушаньи
красоты,
Самозаконной,
самоценной.
Любить как я любое ты,
Пронзать лучом свой
сумрак пленный.
Остерегайся сделать зло.
Исправь, что здесь
исправить можно.
Алмазно-чистое стекло
Храни. И шествуй
осторожно.
А если ты его разбил,
Припомни: – В страшной
силе жара,
Всем напряженьем тайных
сил,
Ты явишь новью то, что
старо.
БЛАГОВЕСТ
Я всем пою мое
благословение.
Нет никого, кто был бы
мне врагом.
Я был в Огне. Но в
кузнице мгновения
Я претворил металла
тяжкий ком.
Он темным был. Я дал ему
пылание.
Его вметнул я в огненную
печь.
Был звон и дым. И
диво-изваяние
Я молотом сумел из тьмы
извлечь.
И вот иду. Я разлучен с горнилами.
Я с каждым здесь. От
всех я ухожу.
Все существа мне стали
близко-милыми.
Я показал им светлую
межу.
ОГНЕДЫМЫ
Был в огнедымах я, был в
водоверти я,
Пересоздания пытку
прошел.
И возвещаю вам радость
бессмертия,
Беден и счастлив на
зыбях всех зол.
Гол, и одет
солнцебыстрыми крыльями,
Гордая птица, смиренно
живу.
Не утомлюсь никакими
усильями,
Лишь бы мне снилось
опять наяву.
Вижу Египет я. Тайну
загробную.
Взмахами крыльев я дымку
пряду,
Светлую, жаркую,
солнцеподобную,
В сердце незримую слышу
звезду.
Помню, как вольный
запутался в сети я.
В храме я. Бог я.
Меняется сон,
Дымные тают, как горы,
столетия.
Тысячелетия. Я Фараон.
Рядом со мною, – что
мною возлюблена,
Втянута Солнцем в
блестящий узор,
Мною отмечена, мною
погублена,
Вестница Солнца, земная
Гатор.
Тают туманами
тысячелетия.
Солнце и странам велит
засыпать.
Чисел сплетение в
пламенной смете я.
Ветер, а завтра я водная
гладь.
Я мое – все мое, свитки
свершенностей.
Огненный суд, чтоб
проверить любовь.
Верить и в царство
ввести многозвонностей.
Песнь моя, светлый конец
приготовь!
Я ЗНАЮ
Песчинки дождя золотого,
который излился однажды,
Пылинки великого смерча,
что взвихрил грозу бытия,
Высокие царские звезды,
источник негаснущей жажды,
Сквозь пламень и дым
мирозданий идет к вам молитва моя.
Когда-то, когда еще
цельным дрожало, горя, ожерелье,
Я был в нем как утренний
жемчуг, и был в нем как лунный опал.
Теперь я в земном
изумруде. Но будет опять новоселье.
Я знаю. Я звездною цепью
свой разум с Безбрежным сковал.
ПСАЛОМ ЗВЕЗДЫ
Звезда звезде всегда
поет псалом,
На небесах не молкнет
Литургия.
И не одним тот скреплен
гимн узлом,
Чуть замолчит звезда,
горят другие.
Напевный грозд ты
различишь и днем,
Лишь опустись – не в
пропасти морские –
В колодец темный, в тот
подземный дом,
Где жажды утоляются
людские.
От вышины, доступной для
очей,
До глубины, куда рука
людская
Вонзает заступ, дух свой
продвигай, –
В глушащий день, и в
гулкой мгле ночей,
Внимай псалмам,
сплетенным из лучей,
В душе души звезду
оберегая.
ПЯТЬ ЗВЕЗД
Я предавался чувствам в
их игре,
Я знаю пятеричность
увлеченья.
Заря в июне светится
заре,
Река с рекою рада слить
теченье.
Пять наших чувств есть
путь предназначенья.
И древний лист,
застывший в янтаре,
Есть тайный знак
высокого ученья,
Как быть бессмертным в
жизненной поре.
Всей ощупью своей он жил
на древе,
Дышал, светил для
близкого листа,
Впивал росу, и с ветром
был в напеве.
Ниспал в смолу. Застыл
как красота.
Другой нам вещий знак –
от Духа к Деве:
Пять звезд блестящих
Южного Креста.
ЮЖНЫЙ КРЕСТ
Пять звезд блестящих
Южного Креста
Горит над зыбью
вторящего гула.
Семь звезд полярных,
наших льдов мечта,
За краем Океана
потонуло.
Проворный хищник, зоркая
акула
Плывет, в ее утробе
пустота.
Ладья Луны полнеба
обогнула,
И метеоров брызжет суета.
Откуда Крест во
взвихренной метели
Планет и лун и этих
вышних льдин?
Пять алых капель в
крайний час зардели, –
Когда в прозреньи снов
был распят Сын,
И, оснежась, они
похолодели.
И Южный Крест на небе –
властелин.
БЕЛЫЙ ПУТЬ
Уходит Солнце с Запада к
Востоку,
Через двенадцать
Солнечных Домов,
Верь зримому, хоть
мнимому, намеку,
Верь золотой и высшей из
Основ.
Двенадцать
звездосолнечных чертогов,
Чрез Южный Крест, туда,
где Скорпион,
Двенадцать озвездившихся
порогов,
И Арго держит путь на
Орион.
На Арго реет веером
сиянье, –
И угольная дышит
чернота,
Вознесшая высокий знак
Страданья,
Как Змий под стягом
Южного Креста.
СТРАДА
Не страданье, а страда,
Сноп сверкания – звезда,
Трав небесных крепкий
стог,
Духом созданный чертог.
Дремлют в ярких снах
Косцы,
Дух и тело – Близнецы,
И стрела-алмаз Стрельца
В безднах мчится без
конца.
Ворон, Волк, Дракон, и
Лев
Взяты в огненный напев,
Бег их – пламенный
псалом,
Яркий узел за узлом.
В звездной Там все наше
Здесь,
С Небом ум уравновесь,
И свершай, как лик
Звезды,
Геркулесовы труды.
Круг свершений очертив,
Смело кинешься за срыв,
И тебя, сверкнув,
возьмет
Огневой водоворот.
СКАЗ О
КАМНЯХ
Кто алмазы расцветил?
Кто цветы дал? –
Звездный Гений,
В час рождения светил,
Горсть сверканий ухватил,
И обжегся от горений,
От живых воспламенений,
Исходивших из горнил.
Он обжегся, усмехнулся,
Все ж, сверкая,
содрогнулся,
Пламень взятый уронил.
Капли пламени летели,
Охлаждаясь в темноте,
Все ж храня в небесном
теле,
В малом теле, в
круглоте,
Взрыв, и дрожь, и зов к
мечте,
Брызги радуг – Красоте.
Из горячих водоемов
Закипающих светил,
Звездный Гений, в гуле
громов,
В блеске молний и кадил,
Много чувств поработил,
В тело вольными вместил,
И замкнув их в разном
теле,
Повелел, чтоб вспевно
рдели,
Чтобы пели песнь побед,
А в иных, как в
колыбели,
Чтоб дремотный грезил
свет,
Словно ночью от планет.
И чтоб ярче было чудо,
В ямы горной тесноты
Бросил стебли и цветы,
Вспыхнул пламень
изумруда,
И тая огней раскат,
Был рубин и жил гранат.
Камни чувство задержали,
Целы разные скрижали,
Как различен цвет лица.
Лунный холод есть в
опале,
И кровавятся сердца
В сердолике без конца.
И чтоб искристого пира
Был в мирах протяжней
гул,
Звездный Гений, с кровли
мира,
Синей влаги зачерпнул, –
Капли нежного сапфира,
Голубея, полились
С Моря сверху – в Море
вниз, –
Камни были там слепые,
Камни стали голубые,
Синью молнии зажглись,
Мчась высокою твердыней,
И в очах агат зрачков
Окружился сказкой –
синей,
Словно Небо над
пустыней,
Или вспышки васильков.
Звездный Гений, с грезой
дружен,
Возжелав свою печать
В нашей жизни отмечать,
Бросил нам еще жемчужин,
Уронил он капли слез,
Ветер с Неба их донес.
Но с волной морей
гуторя,
Дух свой к Морю наклоня,
Уронил он в бездну Моря
Слезы вышнего огня.
Бездна встала с кликом
гула,
Был тот рокот говорлив,
Бездна жадная сверкнула,
Сонмы раковин раскрыв.
И отпрянула к хоромам
Темным, вниз, как от
врага,
Закрывая синим громом
Неземные жемчуга.
Там и будет эта ясность,
Та немая полногласность
Слез, упавших с высоты,
–
Чтобы тешила опасность,
Тех, кто жаждет Красоты.
И земным бросаться нужно
В пропасть Моря с
берегов,
Чтоб сверкнула им
содружно
Нитка круглых жемчугов.
МЕСТЬ
СОЛНЦА
Египетское Сказание
Некогда солнечный Ра,
Из золотого чертога,
Праведно правил людьми.
Но остудилась игра
Крови горячего бога, –
Это сказанье пойми.
В лете стихает перо,
Море синеет в покое,
Ра утомился от бурь.
Кости его – серебро,
Тело его – золотое,
Волосы – камень лазурь.
Люди узнали про то,
Люди его поносили,
В мыслях погасла свеча.
Только не ведал никто,
Как и в притихнувшей
силе
Хватка огней горяча.
Ра созывает богов,
К богу воззвал Океана,
В бездне откликнулся
Нун.
Старший, основа основ,
Знал он, как утро
румяно,
Ра в Океане был гон.
Солнце, когда-то дитя,
В Нуне качалось
туманном,
Солнце возникло из вод.
Море, волной шелестя,
Гулом гудя необманным,
Слышит, коль кто
позовет.
«Старший, Владыка морей,
Боги, окружные ныне,
Вот моя жалоба к вам.
Люди суть слезы очей,
Люди – песчинки пустыни,
Люди – прибавка к мирам.
Создал их оком моим,
Люди на Солнце восстали,
Что же мне сделать с
людьми?»
Нун, он всегда нелюдим,
В пенной воскликнул
печали:
«Солнце, совет мой
прими!
Сын мой, ты выше Отца,
Жаркий пребудь на
престоле,
Людям же око пошли!»
Сделалось! Зной – без
конца.
Люди от жара и боли,
Вьются как черви в пыли.
Из городов, деревень,
Люди бежали в пустыни,
Око догонит везде.
Где хоть малейшая тень?
Зной не смягчается ныне
И при Вечерней звезде.
Око, покинувши Ра,
Стало горячей богиней,
Стадо красивой Гатор.
Ждать ли сожженным
добра,
Тронутым молнией синей,
Знающим пламенный взор?
Чувствует Ра в полумгле,
Солнцу Гатор –
благовестье,
Око вернулось назад.
«Я – Красота на Земле,
Огненный суд для
бесчестья,
Я – сожигающий взгляд!»
Солнце увидело месть,
Целый Египет – как
жатва,
Люди кругом сожжены.
Жертв обгоревших не
счесть.
Мыслит: «Да кончится
клятва,
Жатва красивой жены!»
Пьянственный сок ячменя
Выжать велел изобильно,
В сок тот прибавить
гранат.
К утру горячего дня,
Всюду, где было так
пыльно,
Красный забил водопад.
Всюду, – на вид, – на
полях
Кровь на четыре сажени,
Новый Египту убор.
С жаждой в зажженных
очах,
В жажде живых
наслаждений
Пьет и пьянеет Гатор.
Так налилась красота
Этого призрака крови,
Что позабыла людей.
Спит. И светла высота.
В сердце есть дали и
нови.
В мире есть свежесть
дождей.
Все же ушел от Земли,
И навсегда – в
отдаленьи,
Жгущий и греющий Ра.
Повести Солнца внемли.
Солнцу молись в
песнопеньи.
Помни, что было вчера.
СТРОИТЕЛЬ
... Но будет
час, и светлый Зодчий,
Раскрыв
любовь,
Мое чело
рукою отчей
Поднимет
вновь.
Ю. Балтрушайтис
1
Атлантида потонула,
Тайна спрятала концы.
Только рыбы в час
разгула
Заплывут в ее дворцы.
Проплывают изумленно
В залах призрачных
палат.
Рыбий шабаш водят сонно,
И спешат к себе назад.
Лишь светящееся чудо,
Рыба черный солнцестрел,
От сестер своих оттуда
В вышний ринется предел.
Это странное созданье
Хочет с дна морей
донесть
Сокровенное преданье,
Об Атлантах спящих
весть.
Но, как только в зыби
внидет,
В чуде – чуда больше
нет,
Чуть верховный мир
увидит,
Гаснет водный самоцвет.
Выплывает диво-рыба,
В ней мертвеет бирюза,
Тело – странного изгиба,
Тусклы мертвые глаза.
И когда такое чудо
В Море выловит рыбак,
Он в руке горенье зуда
Будет знать как вещий
знак.
И до смерти будет сказку
Малым детям возвещать,
Чтобы ведали опаску,
Видя красную печать.
Детям – смех, ему –
обида.
Так в сто лет бывает
раз.
Ибо хочет Атлантида
Быть сокрытою от нас.
2
Я долго строил башню
Вавилона.
Воздвиг ее, как бы маяк
морской.
Один, в ночах, по
свиткам Небосклона,
Прочел строку за светлою
строкой.
Мне Зодиак явил
сплетенье смысла,
Что скрыт от спящих, там
внизу, людей.
Алмазные внеся в таблицы
числа,
Я магом был, звезда меж
звезд, Халдей.
Упился тайной, властвуя
царями,
Народы на народы
посылал.
И были царства мне в
ночах кострами,
И выпил я пурпуровый
фиал.
Когда же царь один хотел
быть выше,
Чем я, кем все держалися
цари,
Почаровал с высот я в
лунной нише,
И царь надменный умер до
зари.
Другой же, не поняв, что
перемена
Властей – в уме того,
кто звездочет,
Возмнил себя скотом, и
ел он сено,
А я смотрел, как Млечный
Путь течет.
Но вот, но вот, хоть
всех я был сильнее,
И тайну тайн качал в
моих ночах,
Не полюбила вещего
Халдея
Истар Земли с Вселенною
в очах.
И как горит блестящая
Денница
Не Солнцу, а себе или
Луне,
Как к белой птице белая
льнет птица,
Лишь труп ее был чарой
предан мне.
Под Месяцем
ущербно-наклоненным,
И заострившим в смертный
бой рога,
С отчаяньем, с восторгом
исступленным,
Я внял, что Вечность
бьется в берега.
Но я-то был бездонный и
безбрежный,
Лишь Я ночное было мой
закон, –
И я ласкал тот труп
немой и нежный,
И, взяв свое, я проклял
Вавилон.
Я произвел смешение
языков,
Людей внизу в зверей я
превратил,
И пала башня в слитном
гуле кликов,
И падал в вышнем Небе
дождь светил.
Мой Вавилон, с висячими
садами,
Мой Вавилон, в венце
блестящих звезд,
Несытый, хоть
пресыщенный, страстями, –
Ты пал, – река бежит, –
но сорван мост.
3
Я красивее проснулся,
выйдя снова из могил,
По желанью Озириса,
там, где свежий дышит Нил.
Я в веселые охоты
устремил свой юный дух,
Мне служили бегемоты,
чада творческих Старух.
Полюбив, как бога,
Солнце, жизнь приняв, как все – мое,
Я метал в вождей
враждебных меткострельное копье.
И от Севера до Юга, от
морей до жарких стран,
Улыбалась мне подруга,
изгибая стройный стан.
Строя пышные гробницы,
так я пляску полюбил,
Что и в смерти мне
плясуньи говорят о пляске сил.
От земного скарабея я
узнал, как строить дом,
Я от сокола разведал,
мне идти каким путем.
Я искусству жаркой
схватки научился у быка,
И в любви ли, или в
битве, жизнь казалась мне легка.
И пред тем как снизойду
я вместе с милой в верный гроб,
Я помчусь за быстрым
стадом легконогих антилоп.
Так сказал я, – так и
сделал. Верен в слове Фараон.
Сыну Солнца светит
Солнце. Тот, кто любит, счастлив он.
Чары мумий служат миру.
Смерть – до Жизни свет стремит.
В вещей думе спит
Пустыня. Весть идет от Пирамид.
4
Ибис верный улетел к
истокам рек,
Изменен пожаром мыслей
человек,
Но повсюду, где он
бродит без конца,
В самой смерти сын
находит лик Отца.
И смиренный, с умилением
припав
К черным глыбам, что
дают нам зелень трав,
Ты услышишь – слышьте,
братья, мой завет, –
Все услышат весть Земли,
что Смерти нет.
Лишь любите, полюбите
сказку дня,
Полюбите, хоть
случайность, хоть меня,
В глуби глянув, я вам
правду говорю,
Ночь всегда ведет
румяную зарю.
До Египта наши ласточки
летят,
А весной опять их
встретит ждущий взгляд,
Наши жизни это игры в
честь Творца,
Сыну Солнца светит
Солнце без конца.
СРЕДЬ ЛИКОВ
Средь ликов тех, чьи
имена, как звезды,
Горят векам и миллионам
глаз,
И чей огонь еще в
тысячелетьях
Не перестанет радугу
являть,
А может быть, зажжется
новым небом,
Иль будет жить как
песнь, как всплеск волны,
Я полюбил, уже давно,
два лика,
Что кажутся всех
совершенней мне.
Один – спокойный,
мудрый, просветленный,
Со взглядом,
устремленным внутрь души,
Провидец, но с закрытыми
глазами,
Или полузакрытыми, как
цвет
Тех лотосов, что утром
были пышны,
Но, чуя свежесть,
сжались в красоте,
И лотосов иных еще, что
только
В дремотной грезе видят
свой расцвет.
Царевич, отказавшийся от
царства,
И возлюбивший нищенский
удел,
Любимый, разлучившийся с
женою,
Бежавший из родной семьи
своей,
Прошедший все вершины
созерцанья,
И знавший истязания всех
мук,
Но наконец достигший лет
преклонных,
Как мощный дуб среди
лесных пустынь.
Спокойствию он учит и
уменью,
Сковав себя, не
чувствовать цепей,
Поработив безумящие
страсти
Смотреть на мир как на
виденьи сна,
В величии безгласного
затона
Молчать и быть в
безветрии души,
Он был красив, и в час
его кончины
Цветочный дождь низлился
на него.
Другой – своей
недовершенной жизнью –
Взрывает в сердце
скрытые ключи,
Звенящий стон любви и
состраданья,
Любви, но не спокойной,
а как крик,
В ночи ведущий к зареву
пожара,
Велящий быть в борьбе и
бить в набат,
И боль любить, ее
благословляя,
Гвоздями прибивать себя
к кресту.
Но только что предстал
он как распятый,
Он вдруг проходит с
малыми детьми,
И с ними шутит, птица в
стае птичек,
И он сидит пируя на
пиру,
В хмельной напиток воду
превращает,
Блуднице отпустил ее
грехи,
Разбойнику сказал: «Ты
будешь в Царстве».
И нас ведет как духов по
воде.
Угадчивый,
смутительно-утайный,
Который, говоря, не
говорит,
А только намекает,
обещая,
Узывчивый, как дальняя
свирель,
Его покинешь, вдруг он
вновь с тобою,
И веришь, и опять идешь
за ним,
И вдруг умеет он
промолвить слово,
Что хочешь ты услышать в
крайний миг.
Но тот другой,
безгласным чарованьем,
Не меркнет он, светясь в
своих веках,
Бросая белый свет, поет
безмолвно,
Глядит в себя, весь
отрицая мир,
И подойдя к такому
изваянью,
Глядишь в себя и видишь
в первый раз,
Что мир не мир, а только
привиденье,
А ты есть мир, и верно
все в тебе.
К тому я приближаюсь и к
другому,
И от обоих молча ухожу
Светлей себя, сильнее, и
красивей,
Но слышу – жажду я не
погасил.
И сильным, что смиренье
возлюбили,
Слагаю я бесхитростную
песнь,
Не облекая чувство в
звон созвучий,
Не замыкая стих свой
острием.
Я говорю: И красота
покоя,
И чары отреченья чужды
мне,
Я знаю их в моей
размерной доле,
Но чувствую, что третий
есть исход,
И в нем я как пчела в
цветке и в улье,
И в нем я птица в лете и
в гнезде,
И в нем я стебель пьющий
и дающий,
И Солнце мой учитель в
небесах.
Я выхожу весною ранней в
поле,
И он со мной, помощник
верный, конь,
И я, соху ведя, пронзаю
глыбы,
А жаворонок сверху мне
поет.
О, вейся, вейся, жаворонок
выше,
И пой псалмы звучнее,
чем в церквах,
И свей из тонких травок
для подруги
И для птенцов заветное
гнездо.
Я слушаю тебя, крылатый
вестник,
Благословляю каждый миг
земли –
Так с Богом говорит вся
эта бедность,
Так в каждом миге
чувствую я смысл,
Что с жаворонком мне не
нужно мира,
И с пашнею не нужно мне
креста, –
Всем, что во мне, служу
обедню Солнцу,
И отойду, когда оно
велит.
КАМЕНЬ
ЧЕТЫРЕХ ГРАНЕЙ
Агни – в речи
моей, Вайю – в духе моем,
Солнце – в
оке моем, в мыслях сердца – Луна.
Браманское Слово
1
Я – точка. Больше в
безднах мне не нужно.
Два атома скрепляются в
одно.
И миллион. И в смене
зорь, жемчужно,
Жужжит, поет, журчит
веретено.
Я – нить. Ресничка. Та
черта дрожанья,
Чей первый танец влагу
закрутил.
И вот глядит. Как глаз.
Миров стяжанье.
Зверей и птиц, героев и
светил.
Я – острие. Пронзается
им чувство
Любого, кто приблизится
ко мне.
На высях самоценного
Искусства
Я дух зову качнуться к
вышине.
Я – искра. Я горю одно
мгновенье.
Но мной, в заветном
труте, подожжен
Такой костер, что океан
Забвенья
Не затемнит мой звездный
Небосклон.
2
«Я – Земля, Земля!»
Мой звучит напев.
«Ты – Вода, Вода!»
Говорю, вскипев.
«Я – луга, поля,
В глыбе скрытый сев.
Ты – рудник, звезда,
Образ жен и дев!»
3
Эта песня – песнь
священная,
Но поймут ее немногие.
Помнишь, вольная и
пленная,
Наши луны круторогие?
Грудь твоя была лишь
очерком,
Не достигшим
полногроздности,
Лишь рисунком, детским
почерком,
С нею взор мой был в
созвездности.
Ты волнами златокудрыми
Скрыла зори, в нежной
шалости.
Нам река словами мудрыми
Навевала кротость
жалости.
Лепетала: «Утоплю ли я!»
Ворковала: «Забаюкаю!»
О, Елена! Ева! Юлия!
Всклики с звездною
наукою!
Еще ранее, как гротами
Мы утешились,
счастливые,
За слоновыми охотами
Рисовал быков и нивы я.
Мы играли обелисками,
Заслонялись пирамидами,
И в богов бросая
дисками,
С ними мерялись обидами.
Мы для нищенства
грядущего
Трою гордую встревожили,
И былое, в силу сущего,
Жгли, и трижды сон
умножили.
Вот, летят тысячелетия,
Четверня неукротимая,
И сияю в лунном свете я,
И гляжу с тобой из дыма
я.
Мы друг другом
зажигаемся,
То веселыми, то
грозными,
Вместе в пропасть мы
свергаемся,
Если Рок велел быть
розными.
И пространства
черноземные
Превратив с тобою в
житницы,
Мы вгляделись в ночи
темные,
В дом Сибиллы, вещей
скрытницы.
Возлюбив светила
дальние,
Стали тихи, стали кротки
мы,
Жизнь блеснула нам
печальнее,
Взяли посохи и четки мы.
Плащ надев, с Крестом
как знаменем,
Я пошел на бой с
неверными,
Ты ж осталась – тихим
пламенем
Быть над днями
равномерными.
И на все четыре стороны,
В даль, где светит греза
жгучая,
Век летят на битву
вороны,
Ткется сказка, сердце
мучая.
4
Пламя – в речи моей,
Вихри – в духе моем.
Ты – рудник. Ты мне –
злато и цепь.
Солнце – вестник всех дней,
Лунной грезой живем.
Полетим, полетим через
степь!
БЕЛЫЙ
ЗОДЧИЙ
Когда великий Зодчий
мира
Скрепил размеченность
орбит,
И в дымах огненного пира
Был водопад планет
излит, –
Когда сторожевые луны
Поставил он в слепых
ночах,
И звезды, взятые в
буруны,
Остановил, в них вдунув
страх, –
Была в свеченьях
восхищенья
Его высокая душа,
Узрев, что эта песнь
творенья
В огнистых свитках
хороша.
Но так был долог час
созданья,
Что пламень сердца в нем
застыл,
И снегом стал полет
пыланья,
Как иней стал созвездный
пыл.
Тот снежный миг навек
нам явлен
В выси, где спит восторг
и жуть.
Он будет некогда
расплавлен,
Как двигнет Бог все
звезды в путь.