БЕСЕДКА
1
Мне хочется уйти с тобой
в беседку,
О, милая, вдвоем, вдвоем!
Цветущую качнуть
тихонько ветку,
Цветок увидеть на лице
твоем.
С влюбленностью, но не
томясь тревожно,
И не томя души твоей, –
Шепнуть тебе: Нам все
сейчас здесь можно,
Дай счастье мне! О,
поцелуй скорей!
2
Ты любишь танцевать по
краю,
Лесной опушки, может быть,
Быть может, пропасти, не
знаю,
Но пред тобой я предан
маю.
Нашел цветок, его
сжимаю,
И снова сладко понимаю,
Что сердцу хочется любить.
3
Когда ты будешь
засыпать,
К тебе я мыслями
прибуду,
Как призрак сяду на
кровать,
И буду ласково шептать:
–
Люби меня! Доверься
Чуду! –
И ты потянешься слегка.
И будет греза глубока,
Огонь блеснет по
изумруду,
Разъятый многозвездный
мир,
Осеребрив, пронзит
сапфир.
Даст ход таинственному
гуду,
И синих вод качнется гладь,
И, тень, я лягу на
кровать,
И целовать тебя я буду.
4
Мне радостно и больно,
Вдали идет гроза.
Я полюбил невольно
Зеленые глаза.
В душе качанье звука,
В ней радостный рассказ.
И больно, что разлука
Тебя умчит сейчас.
5
«В мое окно в ночи
всегда глядит звезда.
Одна средь голубых и
золотых горений,
Она меняется, светло
дрожит всегда,
То в зыби синих снов, то
в блеске алых рдений.
Костер Египетский, к
разливу звавший Нил!
Колдуй через века, домчи
мечту до цели.
Хочу, чтоб он ко мне
свое лицо склонил,
Когда я здесь томлюсь в
девической постели!»
6
Зачем к тебе скользнула
змейка?
Без яда этой мысли ход,
Шестиугольная ячейка,
Пчелиный, полный неги,
мед.
Я только вижу
сновиденья,
И говорю тебе о них,
Ты вся – расцветшее
растенье,
Я весь – тебя хотящий
стих.
Как не желать, хотя б в
напеве,
Лишь в светлых брызгах
быстрых слов,
Шепнуть влюбленно юной
деве,
Что я готовлю ей альков.
Подушки вышиты шелками,
А полотно сплела Луна,
И только мысль там
правит нами,
Что целомудренно нежна.
Тебя усыпав жемчугами,
С тобой я рядом – только
сном.
Моя любовь – в
Пасхальном храме,
Мое хотение – псалом.
Не будь же лебедью
уклонной,
К тебе здесь лебедь снов
плывет.
Расслышь напев души
стозвонный,
Вдохни мой свежий
светлый мед.
7
Как метель опушила
деревья,
И одела все сосны парчой
–
Как туман, собираясь в
кочевья,
Расцветает горячей
грозой, –
Так мечта, набросав нам
созвучий,
Показала в изломе своем,
Как красив наш
таинственный случай,
Как нам нежно и дружно
вдвоем.
ДВЕ ПТИЦЫ
Две птицы встретились в
метели,
В холодном воздухе
равнины,
Они от разного летели,
Но ветер сблизил их
единый.
Свистя, и то исполнен
ласки,
То вдруг исполнен
древней злобы,
Снежистые крутил он
маски,
И гневно громоздил
сугробы.
В пороше быстрой, в
диких дымах,
Он этих птиц сомчал
обеих,
Кружа в полях
необозримых,
И путая в снежистых
змеях.
В неисчерпаемости гнева,
В необозримости равнины,
В разбегах вьюжного
напева,
Мелькали белые личины.
И обезумленные птицы,
Не для напрасного
усилья,
Забыв родимые станицы,
Сплели в безумном ветре
крылья.
Когда ж от Севера до Юга
Слиялось в двух сердцах
влеченье,
Их сразу остудила вьюга,
Втянувши двух в одно
теченье.
ИРЛАНДСКАЯ
ДЕВУШКА
Поздно ночью вчера о
тебе говорила собака,
О тебе говорил на
болоте в осоке кулик,
Это ты одинокая птица в
лесу между веток,
Одинокой был птицей,
пока ты меня не нашел.
Обещался, и ложь ты
сказал мне, что будешь со мною,
Говорил – будешь там,
где пасутся овечьи стада,
Был протяжен мой свист,
и тебе триста раз я кричала,
Не нашла ничего, только
жалко ягненок блеял.
Ты мне трудную вещь
обещал – как подарок любимой,
Золотой дать корабль, и
с серебряной мачтой на нем,
Городов дать
двенадцать, – чтоб в каждом был рынок богатый,
Подарить мне дворец,
белый двор на морском берегу.
Невозможную вещь обещал
– как подарок любимой,
Подарить мне перчатки
из рыбьей хотел чешуи,
И из птичьих ты шкурок
хотел подарить башмаки мне,
И из лучших в Ирландии
платье тончайших шелков.
Мне родная с тобой
говорить не велела сегодня,
Не велела и завтра, и
мне в воскресенье молчать,
Так со мной говорила
родимая в злую минуту,
В час, как дверь
затворяла, когда обворован был дом.
Ты мой отнял восток, у
меня и мой запад ты отнял,
Все, что было за мною,
ты взял, все, что там предо мной,
Отнял Месяц в ночи,
отнял с Месяцем яркое Солнце,
И мой страх говорит,
что и Бога ты взял у меня.
ДЛИННОПОКРОВНАЯ
В тканый воздух
облеченная,
Первозданная, влюбленная
Во влюбление людей,
Довременным вихрем
вкинута,
Мирозданием низринута
В ткань меняемых затей,
–
Над морями, над откосами,
Вся обрызганная росами
Рассыпающихся звезд,
Выше слов и выше
доводов,
Ты внимаешь свисту
оводов,
Пролетевших через мост.
Под тобою разъяренная
Точит ток река
вспененная,
Мечет легкие снега.
Жеребцы за кобылицами,
Огнеглазый бык с
телицами
Топчут сочные луга.
Будут все они ужалены,
Все в лесах сверкнут
прогалины
Красным светом
лепестков.
Песни птиц, в узор
закручены,
Будут взвихрены,
разучены,
Дух полюбит звон оков.
В душу, взяв твое
внушение,
Мир полюбит дым сражения
Как душистое вино.
Без конца живя обманами,
Вбросят Эллины с
Троянами
В цепь легенд свое
звено.
Но из раковины
вкрадчивой,
Из напевности угадчивой,
Где с Огнем слилась
Вода,
Сказка, правдой
расцвеченная,
В тканый воздух
облеченная,
Не уйдешь ты никогда.
ИМЕНА
Несуществующих любимых
Я верный рыцарь. В
добрый час.
Яви нам тонкий пламень в
дымах,
Пропой волнующий
рассказ.
Несуществующих желанных
Я соловьиный трубадур.
Но в отдалениях туманных
Костер любви угрюм и
хмур.
Но молви имя.
Волхвованье
Произнеси, – и в свой
черед
Существенно
существованье
Несуществующих живет.
Из заколдованной котомки
Чарует яхонт глубиной.
Вздохните, дальние
потомки,
С несуществующим, со
мной.
Алее ягод барбариса,
Сгустилась раной греза
вновь,
Когда весенняя Лариса
Вонзила в сердце мне
любовь.
Красней, чем горькая
калина,
И слаще меда, и светла,
Вся в брызгах молний,
Катерина
Судьбою в сердце мне
вошла.
Вещуньей сказок, снов и
плена,
Свивая дрему в пелену,
Возникла лунная Елена,
И до сих пор веду войну.
Душевным миром осиянна,
Она, чье имя всех
древней,
Ко мне подходит молча
Анна,
И в тихой я легенде с
ней.
В любви внезапная,
Наташа,
Ребенок в страсти,
Ноэми,
Тамар, о, жертвенная
чаша,
Кровь – каждая – мою
возьми.
Люси, и Дагни, и Мария,
И Мирра, блеск и
сладость сна.
Так от зари и до зари я
В венок сплетаю имена.
Венок ли? Знак ли
светлый пира?
Скажи, о, сердце из
сердец,
Венок ли, вкрадчивая
Кира,
Не остролистый ли венец?
АСЯ
Не знаю, только ли
сестра,
Или сестра ты и невеста.
Но там, где ты, священно место,
Лучей и снов сквозит
игра.
Из золота и серебра
Старинной повести загадка.
Цветок, который дышит сладко,
И вот ему заснуть пора.
Побудь со мною до утра,
Зари огнистое сплетенье.
Ты в полночь зыбкое цветенье
Того, что было днем
вчера.
ВАРЯ
Теплые росы легли по цветам.
Полночь, июньской зарей
окаймленная,
В каждом цветке
притаилась влюбленная.
Здесь золотое есть синее там.
Ты шевельнула слегка лепестки.
Лаской нетронута, ласки
хотящая,
Очи закрыты, проходишь
ты спящая,
Возле теченья великой реки.
Я тебя вызвал, добросив лучи.
Я прикоснулся до тайны
застенчивой.
Будь же со мной как
цветок неизменчивый,
К нашему счастью со мною ключи.
ЭСФИРЬ
Я потонул в голубой
небошири,
Молния вкрадчиво сердце
прожгла,
Волю сожгли поцелуи Эсфири,
Ласка желанна и полночь
светла.
Веще во мне шелестели
страницы,
Домыслы Солнцем
сжигаемых стран,
Зыбкие долго целую
ресницы,
Таинством дышит мне
черный тюльпан.
ЛИЯ
Причудливая Лия,
Тебе дала природа
Желания живые
И в них мерцанье меда.
Ты роза Иордана,
Ты, смуглая, светла,
Взгляну, и сердце пьяно,
Как вешняя пчела.
МЕЙТА
О, нежная Мейта,
Ты греза Востока,
Ты песня, ты флейта,
Что где-то далеко.
И флейтой хочу я
Владеть, дорогая,
Огнем поцелуя
В ней песню слагая.
СОФИЯ
Звук София – лозунг
мудрый,
Оттого в воздушных косах
Ты среди черноволосых
Лик являешь златокудрый.
Ты еще совсем загадка,
И, среди сестер одна,
Ты как тихая лампадка,
В час когда поет весна.
АГНЕСА
Огненной ярости искра
упала
В
сердце, которое хочет.
В мире горенье. Но
пламени мало.
Сердце о бóльшем хлопочет.
Вот почему ты сидишь у
камина,
Желтой окутана шалью.
Грезится мысли пустыня.
Равнина
Сжата песчаною далью.
В крае далеком пятно
изумруда,
Это оазис цветущий.
Верный избранник
прибудет оттуда,
И уведет тебя в кущи.
ЗЭЛЬДА
Газель обреченная тихо
дрожала.
Взнесенный зажегся
мерцанием нож.
Как смерть беспредельна.
И жизни как мало.
Как бег по лугам
травянистым хорош.
Секунда, и брызнули алые
струи.
Какому свирепому богу
нужна
Кровавая брага? К земле
в поцелуе
Припала убитая. Сон.
Тишина.
Но был чарователь в том
действе жестоком.
Он прах обагренный как
глину смесил,
Вложил огнедух в
средоточьи глубоком,
Вдохнул в изваянье
дрожание сил.
И девушка встала.
Открыта, румяна.
Готовая к жертве.
Несчетно добра.
Идет, как выходит заря
из тумана.
И смех ее светел, как
звон серебра.
ИНАМЭ
Пять легких звуков,
Инамэ,
Во мне поют светло и
звонко.
Махровой вишни, в
полутьме,
Мне лепесток дала
Японка,
И расцвела весна в зиме.
Один единый лепесток
Она мне молча подарила.
Но в нем любовь на
долгий срок,
Завладевающая сила,
Неисчерпаемый намек.
На жемчуг – жемчуг по
тесьме,
И расцвела нам
хризантема
В снежисто-месячной
чалме.
Люблю тебя. Твой лик
поэма.
Цветок вулкана, Инамэ.
НИНИКА
Ты нашла кусочек янтаря,
Он тебе дороже был
червонца,
И вскричала, радостью
горя: –
«Я нашла, смотри,
кусочек Солнца».
Затаив желание свое,
Ты вбежала в Море прочь
от няни.
И вскричала: «Море все
мое!»
И была как птица в океане.
Ты схватила красный
карандаш,
И проворно на клочке
бумаги
Начертила огненный мираж
Солнечной молниеносной
саги.
Ты взросла как тополь
молодой,
От смолистых капель
благовонный,
И пошел, как путник за
звездой,
За тобой, путем Судьбы,
влюбленный.
Я не знаю, в чем твой
час теперь,
Между нами реки, горы,
степи,
Но везде в тюрьме ты
сломишь дверь,
И играя разорвешь ты
цепи.
КИРА
Где ты, Белый Лебеденок?
Я пою, пронзен тоской.
Твой зазывный голос
звонок
За рекой.
Ты была мне наслажденьем
Разметавшейся весны,
Затененьем, осененьем
Тишины.
Я тобою был волнуем,
Взятый вдруг цветочной
мглой,
Уязвленный поцелуем,
Как стрелой.
Ты была мне радость
лета,
Сказка в сказке, сон во
сне,
Ты была движенье света
На волне.
Ты была мне веер смелый,
Что трепещет чередой,
Юный лебедь, лебедь
белый
Над водой.
Ты куда же улетела?
Прилетишь ли? Память
длю.
И тебя я без предела
Все люблю.
ДАГНИ
Правнучка Скандинавских
королей,
Валькирия, уставшая быть
в бое,
Во взоре дремлет Море
голубое,
Что знало много весел и
рулей.
Скажу «Люблю», и этот
взор светлей.
Бьет Полночь. И в
протяжно-медном бое
Все прошлое, глухое и
слепое,
Прозревши, слышит долгий
гул аллей.
Созвенные звездятся в
розах росы.
Я их вложил в
прославившийся стих,
В кувшин вина, где много
струй густых.
Мне снится. Я Гаральд
Светловолосый.
Я твой, мечта. Мы двое.
Воздух тих.
И для меня ты
расплетаешь косы.
ЕЛЕНА
Я переплыл с тобою
океаны,
Я пересек громады диких
гор,
И пламецвет слагался нам
в костер,
И рододендрон расцветал
румяный.
В горячей Майе призрак
марев рдяный,
В Египте, в храмах
древних, тайный хор
Богов, богинь, хранящих
свой убор,
Самоа остров счастья,
Солнцем пьяный.
Их много, стройных стран
и островов,
Где в сказку жизни
заглянули двое.
Нас обвенчало Море
голубое.
Друг к другу мы пришли
из мглы веков.
Колибри, сновиденье
световое,
Мы будем пить до смерти
дух цветов.
АННА
Цвели цветы на
преломленьи лета,
Их было много, красочных
химер,
Порвать спешивших грань всех
пут и мер,
Когда пришла ты с ласкою
привета.
Ты вся была в старинный
сон одета,
И я, как умиленный
старовер,
Вступил с тобою в
храмовой размер
Торжественно-напевного
сонета.
Я разлюбил тобою –
лепестки
Цветов, струящих сладкий
чад отравы.
Ты мне дала сиянье тихой
славы.
В часовне, где забвение
тоски,
Мы рядом, мы светло в
блаженстве правы.
И вьются ожерельем
огоньки.
КАТЕРИНА
За то, что ты всегда
меня любила,
За то, что я всегда тебя
любил,
Твой лик мечте
невыразимо мил,
Ты власть души и огненная
сила.
Над жизнью реешь ты
ширококрыло,
Тебе напев и ладан всех
кадил,
И тем твой дух меня
освободил,
Что ты, любовь, ревнуя,
ревность скрыла.
Пронзенный, пред тобой
склоняюсь в прах.
Лобзаю долго милые
колени.
На образе единственном
ни тени.
Расцветы дышат в розовых
кустах.
Движенью чувства нет
ограничений.
Я храм тебе построю на
холмах.
ДВОЕ
Уста к устам, безгласное
лобзанье,
Закрытье глаз, мгновенье
без конца,
С немой смертельной
бледностью лица,
Безвестно – счастье или
истязанье.
Два лика, перешедшие в
сказанье,
Узор для сказки, песня
для певца,
Две розы, воскуренные
сердца,
Два мира, в жутком
таинстве касанья.
Души к душе мгновенный
пересказ,
Их саван, и наряд их
предвенечный,
Алмаз минуты, но в
оправе вечной.
Узнать друг друга сразу,
в первый раз.
Ромео, ты сейчас в
Дороге Млечной
С Джульеттой ткешь из
искр свой звездный Час.
МЕРЦАНЬЕ
Глаза затянутые дымкой
томной неги.
Волна расплéсканная
брызгами на бреге.
Зарниц размéтанные сны,
излом огней.
Любви почудившейся свет
с игрой теней.
Глаза осмéленные тайной
глаз хотящих.
Цветы зажегшиеся сказкой
в темных чащах.
Любовь пронзающая больно
и светло.
Всепроницающее – лик
меча – весло.
СОЛНЦЕ
Солнце, горячее сердце Вселенной,
Ты восходишь и бродишь,
ты плывешь и нисходишь,
И в томительной жизни
так расчисленно-пленной
Золото блеска ты к полночи сводишь.
Я стою на пределе, и шаром кровавым
Ты уходишь за горы,
уплываешь за Море,
Я смотрю, но над лесом,
осенним и ржавым,
Только ветер – с собой в вековом
разговоре.
Вот я один. Клад утрачен мой ценный.
И хоть целое Солнце
заключаю я в сердце,
Разлюбив человека, я
лишился Вселенной,
Нет больше веры в единоверце.
НОЧЬ
Ночь, с миллионами
солнц, разбросавшихся в дали бездонной,
Ночь, в ожерельях из
звезд, и в запястьях из синих планет,
Ночь, всеокрестная
тьма, и вселенский покой углубленный,
Ночь, замиренье души,
выходить не хотящей на свет.
Ночь, я любил как
никто, и стократно я ранен любовью,
Ночь, из тебя я исшел,
но смешал красоту я с тоской,
Ночь, вся в чернейших
шелках, о, дозволь мне прильнуть к изголовью,
Ночь, ниспустись мне в
глаза, погрузи меня в вечный покой.
ЗОВ
И лепет сказочный
полузаснувших птиц,
И тень дремотная
сомкнувшихся ресниц,
И тишь закрывшихся двустворчатых
темниц.
Где жемчуг будущий еще
повержен ниц,
И пряжа зыбкая немеющих
зарниц,
И клик слабеющий
отлетных верениц,
И строки вещие желтеющих
страниц
Одно горение, свеча
одних божниц,
Зовущих к виденью навек
ушедших лиц.
ЧЕРЕП
Тих на полке зрящий череп,
Вестовой немых веков,
Говоритель мертвых слов.
Если б дать ему покров
Крови, плоти, – в равной
мере б
Он со мною, в дымке снов,
Слушал медный бой часов.
Сердце к сердцу
рассказало б
Что проворный бег минут
Там соткал, как ткет и тут,
Змеезвенный звонный жгут
Слов, признаний, сказок,
жалоб,
Что твердыня и редут
Неизбежно упадут.
В мяч играть ли или в
крикет,
В меч, в пращу, в копье, и щит,
Или в камень маргарит,
Или в зорный цвет ланит,
Но виденье и Египет,
И в святыне пирамид
Жив один рисунок плит.
Сердце верно побороло б
Вечность жажды видеть сон,
Если б понял каждый он.
Что напевы всех времен
Только стоки в дымный
желоб.
Где текут со всех сторон
Миги марев, мертвый звон.
На узоре, на примере б
И любая здесь она
Увидала, что дана
Нам в любленьи глубь без дна,
Что разумен только
череп,
И его судьба верна,
Ибо в смерти тишина.
МЕРА
Тьма черты перемещает.
Ночь – из края теневого.
Ночь спокойна. Отчего я
Так печален в этот час?
День всечасно обещает,
Но не сдерживает слово,
День лукавит, зданья
строя,
И обманывает нас.
Воздух ночи необманен,
Нет на ткани кисти
лишней.
Отчего ж пугает серый
Цвет, предвестье
черноты?
Я стрелою черной ранен.
Я грущу о правде вышней.
Только солнечною мерой
Мерю зерна Красоты.
ВОЛЯ В
НЕВОЛЕ
В заточеньи мне дано
Только тусклое окно.
И железною решеткой
Так исчерчено оно,
Что Луну не вижу четкой: –
Чуть засветится – она
В клетке вся заключена.
В заточеньи мне даны
Только вкрадчивые сны.
Чуть из дымных средоточий
В крове темной тишины
Подойдет забвенье ночи. –
И дремотой облечен,
Синей сказки дышит лен.
Вижу Море изо льна,
Бьет лазурная волна,
Много синих струй и точек.
Голубая глубина,
Жив сафировый цветочек.
Мой челнок, мне данный
сном,
Реет в Море голубом.
КРУГ
Слышать ночное дыханье
Близких уснувших людей,
Чувствовать волн
колыханье,
Зыбь отошедших страстей,
–
Видеть, как, вечно
гадая,
Сириус в небе горит,
Видеть, как брызнет,
спадая,
В небе один хризолит, –
Знать, что безвестность
от детства
Быстрый приснившийся
путь,
Вольно растратить
наследство,
Вольным и нищим уснуть.
ЗОЛОТЫЕ
ГВОЗДИ
Звезды – гвозди золотые,
Бог их в небе вбил
неровно
В стену голубую.
Реки там текут литые,
Перепутанно-витые,
В каждой ток есть
безусловно,
Выбери любую.
Чуть заснешь, увидишь
четко: –
В небе нас уносит лодка
В Млечный Путь.
Мы там будем. Мы там
будем.
Засыпай же. Все забудем,
Чтобы вспомнить
что-нибудь.
МАЯК
Мы не знаем, какие
влияния звезд без конца отдаленных
Сочетались в решение к
жизни воззвать, и к отдельности нас.
Но мы чувствуем звезды
сквозь наши ресницы в видениях сонных,
И мы чувствуем звезды
в наш самый невольный влюбленный наш час.
Мы не знаем, какими
путями, болотами, лесом, горами
Мы пойдем неизбежно по
этой назначенной темной земле,
Но мы знаем, что
звенья, мы знаем, что звезды за нами, пред нами,
И плывем на маяк,
вырываясь к благому в разлившемся зле.
Я
Мы все равны пред
Высочайшим Светом,
Который дал нам, в
прихоти своей,
Несчетность ликов,
светов и теней,
Рассыпав нас, как краски
пышным летом.
Где больше правды? В
дне, лучом одетом,
Или в провале бархатных
ночей?
Я лев, и лань, и голубь
я, и змей.
Сто тысяч я пройдя, я
стал поэтом.
Меж мной и Высшим, чую,
грань одна,
Лишь острие мгновения до
Бога.
Мгновенье – жизнь, мой
дом. Я у порога.
Хоть в доме, я вне дома.
В безднах сна
Понять, что в мире
правда лишь одна,
Есть в бездорожьи верная
дорога.
ЖИВОЙ И В
СМЕРТИ
Объят кольцом пустыни
раскаленной,
Где лик самума кажет
желтый цвет,
Оазис в изумрудный сон
одет,
С рекою голубой и в
жизнь влюбленной.
С зарею дышит лотос
умиленный,
Качая в чаше синеватый
свет,
Папирус, лучший символ
меж примет,
Уводит в храм с колонною
взнесенной.
Там в золотистых звездах
потолок.
Там дева-мать, вернейшая
супруга,
Вернула в жизнь
растерзанного друга.
Вздымаясь к Солнцу,
обелиск высок.
Семь тысяч лет твой мед
еще не выпит,
Живой и в смерти, сад
богов, Египет.
ЧЕТВЕРТЫЙ
ГИМН КАИРСКОГО ПАПИРУСА
Привет Тебе, Ты милосердный,
Владыка радости, сиянья
и добра,
Хвалю тебя хвалой усердной,
Могучий Ра.
Высокие ты носишь перья,
Круговозвратную, как
перевязь, змею,
Ты день выводишь из преддверья,
Тебя пою.
Твое явленье любят боги.
Их два, высокие, все в
пламенях, венца,
Горят в лучах твои дороги,
Им нет конца.
Весь мир, в сияньи, в братстве дружном,
Многообильные идут
стада. Пора.
Твоя любовь на небе Южном.
Могучий Ра.
На небе Северном отрада,
Ты красотой своей пленяешь
все сердца,
Ты побеждаешь силой взгляда,
Огнем лица.
Единый лик, в звенящем гуде,
Творец единственный,
поток без берегов,
Из глаз твоих возникли люди,
Рот – сонм богов.
Поля, и гнезда птиц небесных,
Луга, и малая нора,
Тобою живы все, ты в зарослях древесных,
Могучий Ра.
Проснулась тихая личинка,
Раскрыт просящий рот
птенца,
Тобой на стебельке озарена росинка,
Ты жизнь яйца.
Привет тебе от всех живущих,
Один со множеством вседостающих
рук,
Исток для уст блаженно-пьющих,
Всемирный звук.
Все спят, но ты не спишь за гранью,
Прядется добрая для всех
живых игра.
И все твои – с благою данью,
Могучий Ра.
Первее всех горящий рано,
От высоты небес до
широты земной,
Входящий в глуби Океана,
Огонь родной.
Тебе от каждой твари слава,
Песнь величания от всех
окрестных стран,
Пред силой светлого устава
Звучит тимпан.
Твое величество безмерно,
Раскинул небо ты, тобой
взнеслась гора,
Ты вечно тот, чье имя верно,
Могучий Ра.
Все боги чувствуют величье,
И, волю давшего им жизнь
в себе храня,
Они ликуют, стая птичья,
В лучах огня.
Создатель дрогнувшей Вселенной,
Отец отцов, и бог, родитель
всех богов,
Прими напев наш вдохновенный,
Весь жемчуг слов.
Ты, давший скрепу вечным осям,
Ты, Зодчий, давший миг
до завтра от вчера,
Тебя мы сердцем превозносим,
Могучий Ра.
ЦВЕТОЗЫБЬ
Я видел лазурное облако,
На небе
окружно-оранжевом,
Оно походило на пажити,
Где только одни васильки.
Был красный и желтый
основою,
Но лентою густо-лиловою
Змеилось теченье реки.
Блестя чешуею сиреневой,
Она протекала в
отвесности
Безмерным удавом,
решившимся
Измерить весь зримый простор.
И в желтой пустыне
молчания
Нигде не вскипало
звучания,
Весь слух превратился во взор.
Вблизи аметистов
разбрызганных
Взрастали стволы
чернодерева,
Качался на ветках
эбеновых
Вулканно-багряный расцвет.
Навесы его лепестковые,
Все новые свесы и новые,
Цветящийся гроздьями бред.
Они разжимались как
молнии,
Спрядались в ковры
огнебрызгами,
Держались подолгу как
радуги,
Цвели воскуреньем зарниц.
Но в странной пустыне
молчания
Нигде не дрожало
звучание,
Ни духов, ни зверя, ни птиц.
Прошли бесконечности
времени,
Лазурное облако
ширилось,
Река уходила к
безбрежности,
Русло перешло на уклон.
Вдруг даль с теневыми
пределами
Грудями зазыбилась
белыми,
И долгий возник перезвон.
Два белые тела, две
женщины,
Одна как заря,
златокудрая,
Другая с полночными
косами,
Но обе одеты в века.
И в бешеный вихрь,
вереницами,
Псалмы полетели за
птицами,
И брызгала кровью река.
КАК
ВОЗНИКАЕТ СТИХ
Как возникает стих
певучий?
Меня спросил ребенок
малый.
Я быстро стал играть с
ребенком
В разбег мечты и в
прятки слов.
Как возникают звезды в
небе?
Его спросил я,
усмехаясь.
Они горят – из темной
ночи,
И золотятся – в черноте.
Как возникает цвет
гвоздики?
Во мгле земли таится
семя,
И, с сладкой болью
разломившись,
Зеленый выпустит росток.
Упорный стебель,
прицепившись
К земле корнями, ждет и
ищет,
Он любит воздух, свет и
влагу,
Он любит Солнце, смену
зорь.
Пылинки малой не
пропустит,
Которая нужна для пряжи,
Росинки малой он не
сбросит,
А выпьет в ней бокал
вина.
И от тоски и от желанья,
И от любви – родится
сердце
Зеленое, зовется почкой,
Цветочным узликом оно.
И в час, когда ударит
Солнце
Свой златоблаговест по
небу
И колокол округло-синий
Лучистой музыкой звучит,
В сердечке малом и
зеленом,
Которое дрожит под
ветром,
Вдруг станет горячо и
нежно,
Оно краснеет от стыда.
Так хорошо ему и больно,
Из тайны хочется на
воздух,
Опять разрыв, опять
раскрытье,
И разломился изумруд.
Мерцает алая гвоздика,
Блаженным светится
румянцем,
Являет зарево желанья,
Поет безмолвным
угольком.
Так возникает стих
певучий,
И все красивое, что в
мире
Зовет нас к празднику, и
сердцу
Быть в серых буднях не
велит.
Волшебен жемчуг в
ожерелье,
Но он из раковины
скользкой,
Он из глубин, где слизь
и гады,
И все же вырвется к
лучу.
Волшебно золото в
запястье,
И в золотом кольце, в
колечке,
Что малым обручем умеет
Двоих в один смешать
напев.
И кругло, кругло так
сверкает,
Как будто хочет
рассказать нам,
Что покачусь, мол, по
земле я,
И будет вся земля моя.
Волшебно золото, являя
Сгущенье солнечных
горений,
И заставляя человека
Свершить и самый тяжкий
труд.
Но это золото, в котором
Рассвет дневной и
праздник вышний,
Родится между скал
бесплодных,
В безгласно-мрачном
сердце гор.
И что красивее снежинки?
Но должен воздух
остудиться,
Замерзнет мир кругом,
пред тем как
Запляшут звездочки в
ветрах.
Учись в кристаллах
знанью жизни,
Учись любить и быть
красивым,
И не бояться измениться,
И остудить свой влажный
миг.
Из черной глубины
колодца
Воды испьешь ты самой
свежей,
И самый звонкий возглас
сердца
Из самой тягостной
тоски.
Так возникает стих
певучий
Узнайте это, дети мира,
Чтоб вы умели
нарядиться,
Когда вас праздник
позовет.
ТАЙНА ПРАХА
1
Были сонные растенья,
Липко-сладкая дрема́,
Полусвет и полутьма.
Полуявь и привиденья.
Ожиданье пробужденья,
В безднах праха терема,
Смерть, и рядом жизнь сама.
Были странные растенья.
Пышный папоротник-цвет,
После долгих смутных лет,
Вновь узнал восторг
цветенья.
И людские заблужденья,
Весь дневной нарочный бред,
Я забыл и был поэт.
Вдруг исчезло
средостенье
Между тайною и мной.
Я земной и неземной.
Пело в сердце тяготенье,
И шептали мне растенья
«В прах глубокий дверь открой.
Заступ в руки. Глянь и рой».
2
Колыбелька кораблик,
На кораблике снасть.
Улетает и зяблик,
Нужно травке пропасть.
Колыбельку качает
Триста бешеных бурь.
Кто плывет, тот не чает,
Как всевластна лазурь.
Полевая кобылка
Не поет. Тишина.
Колыбелька могилка,
Захлестнула волна.
Колыбелька послушна,
Притаилось зерно.
Ах, как страшно и душно,
Как бездонно темно!
Колыбелька кораблик,
На кораблике снасть.
Он согреется, зяблик,
В ожидании власть.
3
И ждать ты будешь
миллион минут.
Быть может, меньше. Ровно вдвое.
Ты будешь там, чтоб,
вновь проснувшись тут,
Узнать волнение живое.
И ждать ты должен.
Стынь. Молчи. И жди.
Познай всю скорченность уродства.
Чтоб новый день был
свежим впереди,
У дня не будет с ночью сходства.
Но в должный миг
порвется шелуха,
Корней качнутся разветвленья,
Сквозь изумруд
сквозистого стиха
К строфе цветка взбодрится мленье.
Приветствуй смерть. Тебе
в ней лучший гость.
Не тщетно, сердце, ты боролось.
Слоновая объята златом
кость.
Лоза – вину. И хлебу – колос.
Я облекался в саван
много раз.
Что говорю, я твердо знаю.
Возьми в свой перстень
этот хризопраз.
Иди к неведомому краю.
4
«Красные капли!» Земля
восстонала.
«Красные капли! Их мало!
В недрах творения –
красное млеко,
Чтоб воссоздать человека.
Туп он, и скуп он, и
глух он, и нем он,
Кровь
проливающий Демон.
Красные капли скорей
проливайте,
Крови мне, крови давайте!
Месть совершающий,
выполни мщенье,
Это Земли есть решенье.
Месть обернется, и будет
расцветом.
Только не в этом, не в этом.
Бойтесь, убившие! Честь
убиенным!
Смена в станке есть бессменном.
Кровь возвратится. Луна
возродится.
Мстителю месть отомстится!»
5
Я сидел на весеннем
веселом балконе.
Благовонно цвела и дышала сирень,
И березки, в чуть
внятном сквозя перезвоне,
Навевали мне в сердце дремоту и лень.
Я смотрел незаметно на
синие очи
Той, что рядом была, и смотрела туда,
Где предвестием снов
утоляющей ночи
Под Серпом Новолунним горела звезда.
Я узнал, что под сердцем
она, молодая,
Ощутила того молоточка удар,
Что незримые брызги
взметает, спрядая
В новоликую сказку, восторг и пожар.
И постиг, что за бурями,
с грезою новой,
На земле возникает такой человек,
Для которого будет лишь
Солнце основой,
И разливы по небу звездящихся рек.
Я взглянул, и травинка в
саду, прорастая,
Возвещала, что в мире есть место для всех.
А на небе часовня росла
золотая,
Где был сердцем замолен растаявший грех.
ПЕРСТЕНЬ
1
В воде затона ивы
отраженье
Баюкает дремотную мечту,
Ведет ее тихонько за
черту
Путями безглагольного внушенья.
Кто знал за страстным
счастьем постриженье,
Он перешел из мая в
темноту,
Но в сумраках я кружево
плету.
Сцепленье скреп и мраков
разреженье.
Спокоен монастырский
старый сад,
В нем с цветом цвет
заводит разговоры,
А в храме то встают, то
молкнут хоры.
Безбрежность, к миру,
выросла преград,
Луга, поля, равнины,
реки, боры,
Нагроможденье каменных
громад.
2
Нагроможденье каменных
громад
Безмерным перстнем
остров оковало,
Где радостей минувшего
так мало,
Но где мечта всегда идет
назад.
Душа, познав, разумный
любит лад.
Кто знал разбег и все
кипенье вала,
В нем радостность
скитанья миновала,
В нем струны тихой
музыкой дрожат.
Цветов, дерев, их пышных
изобилий.
Красивы чаши крупных
белых роз,
Как будто, грезя, создал
их мороз.
Кадильницы молитвенные
лилий.
Красив у монастырских
белых врат
Гвоздики алой тонкий
аромат.
3
Гвоздики алой тонкий
аромат
Ведет мечту в начальные
расцветы,
Когда весь мир душе
давал ответы,
И мысль еще не ведала
утрат.
Ты был со мной, давно
умерший брат,
С тобой мы были в молнии
одеты
Мы были духи, гении,
поэты,
Я песни наши записать
был рад.
Гвоздики малой рдяное
цветенье
Ведет еще волнующий
рассказ
О пламени иных желанных
глаз.
Всех вышних звезд
мерцает в них теченье,
Всей Вечности
предвозвещенный час,
Любимого к любимой
приближенье.
4
Любимого к любимой
приближенье
Пропето в Песни Песней
всех времен,
На зыби самых яростных
знамен,
В безумствах дел, в
размахе достиженья.
Тончайшая игра
воображенья,
Дрожанье всех волшебных
веретен –
В жерле любви, –
всевластен кто влюблен,
Без сна любви –
бесцельное круженье.
Но божески прекрасны мы
лишь раз,
Когда весною любим мы
впервые,
Мы на земле, но небом мы
живые.
Тот пламень вдруг
блеснул, и вдруг погас.
Позднее – тьмы и света в
нас смешенье.
Морской волны вспененное
движенье.
5
Морской волны вспененное
движенье
Влечет в еще не
познанную даль,
Где синяя пленяет их
печаль,
Где талисманы нового
явленья.
Быть может, страх, быть
может, преступленье?
Мне все равно. Мне
ничего не жаль.
Я знал, как в битвах
расцветает сталь,
Мы здесь сполна в волне
предназначенья.
От берега до берега –
моря.
В двух рубежах –
пространство голубое,
Закат в одном – в другом
краю – заря.
Чтоб третий был, должны
встречаться двое,
И нужен, чтобы брызнул
водопад, –
В венце из молний гром,
его раскат.
6
В венце из молний гром,
его раскат,
Псалом вселенский вечной
Литургии,
Лишь в бешенстве разлома
все стихии
Зиждительно красивы
многократ.
Не только губит жатву
крупный град,
В нем праздник формы,
пляски круговые,
И старый сказ об
искусившем Змие
Весь перевит в пьянящий
виноград.
Единой всеисчерпыванья
силой
Вступили в свет из тьмы
небытия
И дикий смерч и малая
струя.
Пред творческой мечтой
ширококрылой
Равны – цветок лужайки,
горный скат,
Орел, и тигр, и мотылек,
и гад.
7
Орел, и тигр, и мотылек,
и гад
В едином свитке роковые
строки,
Повинности, для всех
одной, уроки,
Все вещество – один
священный Град.
Сознание безумящий
набат,
И пляшущий бубенчик в
поволоке
Туманов предрассветных –
одиноки
И дружно слитны, звуку
звук – собрат.
Что бьется выразительней
для слуха,
Мое ли сердце, взятое
стрелой,
Или в прозрачной паутине
– муха?
Мы боль равно кладем на
аналой.
Вся жизнь есть жертва,
мир – богослуженье,
Все в жизни мировой есть
выраженье.
8
Все в жизни мировой есть
выраженье
Единого предвечного
Лица,
В котором боль и радость
без конца,
И наши лица лишь
отображенье.
Творящих сил качанье и
броженье,
Борьба, чтоб жил, как
факел, дух борца,
Путь роз и путь
тернового венца,
Тьмы тем в путях к лучам
преображенья.
Ты слышал птицу? Что в
ней может быть?
Какой-то всклик. Нам
этот звук не внятен.
А в нем предельный зов,
мольба любить.
И мы могли бы в песне
радость пить,
Когда б закон миров нам
был понятен: –
Все хочет хоть минуту
говорить.
9
Все хочет хоть минуту
говорить,
Чтобы, явив на миг свою
отдельность,
Внедриться в
многосложнейшую цельность,
И смысл чертою новой
озарить.
Нам нужно бытие
боготворить,
Пролить на все вниманье
и молельность,
Познать предел и рваться
в беспредельность,
И разрушать, чтоб новое
творить.
Для царственного счастья
созиданья
Должны металл калить мы
горячей,
Взять в нашу радость
полноту страданья.
Сжать яхонт дня оправою
ночей.
Уметь сказать, в решении
суровом,
Молчанием и напряженным
словом.
10
Молчанием и напряженным
словом,
Мятежным воплем мечущей
души,
Молитвою, затéпленной в
тиши,
Грозой, что ломит сучья
по дубровам, –
Прорывом к далям,
дальше, к далям новым,
Призывом страсти: «Пей!
Бери! Спеши!» –
Все смелые разбеги
хороши,
И трубит рог удачи
быстрым ловам.
Упиться страстью, нежа и
любя,
Упиться битвой, пляской
вдохновенья,
Упиться чем-нибудь, но
до забвенья, –
Вот лучший путь, чтобы
найти себя,
И тешиться, под
бархатным покровом,
Звездой небес и запахом
сосновым.
11
Звездой небес и запахом
сосновым,
Росинкой трав и молнией
в грозе,
Алмазом, загоревшимся в
слезе,
Играет дух и прячется
под кровом.
Работает пчелой в цветке
медовом,
Ярится в быстролетной
стрекозе,
Крутится струйкой пыли на стезе,
С усмешкой смотрит
взором чернобровым.
Мелькнет, лампада ночи,
светляком.
Нависнет аметистовым
удавом,
Червем, как храм, земли
источит ком.
Возникнет альбатросом
величавым,
Задумает людей тканью
учить
Крестовиком, свою
скрутившим нить.
12
Крестовиком, свою
скрутившим нить,
Была такая сплетена
картина,
Что в споре сражена была
Афина,
Всю жизнь богов сумел в
узор он влить.
Он радугой умеет
распалить
Отъединенный замок
властелина,
И так легко-изящна
паутина,
Что кружево лишь можно с
ней сравнить.
Все существа владеют
тайным даром,
Своим, хотя не все, что
в мире есть,
И что дробится численным
пожаром,
Способен человек в веках
прочесть.
Хоть разный лик дан
соловьям и совам,
Один огонь бежит по всем
основам.
13
Один огонь бежит по всем
основам,
И тайнопись огня
рассмотрим мы
И в яростном пришествии
чумы,
И в странных снах,
являющихся вдовам.
Всем Буддам, Брамам,
Зевсам, Иеговам
Являлся свет в
предельностях тюрьмы.
Благословим же царство
нашей тьмы,
Но подожжем ее костром
багровым.
Сожжем себя, коль золота
хотим,
Сожги себя, коль хочешь
возрожденья,
Жар-Птицей будешь,
реющей сквозь дым.
Из новых струн сверкнет
иное пенье.
От перстня получи, –
чтоб сон сменить, –
Желанье в вечном миг
свой сохранить.
14
Желанье в вечном миг
свой сохранить
Дается всем, один горит
алмазом,
Другой трудом,
благословеньем, сглазом,
Но каждый может лик свой
оттенить.
Лишь лености не дай себя
склонить,
И острием пройди по
цепким связам,
Циклоном дней владеет
строгий разум,
Умей огнем наряд свой
изменить.
Был самородок в руднике
глубоком.
В горнило брошен,
изменил свой лик,
И круг искусно скован.
Ярким оком
В нем самоцвет колдующий
возник.
Так точно, по закону
вороженья,
В воде затона ивы
отраженье.
15
В воде затона ивы
отраженье,
Нагроможденье каменных
громад,
Гвоздики алой тонкий
аромат,
Любимого к любимой
приближенье, –
Морской волны вспененное
движенье,
В венце из молний гром,
его раскат,
Орел, и тигр, и мотылек,
и гад,
Все в жизни мировой есть
выраженье.
Все хочет хоть минуту
говорить,
Молчанием и напряженным
словом,
Звездой небес и запахом
сосновым, –
Крестовиком, свою
скрутившим нить,
Один огонь бежит по всем
основам,
Желанье в вечном миг
свой сохранить.
ПРИМИРЕНЬЕ
От тебя труднейшую обиду
Принял я, родимая
страна,
И о том пропел я
панихиду,
Чем всегда в душе была
весна.
Слово этой пытки повторю
ли?
Боль была. Я боль в себе
храню.
Но в набатном бешенстве
и гуле
Все, не дрогнув, отдал я
огню.
Слава жизни. Есть
прорывы злого,
Долгие страницы слепоты.
Но нельзя отречься от
родного,
Светишь мне, Россия,
только ты.
ЗВЕЗДНЫЙ
ВОДОМЕТ
Я видел звездный водомет,
Как будто Северное вдали
сияние.
Воздушных искр застывший взлет,
Сквозистых занавесей
переливание.
От опахал легчайший пух,
Соткавший веерами игру
слиянную,
Смотрел в бездонность Вышний Дух,
Стремя кудесничеством
тоску безгранную.