АГНИ
Красные кони, красные
кони, красные кони – кони мои.
Ярки их гривы, вьются
извивы, пламенны взрывы, ржут в забытьи.
Ржут, что есть мочи,
дрогнули ночи, конские очи – молнийный свет.
Спят водоемы, будут им
громы, рухнут хоромы вышних примет.
Жаркие кони, яркие
кони, жаркие кони – кони мои.
Топнут о камень –
топнут – и пламень вырос и взвился проворней змеи.
Звонки подковы, златы и
новы, пышны покровы красных попон.
В Мире – вещанье,
капель жужжанье, резвое ржанье, хохот и стон.
Белый – рождаясь,
красный – взметаясь, весь расцвечаясь в пропастях дня,
Я у порога
Мрака-Зловрога. Знаешь ты бога? Видишь меня?
ВЗОРЫ ГОР
Взоры гор – обсидиан,
Дымно-лиственный туман,
Мир сапфиров, срывный
скат,
Черно-блещущий агат.
Чальчивитль-зеленоцвет,
Взгляд травинок древних
лет,
Изумрудистый намек
На давнишний стебелек.
Гиацинт, и новый скат,
Меж рубинами гранат,
Фиолетно-бледный лист,
Зори в море, аметист.
Воссиявший через мрак,
Нетемнеющий светляк,
Разных радуг пересказ,
Радость глаз, живой
алмаз.
Взоры гор – лучей раскат,
Самоцветный светоч злат,
Солнце в зернах и в
кусках,
В самородных рудниках.
Бледно-лунная игра
Колдований серебра,
Украшение и звон
Всяких стран и всех времен.
Кровью тронутая медь,
Топорами ей греметь,
Чтоб размашисто убить,
И железу уступить.
Под железом – о, руда!
Кровь струится, как
вода,
И в стальной замкнут
убор
Горный черный разговор.
ЛУЧЕИЗЛОМ
О, бранная изломность
линий,
Военный стан пучины
синей;
Ход жизней, ждущих
череды;
Качание морской звезды;
Иглянки, живоросли,
жгучки,
Существ лучистых мир;
ряды
Звере-растений; борозды
Разорванность;
плавучесть тучки;
Глубинный небосвод воды;
Лучистый камень, роговая
Обманка, сложный строй
хором,
Где луч расходится с
лучом;
Вся хоть морей, всегда
живая,
Где слизь целует, жизнь
свивая,
И волны крутятся узлом;
И из одной страны
прозрачной
К другой – светильник
бивуачный –
Прошедший луч –
лучеизлом.
ТИГР
Ты, крадущийся к утехам
Растерзания других, –
Ты с твоим пятнистым
мехом,
Я дарю тебе свой стих.
Чунг – зовут тебя в
Китае,
Баг – зовет тебя Индус,
Тигр – сказал я, бывши в
Рае,
Изменять – я не берусь.
Гимн слагая мирозданью,
Тигром назвал я тебя,
Чтоб метался ты за
данью,
Смерть любя и жизнь
губя.
Вот я вижу. Вот я слышу.
Храм забытый. Тишина.
На узорчатую крышу
Чару света льет Луна.
Вот я слышу. Где-то
близко,
Бросив в храме переход,
Меж кустами тамариска.
Мягко, мерно, тигр идет.
К человеку от развалин,
К человеку, к людям –
вот,
Безупречен, беспечален,
Чуть ступая, тигр идет.
Стал. Застыл. Прыжок.
Мгновенье.
И лежит растерзан – там,
Кто забыл свое моленье,
Упустил в веках свой
храм.
Так да будет. Приходи
же,
Из оставленных руин,
Страх священный смерти,
ближе,
Лишь приносишь ты один.
Кровь – тебе, как робким
– млеко,
Кровь – на долгие года,
Потому что человека
Ты готов терзать всегда.
СКАЗАНИЕ
Родился Мир – из гнева. Вскрикнул Бог,
И влага в изумлении застыла.
И там, где – миг тому –
был крик, напев, и вздох,
Простерлась горная
безмерная могила.
И между впадин, срывов, и вершин,
Меж смолкшими гробами и гробами,
В испуге поползла вода,
как между льдин,
Змеясь извилисто
шуршащими волнами.
ЖЕРЛО
Быть может, так. А может
быть, не так.
Есть Бог иль нет, – ведь
мы не знаем твердо.
Известно лишь вполне:
Есть свет, есть мрак.
Одна струна, – так
значит нет аккорда,
Раз цвет один, мы в
слепоте цветов,
И раз мы часть, –
обманно все, что гордо.
Но часть ли мы в игре
Первооснов?
Иль, может, раз в начале
было Слово,
То Слово – мы, как мы –
вся слитность слов?
Одно в одном, без гибели
и крова,
Устало быть всегда самим
собой,
Быть цельным, Всем, не
знать, что что-то ново.
Одно в Одном, в пустыне
голубой,
В законченном, хотя и
бесконечном,
Без знания, что есть
красивый бой.
Одно в Одном, в
предвосхищеньи млечном,
Себя Собой введя в
безмерный гнев,
Возжаждало быть в вихре
быстротечном.
И вот раскрылся Мир, как
вещий зев,
Качнулась быстрота
водоворота,
И зазвучал разорванный
напев.
Распалось Все на
бесконечность Кто-то,
Раздвинулось гудящее
жерло,
Встал дьявол Ум, легла в
постель Дремота.
Легла, и усмехнулась тонко
зло,
Явила обнажившиеся
груди,
И бытие в бездонность
потекло.
Помчались быстро птицы,
звери, люди,
Цветы, болезни, войны,
божества,
Все в нестерпимом
жизнетворном зуде.
Доныне эта пляска Солнц
жива,
На нашем также есть
протуберанцы,
И на планетах тоже есть
трава.
Повсюду бросив алые
румянцы,
Меж двух пределов,
жаждущая Хоть
Сплетает помрачительные
танцы.
И мы твердим, то –
Дьявол, то – Господь,
Окружный Змей свой хвост
загнутый гложет,
И грезит о душе земная
плоть.
И всех, всегда, один
вопрос тревожит,
Но некому тот камень
раздробить:
Что ж, наша жизнь – есть
доброе Быть Может?
Иль яркое и злое Может
Быть?
НЕПРЕЛОЖНОСТЬ
Жерло, бросающее лаву,
И хищный, цепкий, меткий зуб,
Вы существуете по праву,
Как стих, венчающий
октаву,
Как камень, вправленный
в оправу,
Как поцелуй румяных губ.
И если б в гамме
Мирозданью
Рычащий замолчал бурун,
И если б не был дан
страданью
Его размах, как звон –
рыданью,
Мы сами б в Ад пошли за
данью,
Чтоб звонче было пенье струн.
Когда ж свершим мы
непреложность,
Пройдя ступени всем путем,
Мы окуем в себе
тревожность,
И будет цельный Рай
возможность,
Но, раздробив опять
Всебожность,
Мы пляску атомов взметем.
НЕЖНОСТЬ
МИРА
Нежность Мира? Хобот.
Клык.
С корнем вырванный язык.
Гвозди, вбитые – не в тес,
А в глаза, где розы слез.
Нежность Мира? Цепкий клюв,
Что скрипит – попав, рванув,
Жить лишь может – разорвав,
Нежность Мира есть удав.
Чтоб построить материк,
Миллионный вызвать крик,
Тело к телу, этажом,
Зубом, взглядом, и
ножом.
Строй людей, зверей, и рыб,
Травы, птицы, слои глыб,
Тело – к телу, дом – на дом,
Встанет остров здесь горбом.
В пляску чисел и нулей
Кровь и желчь обильно
лей,
Сноп веков нагромождай,
Создан Рай, потопим Рай.
Закрутим вверху болид,
Пусть он праздник озарит,
Жатву, Море, собирай,
Создан Рай, потопим Рай.
За болидом – вниз,
болид,
Светоч красных Атлантид,
Хор вулканов, начинай,
Создан Рай, потопим Рай.
СОН
Весь звенчатый,
коленчатый, изгибистый, змеистый,
Извивно-криво-выгнутый,
углистый, и локтистый.
Приснился мне
Неведомый, и как его понять?
Лесным лишь ведьмам
ведомый, лишь змеям перенять.
Огромной сколопендрою,
мерцая чешуею,
Излучисто, изломчиво,
лежал он предо мною,
И вдруг, в изломе
сдвинувшись, меняя вид и нрав,
Предстал как волосатый
он мохнатый волкодав.
Ну, думаю, не тронусь
я. Пойду ли на авось я.
Шуршит зловеще тулово,
и пасть разъята песья,
Собакозмей извивчатый,
с свирепой головой,
То узкий, то разливчатый,
раскрывшийся извой.
Мерцает излохмаченный,
и с крыльями – предплечья,
И в песьем взоре
светится ехидство человечье,
Приблизься, мол,
запутаю, взгляни сюда, прошу,
Я чешуей окутаю, душа,
я укушу.
Влачить и изволакивать –
услады, мол, сердечные,
Оденусь в алый бархат
я, укроюсь в дымы млечные, –
Не Дьявол ли, не плавал
ли в лихой он ледоход,
И вот теперь лукавится,
забавится, идет.
Я вскрикнул, – в ходе
звенчатом внезапно остановленный,
В излове ловком
сведущий, но словом сам уловленный,
Угрозный вдруг
рассыпался, взметая огнь и чад, –
Проснулся я, и вижу
лишь, что тучу ветры мчат.
ИЗ ВИХРЯ
В Бездне задуманный, в
Небе зачатый,
Взявший для глаз своих
Солнце с Луной,
Скрывший в себе грозовые
раскаты,
Льдяные срывы и влагу и
зной,
Знавший огней вековые
набаты,
Праздник разлитья
созвездий и рек,
Страстью ужаленный,
Бездной зачатый,
Я – Человек.
К ЦАРИЦЕ
ПЛАМЕНЕЙ
Царица Пламеней,
владычица громов!
О, запредельная! О,
взрывно-грозовая!
Когда устанем мы от
равнозвучья снов,
Когда молельня в нас
разрушится живая,
Ты вся нахмуришься, и в
траурный покров
Ты облекаешься, пары
Земли свивая.
И нечем нам дышать, и ждем
мы, ждем громов.
Царица Пламеней, тогда
свои запястья
Ты надеваешь все, и,
траур свой порвав,
Ты мечешь молнии, как
знак единовластья
Над Небом и Землей, над
жизнью душ и трав,
И мы зовем дождем твой
праздник сладострастья,
И слушаем твой гром,
первичность вновь узнав.
А к ночи свет зарниц
лазурит наше счастье.
ГРОЗОВОЙ
ПОЦЕЛУЙ
Молило тучу облачко:
Грозой меня одень.
От облака до облака
легла густая тень.
И облачко пушистое с
могучею слилось.
Возникла в поцелуе их
мгновенность разных роз.
И белые, и красные, и черные,
весь куст,
Разросся и раскинулся,
весь полный жадных уст.
Внезапно пронизался он
изломчивым огнем,
Внезапно разрумянился
игрою молний гром.
И облачко, прилипшее к
той туче грозовой,
Ниспало каплей светлою,
восторг узнавши свой.
КОНИ БУРЬ
Ржали громы по лазури,
Разоржались кони бурь,
И дождавшись громкой
бури,
Разрумянили лазурь.
Громы, рдея, разрывали
Крепость мраков, черный
круг,
В радость радуги играли,
Воздвигали рдяность дуг.
Завершив свой подвиг
трудный,
Ливень струй освободив,
Мир растений изумрудный
Весь прикрыли мглою
грив.
И промчались в небе
взрытом,
Арку радуги дожгли,
И ушли, гремя копытом.
Чу, последний гром
вдали.
ЗА ГРОЗОЙ
Гроза ушла. Окован гром.
Далекий голос чуть
грозит.
И меж разъятых туч
сквозит
Луна холодным серебром.
Голубоватым серебром
Внутри замлели облака,
И тут разрыв, и там
излом.
И вот их белая река,
Не по земному широка,
И вспенена не по
земному,
Сплетает длинный саван
грому,
Который умер на три дня,
В гробу лазоревом
безгласен,
Но снова, яростно
прекрасен,
Восстанет в змейностях
огня.
ЗАЧАРОВАНИЕ
Я был в таинственных
чертогах
Зачарования собой,
Молчит там стража на
порогах,
И говорит полночный бой.
Лишь только в полночь, в час созвездный,
Пробьют старинные часы,
Я вижу там, над звездной бездной,
Встают две равных полосы.
Одна черна, как ворон черный,
Чернее самых черных глаз.
Другая, в яркости
повторной,
Как гранетысячный алмаз.
Они ведут, и мне знакомы,
Они являют путь двойной,
В них солнца, молнии, и громы,
Все то, что было здесь со мной.
Не вопрошу я – Что ты?
Кто ты? –
Кого б ни встретил на
пути: –
Давно мне ведомы
темноты,
И буду в них еще идти.
Не удивлюсь я краскам радуг,
И самоцветностям дорог: –
Я ведал множество загадок,
Но все их разгадать я мог.
Предел доверен верной
страже.
Иду. Как сладко
отдохнуть.
И в этот миг – вот в
этот даже –
Короче в бездну бездн
мой путь.
БОР
Наклоняясь к сосне, я
вбираю в себя
Благовоние пряное смол.
А добычу на дальнем суку
теребя,
С ликованьем клекочет орел.
Воркованью подобен
клекочущий звук,
Он доволен, могучий летун.
И хочу я движенья
играющих рук,
Золотого мелькания струн.
Вот пошел по верхам
перекатистый гул,
Перемолвь, восходящая в хор.
И орел не спеша два
крыла развернул,
Покидая для облака – бор.
ДРЕВЕСНАЯ
СКАЗКА
В молчаньи древесных
стволов
Есть тишь заколдованных
снов,
В упоре захватном корней
Извивы продлившихся
дней.
Одна вековая сосна
Скрепленная чудо-страна,
Один зачарованный дуб
То шепоты призрачных
губ.
Убор белоствольных берез
Как белые снежности роз,
В медвяном цветении лип
Влюбленной мечты
перегиб.
Древесную сказку любя,
Мы помним давнишних
себя,
И руны звездит высота
В сребристых шуршаньях
листа.
ОСЕННИЙ
ПРАЗДНИК
Еще осень моя не
настала,
Но высокое лето прошло,
И деревья напевом хорала
Овевают мой праздник
светло.
Это праздник великий
сознанья,
Что затих огнеметный
дракон,
И огонь не уменьшил
сиянья,
Но возник как рубиновый
трон.
Над вершинами алое чудо,
Благодать снизошла с
высоты,
И исполнены долгого гуда
Озаренные краской листы.
Широко, как последние пчелы,
Перекатная сказка поет,
Уходя за соседние долы,
Упадая в сознанье как мед.
Высоко, к благодатностям
Юга,
Улетают семьей журавли,
Я как точка безмерного
круга,
Все – мое, и вблизи, и
вдали.
ОСЕННИЙ ЛЕС
Лесная чаща. В изумруд,
Еще недавно, там и тут,
Рубины изливались, рдея.
Теперь, парча листвы,
сполна,
Как дымно-желтая стена,
Броня дерев шуршит,
редея.
Цвет постаревший, – не
седой,
А серо-пепельный,
подседный, –
Скользит по этой сказке
медной,
И, вспыхнув, гаснет
чередой.
Так в час вечерний,
козодой,
В лазури неба, перед
нами,
Мелькнет неверными
крылами,
Свершая быстро путь
витой,
И вдруг исчезнет над
водой,
Где, взор души слияв с
мечтами,
Последний медлит луч
златой.
НАПОСЛЕДКИ
Вот и Осень золотая
К нам приходит вновь.
Гуще дымка, утром тая,
И оделся лес, блистая,
В листья, красные как кровь.
Я бы думал, что весною
Место для огня.
А меж тем, как будто
зною,
Всей листвою расписною,
Служит в осень головня.
Раскутился напоследки
Зорно-красный цвет.
Лист ярчей, но листья
редки,
И паук, сплетая сетки,
Чинит листьев рваный след.
Как падет рубин шуршащий
В паутинный свод,
Рухнет вдруг балкон
дрожащий,
И на зимний сон, из
чащи,
Осень зодчего зовет.
Но паук, ее не слыша,
Протянул канат.
Вот готова стенка, ниша,
Скреплена узорно крыша,
Ждет гостей, любому рад.
ОСЕНЬ
Влага прохладною стала.
Вечером – где он, рубин?
Зори – в мерцаньях
опала,
Облачки – полчища льдин.
Осень серпом однозубым
Сжала вплотную поля.
Воздух стал жестким и
грубым,
Сохлой листвой шевеля.
Минуло красное лето,
Спи же, цветов не ища.
Хочешь ли красного
цвета?
Вот тебе листья плюща.
ВЫСОКАЯ
СВЕЧА
Широким шелестом
шуршащий Океан,
Паденье звезд златых,
снежинок Сентября,
И вечер удлинил начетистый
обман,
Высокая свеча
уменьшилась, горя.
О, где вы летние – с
зари и до зари –
Прозрачно-светлые утра и
вечера?
Я памятки о вас нижу как
янтари,
А Ночь глубокая поет:
«Уснуть пора».
ЧЕТЫРЕ
СВЕЧИ
Мне снились четыре
свечи в канделябрах старинных,
Чтоб вылить их, пчелы
златые жужжали весной,
И летом летали, касаясь
расцветов долинных,
И в улей запрятали, с медом,
свой воск расписной.
Высокие свечи
различными были по цвету,
Лазурный, и алый, и желтый,
и белый был цвет,
Свеча голубая светила и
Маю и Лету,
А Солнцу высокому
рдяный светился расцвет.
Пока же я спал, пауки
заплели паутинки,
И желтая, тихо дымясь,
засветилась свеча,
По небу безгласные
тучки скользили как льдинки,
И ласка луча для лица
не была горяча.
Когда же и эта потухла,
в снежащемся воске
Возникло четвертое
пламя, последний огонь,
И мнилось мне, где-то
скрепляли сосновые доски,
И белый, весь белый,
явился предсказанный конь.
РАСЦВЕТАЛИ
Расцветали звездочки
сирени,
И вдыхал ребенок жизни
их.
Сад. Балкон. Заветные
ступени.
Птица в клетке, в
детском сердце стих.
Расцветали серьги
золотые,
Чашечки акации златой.
Строки-кольца глянули,
литые,
Искры Солнца пали
чередой.
Расцветали алые
гвоздики,
От огня слепые лепестки,
В сердце, знавшем песню,
пели крики,
Все миры откинулись в
зрачки.
Расцветали снежно
иммортели,
Отцветанья не было у
них.
И о них поют в горах
метели,
Лишь о них поет тебе мой
стих.
КУПИНА
Купина огнепалимая,
Это сердце здесь в
груди,
Как вошел в огонь и в
дымы я,
Так назад меня не жди.
Я горю в самосожженности,
В распаляемой печи,
Чтобы яркие стозвонности
Миру бросили лучи.
Купина огнепалимая,
И хранимая вовек,
Всем сердцам, как
светоч, зримая,
Да не гаснет человек.
КРОВЬ
ОТДАВШИЙ
Кровь отдавший, ликом
белый,
Саван взявший, вот он спит,
Неподвижный, онемелый,
Пятикратностью пробит.
Сколько чувств стенящим людям
Ниспослала вышина,
Все, в чем были, все, в чем будем,
Светлый, принял он сполна.
И во знаменье принятья
Этой жизни, ввергнут в
сон,
На кресте, раскрыв
объятья,
Пятикратно он пронзен.
Но, доверив долу тело,
Свиток смертной пелены,
Он велел нам мыслить смело,
Дал печальным верить в сны.
Льды разъяв потоком
света,
Солнце нежит небосклон,
И – святой псалом
Завета, –
Слышим мы Пасхальный
звон.
Силен голос дней грядущих,
Светлый праздник к нам придет,
Бог живой во гробе сущих
Не обманет тех, кто ждет.
И цветок в саду
раскрытый,
Вторит звездочкой
цветной: –
Вот я вышел, тюрьмы
срыты,
Бог любви воскрес –
весной.
ВЕСНОЙ
Весной истончаются
льдины,
Широкая плещет волна,
И в сердце слова, что
едины,
Встают как расцветы со дна.
Весною под пение птицы
Рождается пение строк,
Зерно из подземной
темницы
Встает как зеленый росток.
В деревьях сокрытые
струи
Блестят как сережки берез,
Под звон, в мировом
поцелуе,
Весной воскресает Христос.
ПАДШАЯ-ПАВШАЯ
Ты упала – упала,
Ядовитое жало
Эту душу пронзало,
И пронзило совсем.
Ты лежишь помертвевшей,
Но свечою зардевшей
Я над жизнью истлевшей
Возжигаю – Эдем.
Ибо наши паденья,
Как и наши взнесенья,
Суть великость служенья,
Миг кажденья Тому,
Кто наполнил нас кровью,
Повелел нам быть новью,
Изъязвляться любовью,
И не знать – почему.
ПАРУСА
Красный парус в синем Море,
в Море голубом.
Белый парус в Море сером
спит свинцовым сном.
Синий парус взвился в
вихре, закрутился вал.
Черный парус, в час
безветрий, тихо задремал.
Много снов и много
красок вижу в Море я.
Много птиц над ним
провеет в дальние края.
Но всего красивей Море –
зеркалом без дна.
Счастлив тот, кому
зеркальность истинно дана.