Александре Михайловне Петровой
Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь,
Ослепнуть в пламени сверкающего ока,
И чувствовать, как плуг, вонзившийся глубоко
В живую плоть, ведет священный путь.
Под серым бременем небесного покрова
Пить всеми ранами потоки темных вод.
Быть вспаханной землей... И долго ждать, что вот
В меня сойдет, во мне распнется Слово.
Быть Матерью-Землей. Внимать, как ночью рожь
Шуршит про таинства возврата и возмездья,
И видеть над собой алмазных рун чертеж:
По небу черному плывущие созвездья.
Сентябрь 1906
Богдановщина
* * *
Одилону Рэдону
Я шел сквозь ночь. И
бледной смерти пламя
Лизнуло мне лицо и
скрылось без следа…
Лишь вечность зыблется
ритмичными волнами.
И с грустью, как во
сне, я помню иногда
Угасший метеор в
пустынях мирозданья,
Седой кристалл в
сверкающей пыли,
Где Ангел, проклятый
проклятием всезнанья,
Живет меж складками
морщинистой земли.
<1904
Париж>
КРОВЬ
Посвящение на книге «Эрос»
В моей крови – слепой
Двойник.
Он редко кажет дымный
лик, –
Тревожный, вещий,
сокровенный.
Приникнул ухом… Где ты,
пленный?
И мысль рванулась… и
молчит.
На дне глухая кровь
стучит…
Стучит – бежит… Стучит –
бежит…
Слепой огонь во мне
струит.
Огонь древней, чем пламя
звезд,
В ней память темных,
старых мест.
В ней пламень черный,
пламень древний.
В ней тьма горит, в ней
света нет,
Она властительней и
гневней,
Чем вихрь сияющих
планет.
Слепой Двойник! Мой
Пращур пленный!
Властитель мне невнятных
грез!
С какой покинутой
вселенной
Ты тайны душные принес?
Зачем во тьму
кровосмешений,
К соприкасаньям алых жал
Меня – Эдипа, ты послал
Искать зловещих
откровений?
1907
Петербург
САТУРН
М. А. Эртелю
На тверди видимой
алмазно и лазурно
Созвездий медленных
мерцает бледный свет.
Но в небе времени снопы
иных планет
Несутся кольцами и в
безднах гибнут бурно.
Пусть темной памяти
источенная урна
Их пепел огненный
развеяла как бред –
В седмичном круге дней
горит их беглый след.
О, пращур Лун и Солнц,
вселенная Сатурна!
Где ткало в дымных снах
сознание-паук
Живые ткани тел, но тело
было – звук,
Где лился музыкой,
непознанной для слуха,
Творящих числ и воль
мерцающий поток,
Где в горьком сердце
тьмы сгущался звездный сок,
Что темным языком
лепечет в венах глухо.
1907
Петербург
СОЛНЦЕ
Б. А. Леману
Святое око дня,
тоскующий гигант!
Я сам в своей груди
носил твой пламень пленный,
Пронизан зрением, как
белый бриллиант,
В багровой тьме
рождавшейся вселенной.
Но ты, всезрящее,
покинуло меня,
И я внутри ослеп, вернувшись
в чресла ночи.
И вот простерли мы к
тебе – истоку Дня –
Земля – свои цветы и я –
слепые очи.
Невозвратимое! Ты
гаснешь в высоте,
Лучи призывные кидая
издалека.
Но я в своей душе возжгу
иное око
И землю поведу к сияющей
мечте!
1907
Петербург
ГРОТ НИМФ
Сергею Соловьеву
О, странник-человек!
Познай Священный Грот
И надпись скорбную
«Amori et dolori».
Из бездны хаоса, сквозь
огненное море,
В пещеры времени влечет
водоворот.
Но смертным и богам
отверст различный вход:
Любовь – тропа одним, другим
дорога – горе.
И каждый припадет к
сияющей амфоре,
Где тайной Эроса
хранится вещий мед.
Отмечен вход людей
оливою ветвистой –
В пещере влажных нимф,
таинственной и мглистой,
Где вечные ключи рокочут
в тайниках,
Где пчелы в темноте
слагают сотов грани,
Наяды вечно ткут на
каменных станках
Одежды жертвенной
пурпуровые ткани.
1907
Коктебель
РУАНСКИЙ
СОБОР
(Руан 24
июля 1905 г.)
Анне Рудольфовне Минцловой
1. НОЧЬ
Вечер за днем
беспокойным.
Город, как уголь,
зардел,
Веет прерывистым,
знойным,
Рдяным дыханием тел.
Плавны, как пение хора,
Прочь от земли и огней
Высятся дуги собора
К светлым пространствам
ночей.
В тверди сияюще-синей,
В звездной алмазной
пыли,
Нити стремительных линий
Серые сети сплели.
В горний простор без
усилья
Взвились громады камней…
Птичьи упругие крылья –
Крылья у старых церквей!
1907
2. ЛИЛОВЫЕ
ЛУЧИ
О, фиолетовые грозы,
Вы – тень алмазной
белизны!
Две аметистовые Розы
Сияют с горней вышины.
Дымится кровь огнем
багровым,
Рубины рдеют винных лоз,
Но я молюсь лучам лиловым,
Пронзившим сердце вечных
Роз.
И я склоняюсь на
ступени,
К лиловым пятнам темных
плит,
Дождем фиалок и сирени
Во тьме сияющей облит.
И храма древние колонны
Горят фиалковым огнем.
Как аметист, глаза
бессонны
И сожжены лиловым днем.
1907
3. ВЕЧЕРНИЕ
СТЕКЛА
Гаснет день. В соборе
все поблекло.
Дымный камень лиловат и
сер.
И цветами отцветают
стекла
В глубине готических
пещер.
Темным светом вытканные
ткани,
Страстных душ венчальная
фата,
В них рубин вина,
возникший в Кане,
Алость роз, расцветших у
креста,
Хризолит осенний и
пьянящий,
Мед полудней –
царственный янтарь,
Аметист – молитвенный
алтарь,
И сапфир, испуганный и
зрящий.
В них горит вечерний
океан,
В них призыв далекого
набата,
В них глухой,
торжественный орган,
В них душа стоцветная распята.
Тем, чей путь
таинственно суров,
Чья душа тоскою осиянна,
Вы – цветы осенних
вечеров,
Поздних зорь далекая
Осанна.
1907
4. СТИГМАТЫ
Чья рука, летучая как
пламень,
По страстным путям меня
ведет?
Под ногой не гулкий чую
камень,
А журчанье вещих вод…
Дух пронзают острые
пилястры,
Мрак ужален пчелами
свечей.
О, сердца, расцветшие,
как астры,
Золотым сиянием мечей!
Свет страданья, алый
свет вечерний
Пронизал резной, узорный
храм.
Ах, как жалят жала алых
терний
Бледный лоб, приникший к
алтарям!
Вся душа – как своды и
порталы,
И, как синий ладан, в
ней испуг.
Знаю вас, священные
кораллы
На ладонях распростертых
рук!
1907
5. СМЕРТЬ
Вьются ввысь прозрачные
ступени,
Дух горит… и дали без
границ.
Здесь святых сияющие
тени,
Шелест крыл и крики
белых птиц.
А внизу, глубоко – в
древнем храме
Вздох земли подъемлет
лития.
Я иду алмазными путями,
Жгут ступни соборов
острия.
Под ногой сияющие грозди
–
Пыль миров и пламя белых
звезд.
Вы, миры, – вы огненные
гвозди,
Вечный дух распявшие на
крест.
Разорвись, завеса в
темном храме,
Разомкнись, лазоревая
твердь!
Вот она, как ангел, над
мирами,
Факел жизни – огненная
Смерть!
1907
6.
ПОГРЕБЕНЬЕ
Глубь земли… Источенные
крипты.
Слышно пенье –
погребальный клир.
Ветви пальм. Сухие
эвкалипты.
Запах воска. Тление и
мир…
Здесь соборов каменные
корни.
Прахом в прах
таинственно сойти,
Здесь истлеть, как семя
в темном дерне,
И цветком собора
расцвести!
Милой плотью скованное
время,
Своды лба и звенья
позвонков
Я сложу, как радостное
бремя,
Как гирлянды праздничных
венков.
Не придя к конечному
пределу
И земной любви не утоля,
Твоему страдающему телу
Причащаюсь, темная
земля.
Свет очей – любовь мою
сыновью
Я тебе незрячей отдаю
И своею солнечною кровью
Злое сердце мрака напою.
1907
7.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Сердце острой радостью
ужалено.
Запах трав и колокольный
гул.
Чьей рукой плита моя
отвалена?
Кто запор гробницы
отомкнул?
Небо в перьях – высится
и яснится…
Жемчуг дня… Откуда мне
сие?
И стоит собор –
первопричастница
В кружевах и белой
кисее.
По речным серебряным
излучинам,
По коврам сияющих полей,
По селеньям, сжавшимся и
скученным,
По старинным плитам
площадей,
Вижу я, идут
отроковицами,
В светлых ризах, в
девственной фате,
В кружевах, с
завешенными лицами,
Ряд церквей – невесты во
Христе.
Этим камням, сложенным с
усильями,
Нет оков и нет земных
границ!
Вдруг взмахнут
испуганными крыльями
И взовьются стаей
голубиц.
1907
ГНОСТИЧЕСКИЙ
ГИМН ДЕВЕ МАРИИ
Вячеславу Иванову
Славься, Мария!
Хвалите, хвалите
Крестные тайны
Во тьме естества!
Mula-Pracriti –
Покров Божества.
Дремная греза
Отца Парабрамы,
Сонная Майа,
Праматерь-материя!
Греза из грезы…
Вскрываются храмы.
Жертвы и смерти
Живая мистерия.
Марево-Мара,
Море безмерное,
Amor-Maria –
Звезда над морями!
Мерною рябью
Разбилась вселенная.
В ритме вскрывается
Тайна глубинная…
В пенные крылья
Свои голубиные
Морем овита,
Из влаги рожденная –
Ты Афродита –
Звезда над морями.
Море – Мария!
Майею в мире
Рождается Будда.
В областях звездных
Над миром царит.
Верьте свершителю
Вышнего чуда:
Пламя, угасшее в
безднах,
Горит!..
Майа – Мария!
Майа, принявшая
Бога на крест,
Майа, зачавшая
Вечер – Гермеса.
С пламени вещих
Сверкающих звезд
Сорвана дня
Ледяная завеса.
Майа – Мария!
Мы в безднах погасли,
Мы путь совершили,
Мы в темные ясли
Бога сложили…
Ave Maria!
1907
Петербург
КИММЕРИЙСКИЕ
СУМЕРКИ
Константину Феодоровичу Богаевскому
1. ПОЛЫНЬ
Костер мой догорал на
берегу пустыни.
Шуршали шелесты
струистого стекла.
И горькая душа
тоскующей полыни
В истомной мгле
качалась и текла.
В гранитах скал – надломленные
крылья.
Под бременем холмов –
изогнутый хребет.
Земли отверженной –
застывшие усилья.
Уста Праматери,
которым слова нет!
Дитя ночей призывных и
пытливых,
Я сам – твои глаза,
раскрытые в ночи
К сиянью древних
звезд, таких же сиротливых,
Простерших в темноту
зовущие лучи.
Я сам – уста твои,
безгласные как камень!
Я тоже изнемог в
оковах немоты.
Я свет потухших солнц,
я слов застывший пламень,
Незрячий и немой,
бескрылый, как и ты.
О, мать-невольница! На
грудь твоей пустыни
Склоняюсь я в полночной
тишине…
И горький дым костра,
и горький дух полыни,
И горечь волн –
останутся во мне.
1907
<Петербург>
2.
Я иду дорогой скорбной в
мой безрадостный Коктебель…
По нагорьям терн узорный
и кустарники в серебре.
По долинам тонким дымом
розовеет внизу миндаль,
И лежит земля страстная
в черных ризах и орарях.
Припаду я к острым
щебням, к серым срывам размытых гор,
Причащусь я горькой соли
задыхающейся волны,
Обовью я чобром, мятой и
полынью седой чело.
Здравствуй, ты, в весне
распятый, мой торжественный Коктебель!
1907
Коктебель
3.
Темны лики весны.
Замутились влагой долины,
Выткали синюю даль
прутья сухих тополей.
Тонкий снежный
хрусталь опрозрачил дальние горы.
Влажно тучнеют поля.
Свивши тучи в кудель и
окутав горные щели,
Ветер, рыдая, прядет
тонкие нити дождя.
Море глухо шумит,
развивая древние свитки
Вдоль по пустынным пескам.
1907
4.
Старинным золотом и
желчью напитал
Вечерний свет холмы.
Зардели красны, буры
Клоки косматых трав, как
пряди рыжей шкуры.
В огне кустарники и воды
как металл.
А груды валунов и глыбы
голых скал
В размытых впадинах
загадочны и хмуры.
В крылатых сумерках –
намеки и фигуры…
Вот лапа тяжкая, вот
челюсти оскал,
Вот холм сомнительный,
подобный вздутым ребрам.
Чей согнутый хребет
порос, как шерстью, чобром?
Кто этих мест жилец:
чудовище? титан?
Здесь душно в тесноте… А
там – простор, свобода,
Там дышит тяжело усталый
Океан
И веет запахом гниющих
трав и йода.
1907
Коктебель
5.
Здесь был священный лес.
Божественный гонец
Ногой крылатою касался
сих прогалин.
На месте городов ни
камней, ни развалин.
По склонам бронзовым
ползут стада овец.
Безлесны скаты гор.
Зубчатый их венец
В зеленых сумерках
таинственно печален.
Чьей древнею тоской мой
вещий дух ужален?
Кто знает путь богов –
начало и конец?
Размытых осыпей, как
прежде, звонки щебни,
И море древнее, вздымая
тяжко гребни,
Кипит по отмелям гудящих
берегов.
И ночи звездные в слезах
проходят мимо,
И лики темные
отвергнутых богов
Глядят и требуют, зовут…
неотвратимо.
1907
Коктебель
6.
Равнина вод колышется
широко,
Обведена серебряной
каймой.
Мутится мыс, зубчатою
стеной
Ступив на зыбь
расплавленного тока.
Туманный день раскрыл
златое око,
И бледный луч,
расплесканный волной,
Скользит, дробясь над
мутной глубиной,
То колос дня от пажитей
востока.
В волокнах льна златится
бледный круг
Жемчужных туч, и солнце,
как паук,
Дрожит в сетях алмазной
паутины.
Вверх обрати ладони
тонких рук –
К истоку дня! Стань
лилией долины,
Стань стеблем ржи, дитя
огня и глины!
1907
Коктебель
7.
Над зыбкой рябью вод
встает из глубины
Пустынный кряж земли:
хребты скалистых гребней,
Обрывы черные, потоки
красных щебней –
Пределы скорбные
незнаемой страны.
Я вижу грустные,
торжественные сны –
Заливы гулкие земли
глухой и древней,
Где в поздних сумерках грустнее
и напевней
Звучат пустынные
гекзаметры волны.
И парус в темноте,
скользя по бездорожью,
Трепещет древнею,
таинственною дрожью
Ветров тоскующих и
дышащих зыбей.
Путем назначенным
дерзанья и возмездья
Стремит мою ладью глухая
дрожь морей,
И в небе теплятся
лампады Семизвездья.
1907
Коктебель
8. MARE
INTERNUM
Я – солнца древний путь
от красных скал Тавриза
До темных врат, где стал
Гераклов град – Кадикс.
Мной круг земли омыт, в
меня впадает Стикс,
И струйный столб огня на
мне сверкает сизо.
Вот рдяный вечер мой: с
зубчатого карниза
Ко мне склонился кедр и
бледный тамариск.
Широко шелестит
фиалковая риза,
Заливы черные сияют, как
оникс.
Люби мой долгий гул, и
зыбких взводней змеи,
И в хорах волн моих
напевы Одиссеи.
Вдохну в скитальный дух
я власть дерзать и мочь,
И обоймут тебя в глухом
моем просторе
И тысячами глаз
взирающая Ночь,
И тысячами уст
глаголящее Море.
1907
9. ГРОЗА
Див кличет по древию, велит послушати
Волзе, Поморью, Посулью, Сурожу…
Запал багровый день. Над
тусклою водой
Зарницы синие трепещут
беглой дрожью.
Шуршит глухая степь
сухим быльем и рожью,
Вся млеет травами, вся
дышит душной мглой
И тутнет, гулкая. Див
кличет пред бедой
Ардавде, Корсуню,
Поморью, Посурожью, –
Земле незнаемой разносит
весть Стрибожью:
Птиц стоном убуди и вста
звериный вой.
С туч ветр плеснул
дождем и мечется с испугом
По бледным заводям, по
ярам, по яругам…
Тьма прыщет молнии в
зыбучее стекло…
То, Землю древнюю
тревожа долгим зовом,
Обида вещая раскинула
крыло
Над гневным Сурожем и
пенистым Азовом.
1907
Коктебель
10. ПОЛДЕНЬ
Травою жесткою, пахучей
и седой
Порос бесплодный скат
извилистой долины.
Белеет молочай. Пласты
размытой глины
Искрятся грифелем, и
сланцем, и слюдой.
По стенам шифера,
источенным водой,
Побеги каперсов;
иссохший ствол маслины;
А выше за холмом лиловые
вершины
Подъемлет Карадаг
зубчатою стеной.
И этот тусклый зной, и
горы в дымке мутной,
И запах душных трав, и
камней отблеск ртутный,
И злобный крик цикад, и
клекот хищных птиц –
Мутят сознание. И зной
дрожит от крика…
И там – во впадинах
зияющих глазниц
Огромный взгляд
растоптанного Лика.
1907
11. ОБЛАКА
Гряды холмов отусклил
марный иней.
Громады туч по сводам
синих дней
Ввысь громоздят (все
выше, все тесней)
Клубы свинца, седые
крылья пиний,
Столбы снегов, и гроздьями
глициний
Свисают вниз… Зной глуше
и тусклей.
А по степям несется бег
коней,
Как темный лет
разгневанных Эринний.
И сбросил Гнев тяжелый
гром с плеча,
И, ярость вод на долы
расточа,
Отходит прочь. Равнины
медно-буры.
В морях зари чернеет
кровь богов.
И дымные встают меж
облаков
Сыны огня и сумрака –
Ассуры.
1909
12. СЕХМЕТ
Влачился день по
выжженным лугам.
Струился зной. Хребтов
синели стены.
Шли облака, взметая
клочья пены
На горный кряж.
(Доступный чьим ногам?)
Чей голос с гор звенел
сквозь знойный гам
Цикад и ос? Кто мыслил
перемены?
Кто, с узкой грудью, с
профилем гиены,
Лик обращал навстречу
вечерам?
Теперь на дол ночная
пала птица,
Край запада лудою
распаля.
И персть путей блуждает
и томится…
Чу! В теплой мгле
(померкнули поля…)
Далеко ржет и долго
кобылица.
И трепетом ответствует
земля.
1909
13.
Сочилась желчь
шафранного тумана.
Был стоптан стыд,
притуплена любовь…
Стихала боль. Дрожала
зыбко бровь.
Плыл горизонт. Глаз
видел четко, пьяно.
Был в свитках туч на
небе явлен вновь
Грозящий стих закатного
Корана…
И был наш день – одна
большая рана,
И вечер стал –
запекшаяся кровь.
В тупой тоске мы
отвратили лица.
В пустых сердцах звучало
глухо: «Нет!»
И, застонав, как раненая
львица,
Вдоль по камням влача
кровавый след,
Ты на руках ползла от
места боя,
С древком в боку, от
боли долго воя…
Август 1909
14. ОДИССЕЙ
В КИММЕРИИ
Лидии Дм. Зиновьевой-Аннибал
Уж много дней рекою
Океаном
Навстречу дню, расправив
паруса,
Мы бег стремим к
неотвратимым странам.
Усталых волн все глуше голоса,
И слепнет день, мерцая
оком рдяным.
И вот вдали синеет
полоса
Ночной земли и, слитые с
туманом,
Излоги гор и скудные
леса.
Наш путь ведет к
божницам Персефоны,
К глухим ключам, под
сени скорбных рощ
Раин и ив, где
папоротник, хвощ
И черный тисс одели леса
склоны…
Туда идем, к закатам
темных дней
Во сретенье тоскующих
теней.
17 октября 1907
Коктебель
* * *
Зеленый вал отпрянул и
пугливо
Умчался вдаль, весь
пурпуром горя…
Над морем разлилась
широко и лениво
Певучая заря.
Живая зыбь как голубой
стеклярус.
Лиловых туч карниз.
В стеклянной мгле
трепещет серый парус.
И ветр в снастях повис.
Пустыня вод… С тревогою
неясной
Толкает челн волна.
И распускается, как
папоротник красный,
Зловещая луна.
<Январь 1904>
* * *
Вещий крик осеннего
ветра в поле.
Завернувшись в складки
одежды темной,
Стонет бурный вечер в
тоске бездомной,
Стонет от боли.
Раздирая тьму, облака,
туманы,
Простирая алые к Ночи
руки,
Обнажает Вечер в порыве
муки
Рдяные раны.
Плачьте, плачьте,
плачьте, безумцы-ветры,
Над горой, над полем
глухим, над пашней…
Слышу в голых прутьях, в
траве вчерашней
Вопли Деметры.
1907
* * *
Священных стран
Вечерние экстазы.
Сверканье лат
Поверженного Дня!
В волнах шафран,
Колышутся топазы,
Разлит закат
Озерами огня.
Как волоса,
Волокна тонких дымов,
Припав к земле,
Синеют, лиловеют,
И паруса,
Что крылья серафимов,
В закатной мгле
Над морем пламенеют.
Излом волны
Сияет аметистом,
Струистыми
Смарагдами огней…
О, эти сны
О небе золотистом!
О, пристани
Крылатых кораблей!..
1907
ОСЕНЬЮ
Рдяны краски,
Воздух чист;
Вьется в пляске
Красный лист, –
Это осень,
Далей просинь,
Гулы сосен,
Веток свист.
Ветер клонит
Ряд ракит,
Листья гонит
И вихрит
Вихрей рати,
И на скате
Перекати-
Поле мчит.
Воды мутит,
Гомит гам,
Рыщет, крутит
Здесь и там –
По нагорьям,
Плоскогорьям,
Лукоморьям
И морям.
Заверть пыли
Чрез поля
Вихри взвили,
Пепеля;
Чьи-то руки
Напружили,
Точно луки,
Тополя.
В море прянет –
Вир встает,
Воды стянет,
Загудет,
Рвет на части
Лодок снасти,
Дышит в пасти
Пенных вод.
Ввысь, в червленый
Солнца диск –
Миллионы
Алых брызг!
Гребней взвивы,
Струй отливы,
Коней гривы,
Пены взвизг…
1907
Коктебель
* * *
Поликсене С. Соловьевой
Над горестной землей –
пустынной и огромной,
Больной прерывистым
дыханием ветров,
Безумной полднями,
облитой кровью темной
Закланных вечеров, –
Свой лик, бессмертною
пылающий тоскою,
Сын старший Хаоса,
несешь ты в славе дня!
Пустыни времени
лучатся под стезею
Всезрящего огня.
Колючий ореол, гудящий
в медных сферах,
Слепящий вихрь креста
– к закату клонишь ты
И гасишь темный луч в
безвыходных пещерах
Вечерней пустоты.
На грани диких гор ты
пролил пурпур гневный,
И ветры – сторожа
покинутой земли –
Кричат в смятении, и
моря вопль напевный
Теперь растет вдали.
И стали видимы средь
сумеречной сини
Все знаки скрытые,
лежащие окрест:
И письмена дорог,
начертанных в пустыне,
И в небе числа звезд.
1907
* * *
Ек. Ал. Бальмонт
Возлюби просторы
мгновенья,
Всколоси их звонкую
степь,
Чтобы мигов легкие
звенья
Не спаялись в трудную
цепь.
Ах, как тяжко бремя
свободы,
Как темны просторы
степей!
Кто вернет темничные
своды
И запястья милых цепей?
Что рук не свяжете?
Ног не подкосите?
На темной пажити
Меня не бросите?
Не веют крылия
Живых вестей
Здесь, на развилии
Слепых путей.
Не зови того, кто
уходит,
Не жалей о том, что
прошло:
Дарит смерть, а жизнь
лишь уводит…
Позабудь и знак, и
число.
Ах, как дики эти излоги!
Как грустна вечерняя
муть!..
Но иди: в полях без
дороги
Пусть неверен будет твой
путь.
Край одиночества,
Земля молчания…
Сбылись пророчества,
Свершились чаянья.
Под синей схимою
Простерла даль
Неотвратимую
Печаль.
1908
Париж