* * *
Теперь я мертв. Я стал
строками книги
В твоих руках...
И сняты с плеч твоих
любви вериги,
Но жгуч мой прах...
Меня отныне можно в час
тревоги
Перелистать,
Но сохранят всегда твои
дороги
Мою печать.
Похоронил я сам себя в
гробницы
Стихов моих,
Но вслушайся – ты
слышишь пенье птицы?
Он жив – мой стих!
Не отходи смущенной
Магдалиной –
Мой гроб не пуст...
Коснись единый раз, на
миг единый
Устами уст.
19 марта 1910
Коктебель
* * *
Судьба замедлила сурово
На росстани лесных
дорог:
Я ждал и отойти не мог,
Я шел и возвращался
снова...
Смирясь, я все ж не
принимал
Забвенья холод неминучий
И вместе с пылью пепел
жгучий
Любви сгоревшей
собирал...
И с болью помнил профиль
бледный,
Улыбку древних змийных
губ –
Так сохраняет горный дуб
До новых почек лист свой
медный.
Февраль 1910
Коктебель
* * *
Себя покорно предавая
сжечь,
Ты в скорбный дол сошла
с высот слепою.
Нам темной было суждено
судьбою
С тобою на престол
мучений лечь.
Напрасно обоюдоострый
меч,
Смиряя плоть, мы клали
меж собою:
Вкусив от мук, пылали мы
борьбою
И гасли мы, как пламя
пчельных свеч...
Невольник жизни дольней
– богомольно
Целую край одежд твоих.
Мне больно
С тобой гореть, еще
больней – уйти.
Не мне и не тебе елей
разлуки
Излечит раны страстного
пути:
Минутна боль –
бессмертна жажда муки!
20 марта 1910
Коктебель
* * *
С тех пор как тяжкий
жернов слепой судьбы
Смолол незрелый колос
твоей любви,
Познала ты тоску слепых
дней,
Горечь рассвета и
сладость смерти.
Стыдом и страстью в
детстве ты крещена,
Для жгучей пытки избрана
ты судьбой!
Но в чресла уголь мой
тебе вжег
Неутолимую жажду жизни.
Не вольной волей ты
подошла ко мне
И обнажила тайны ночной
души,
Но боль моя твою сожгла
боль,
Пламя двойное сплелось,
как змеи.
Когда глубокой ночью я в
первый раз
Поверил правде
пристальных глаз твоих
И прочитал изгиб твоих
губ –
Древние тайны в душе
раскрылись.
И не на счастье нас
обручил рассвет,
И не на радость в жизнь
я призвал тебя –
И впредь раздельных нам
путей нет,
Два осужденных с единой
цепью.
1 марта 1910
Коктебель
* * *
Пурпурный лист на дне
бассейна
Сквозит в воде, и день
погас...
Я полюбил благоговейно
Текучий мрак печальных
глаз.
Твоя душа таит печали
Пурпурных снов и горьких
лет.
Ты отошла в глухие дали,
–
Мне не идти тебе вослед.
Не преступлю и не
нарушу,
Не разомкну условный
круг.
К земным огням слепую
душу
Не изведу для новых мук.
Мне не дано понять,
измерить
Твоей тоски, но не
предам –
И буду ждать, и буду
верить
Тобой не сказанным
словам.
26 января 1910
С.-Петербург
* * *
В неверный час тебя я
встретил,
И избежать тебя не мог:
Нас рок одним клеймом
отметил,
Одной погибели обрек.
И, не противясь темной
силе,
Что нас к одной тоске
вела,
Покорно, обнажив тела,
Обряд любви мы
сотворили.
Не верил в чудо смерти
жрец,
И жертва тайны не
страшилась,
И в кровь вино не
претворилось
Во тьме кощунственных
сердец.
И без смущенья, без
укора
На скучный ужас я глядел
Неискупимого позора
Погасших душ и вялых
тел.
1910
С.-Петербург
* * *
Раскрыв ладонь, плечо
склонила...
Я не видал еще лица,
Но я уж знал, какая сила
В чертах Венерина
кольца...
И раздвоенье линий воли
Сказало мне, что ты как
я,
Что мы в кольце одной
неволи –
В двойном потоке бытия.
И если суждены нам
встречи:
(Быть может, топоты
погонь?)
Я полюблю не взгляд, не
речи,
А только бледную ладонь.
3 декабря 1910
Москва
* * *
Обманите меня... но
совсем, навсегда...
Чтоб не думать – зачем,
чтоб не помнить – когда...
Чтоб поверить обману
свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в
темноте, наобум...
И не знать, кто пришел,
кто глаза завязал,
Кто ведет лабиринтом
неведомых зал,
Чье дыханье порою горит
на щеке,
Кто сжимает мне руку так
крепко в руке...
А очнувшись, увидеть
лишь ночь да туман...
Обманите и сами поверьте
в обман.
1911
* * *
Мой пыльный пурпур был в
лоскутьях,
Мой дух горел: я ждал
вестей,
Я жил на людных
перепутьях
В толпе базарных
площадей.
Я подходил к тому, кто
плакал,
Кто ждал, как я... Поэт,
оракул –
Я толковал чужие сны...
И в бледных бороздах
ладоней
Читал о тайнах глубины
И муках длительных
агоний.
Но не чужую, а свою
Судьбу искал я в снах
бездомных
И жадно пил из токов
темных,
Не причащаясь бытию.
И средь ладоней
неисчетных
Не находил еще такой,
Узор которой в знаках
четных
С моей бы совпадал
рукой.
8 февраля 1913
Москва
* * *
Я к нагорьям держу свой
путь
По полынным лугам, по
скату,
Чтоб с холма лицо
обернуть
К пламенеющему закату.
Жемчугами расшит покров
И венец лучей над горами
–
Точно вынос Святых Даров
Совершается в темном
храме.
Вижу к небу в лиловой
мгле
Возносящиеся ступени...
Кто-то сладко прильнул к
земле
И целует мои колени.
Чую сердца прерывный
звук
И во влажном степей
дыханьи
Жарких губ и знакомых
рук
Замирающие касанья.
Я ли в зорях венчанный
царь?
Я ли долу припал в
бессильи?
Осеняют земной алтарь
Огневеющие воскрылья...
9 июля 1913
<Коктебель>
* * *
«К тебе я пришел через
воды, –
Пернатый, гудящий в стремленьи».
– Не жившим не надо свободы...
«Рассек я змеиные
звенья,
Порвал паутинные
сети...»
– Что в жизни нежнее плененья?
«Скорее, мы будем, как
дети,
Кружиться, цветы
заплетая...»
– Мне, смертной, нет места на свете...
«Затихла зеркальность
морская...
Вечерние лебеди ясны,
Кренится бадья
золотая...»
– Как наручни смерти прекрасны!
10 февраля 1915
<Париж>
* * *
Я глазами в глаза
вникал,
Но встречал не иные
взгляды,
А двоящиеся анфилады
Повторяющихся зеркал.
Я стремился чертой и
словом
Закрепить преходящий
миг.
Но мгновенно плененный
лик
Угасает, чтоб вспыхнуть
новым.
Я боялся, узнав, забыть
–
Но познанию нет
забвенья.
Чтобы вечно сгорать и
быть –
Надо рвать без печали
звенья.
Я пленен в переливных
снах,
В завивающихся
круженьях,
Раздробившийся в
отраженьях,
Потерявшийся в зеркалах.
7 февраля 1915
Париж
* * *
Я быть устал среди
людей,
Мне слышать стало
нестерпимо
Прохожих свист и смех
детей...
И я спешу, смущаясь,
мимо,
Не подымая головы,
Как будто не привыкло
ухо
К враждебным ропотам
молвы,
Растущим за спиною
глухо;
Как будто грязи едкой
вкус
И камня подлого укус
Мне не привычны, не
знакомы...
Но чувствовать еще
больней
Любви незримые надломы
И медленный отлив
друзей,
Когда, нездешним сном
томима,
Дичась, безлюдеет душа
И замирает, не дыша,
Клубами жертвенного
дыма.
8 июля 1913
<Коктебель>
* * *
Как некий юноша, в
скитаньях без возврата
Иду из края в край и от
костра к костру...
Я в каждой девушке
предчувствую сестру
И между юношей ищу
напрасно брата.
Щемящей радостью душа
моя объята;
Я верю в жизнь и в сон,
и в правду, и в игру,
И знаю, что приду к
отцовскому шатру,
Где ждут меня мои, и где
я жил когда-то.
Бездомный долгий путь
назначен мне судьбой...
Пускай другим он чужд...
я не зову с собой, –
Я странник и поэт,
мечтатель и прохожий.
Любимое со мной.
Минувшего не жаль.
А ты, что за плечом, –
со мною тайно схожий, –
Несбыточной мечтой
сильнее жги и жаль!
7 февраля 1913
<Коктебель>
* * *
Ступни горят. В пыли
дорог душа...
Скажи: где путь к невидимому
граду?
– Остановись. Войди в
мою ограду
И отдохни. И слушай, не
дыша,
Как ключ журчит, как
шелестят вершины
Осокорей, звенят в воде
кувшины...
Учись внимать молчанию
садов,
Дыханью трав и запаху
цветов.
Январь 1910
* * *
И было так, как будто
жизни звенья
Уж были порваны...
успокоенье
Глубокое... и медленный
отлив
Всех дум, всех сил... Я
сознавал, что жив,
Лишь по дыханью трав и
повилики.
Восход Луны встречали
чаек клики...
А я тонул в холодном
лунном сне,
В мерцающей лучистой
глубине,
И на меня из влажной
бездны плыли
Дожди комет, потоки
звездной пыли...
5 июля 1913
<Коктебель>
* * *
Я, полуднем объятый,
Точно терпким вином,
Пахну солнцем и мятой,
И звериным руном.
Плоть моя осмуглела,
Стан мой крепок и туг,
Потом горького тела
Влажны мускулы рук.
В медно-красной пустыне
Не тревожь мои сны –
Мне враждебны рабыни
Смертно-влажной Луны:
Запах лилий и гнили,
И стоячей воды,
Дух вербены, ванили
И глухой лебеды.
10 апреля 1910
Коктебель
* * *
Дети солнечно-рыжего
меда
И коричнево-красной
земли –
Мы сквозь ночь во плоти
проросли,
И с огнем наша сродна
природа.
Корни наши простерты в
высоты,
А цветы припадают к
земле.
Неустанно мы строим во
мгле
Наших тел шестигранные
соты.
В улье неба века и века
Мы, как пчелы у чресл
Афродиты,
Вьемся, солнечной пылью
повиты,
Над огнем золотого
цветка.
<Январь> 1910
С.-Петербург
НАДПИСИ
1
Еще не отжиты связавшие
нас годы,
Еще не пройдены
сплетения путей...
Вдвоем, руслом одним, не
смешивая воды,
Любовь и ненависть текут
в душе моей.
2
В горькой купели земли
крещены мы огнем и тоскою:
Пепел сожженной любви
тлеет в кадильнице дня.
3
Вместе в один водоем
поглядим ли мы осенью поздней –
Сблизятся две головы –
три отразятся в воде.
<1910>
* * *
Я верен темному завету:
«Быть всей душой в
борьбе!»
Но
Змий,
Что в нас посеял волю к
свету,
Велев любить, сказал:
«Убий».
Я не боюсь земной
печали:
Велишь убить, – любя,
убью.
Кто раз упал в твои
спирали –
Тем нет путей к небытию.
Я весь внимающее ухо,
Я весь застывший полдень
дня.
Неистощимо семя духа,
И плоть моя – росток
огня:
Пусть капля жизни в море
канет –
Нерастворимо в смерти
«Я»,
Не соблазнится плоть
моя,
Личина трупа не обманет,
И не иссякнет бытие
Ни для меня, ни для
другого:
Я был, я есмь, я буду
снова!
Предвечно странствие
мое.
11 июля 1910
<Коктебель>
* * *
Замер дух – стыдливый и
суровый,
Знаньем новой истины
объят...
Стал я ближе плоти,
больше людям брат.
Я познал сегодня ночью
новый
Грех... И строже стала
тишина –
Тишина души в провалах
сна...
Чрез желанье, слабость и
склоненье,
Чрез приятье жизненных
вериг –
Я к земле доверчивей
приник.
Есть в грехе великое
смиренье:
Гордый дух да не осудит
плоть!
Через грех взыскует
тварь Господь.
5 января 1912
<Париж>
ПЕЩЕРА
Сперва мы спим в
пурпуровой Пещере,
Наш прежний лик глубоко
затая:
Для духов в тесноту
земного бытия
Иные не раскрыты двери.
Потом живем... Минуя
райский сад,
Спешим познать всю
безысходность плоти;
В замок влагая ключ,
слепые, в смертном поте,
С тоской стучимся мы
назад...
О, для чего с такою
жадной грустью
Мы в спазмах тел палящих
ищем нег,
Устами льнем к устам и
припадаем к устью
Из вечности текущих рек?
Нам путь закрыт к
предутренней Пещере:
Сквозь плоть нет выхода
– есть только вход.
А кто-то, за стеной, волнуется
и ждет...
Ему мы открываем двери.
Не мы, а он возжаждал
видеть твердь!
И наша страсть – полет
его рожденья...
Того, кто в ласках тел
не ведал утоленья,
Освобождает только
смерть!
31 августа 1915
<Биарриц>
МАТЕРИНСТВО
Мрак... Матерь... Смерть...
созвучное единство...
Здесь рокот внутренних
пещер,
Там свист серпа в
разрывах материнства:
Из мрака – смерч,
гуденье дремных сфер.
Из всех узлов и вязей
жизни – узел
Сыновности и материнства
– он
Теснее всех и туже
напряжен:
Дверь к бытию Водитель Жизни
сузил.
Я узами твоих кровей
томим,
А ты, о мать, – найду ль
для чувства слово?
Ты каждый день меня
рождаешь снова
И мучима рождением моим.
Кто нас связал и бросил
в мир слепыми?
Какие судьбы нами
расплелись?
Как неотступно требуешь
ты: «Имя
Свое скажи мне! Кто ты?
назовись».
Не помню имени... но
знай: не весь я
Рожден тобой, и есть
иная часть,
И судеб золотые
равновесья
Блюдет Вершительная
власть.
Свобода и любовь в душе
неразделимы,
Но нет любви, не
налагавшей уз...
Тягло земли – двух
смертных тел союз...
Как вихри, мы сквозь
вечности гонимы.
Кто возлюбил другого для
себя,
Плоть возжелав для плоти
без возврата,
Тому в свершении
расплата:
Чрез нас родятся те,
кого, любя,
Связали мы желаньем
неотступным.
Двойным огнем ты
очищалась, мать, –
Свершая все, что смела
пожелать,
Ты вознесла в слияньи
целокупном
В себе самой
возлюбленную плоть...
Но как прилив сменяется
отливом,
Так с этих пор твой
каждый день Господь
Отметил огненным
разрывом.
Дитя растет, и в нем
растет иной,
Не женщиной рожденный,
непокорный,
Но связанный твоей
тоской упорной –
Твоею вязью родовой.
Я знаю, мать, твой
каждый час – утрата.
Как ты во мне, так я в
тебе распят.
И нет любви твоей
награды и возврата,
Затем что в ней самой –
награда и возврат!
8 июля 1917
<Коктебель>
* * *
Отроком строгим бродил я
По терпким долинам
Киммерии печальной,
И дух мой незрячий
Томился
Тоскою древней земли.
В сумерках, в складках
Глубоких заливов
Ждал я призыва и знака,
И раз пред рассветом,
Встречая восход Ориона,
Я понял
Ужас ослепшей планеты,
Сыновностъ свою и
сиротство...
Бесконечная жалость и
нежность
Переполняют меня.
Я безысходно люблю
Человеческое тело. Я
знаю
Пламя,
Тоскующее в
разделенности тел.
Я люблю держать в руках
Сухие горячие пальцы
И читать судьбу человека
По линиям вещих ладоней.
Но мне не дано радости
Замкнуться в любви к
одному:
Я покидаю всех и никого
не забываю.
Я никогда не нарушил
того, что растет;
Не сорвал ни разу
Нераспустившегося
цветка:
Я снимаю созревшие
плоды,
Облегчая отягощенные
ветви.
И если я причинял боль,
То потому только,
Что жалостлив был в те
мгновенья,
Когда надо быть
жестоким,
Что не хотел заиграть до
смерти тех,
Кто, прося о пощаде,
Всем сердцем молили
О гибели...
1911
* * *
Склоняясь ниц, овеян
ночи синью,
Доверчиво ищу губами я
Сосцы твои, натертые
полынью,
О, мать-земля!
Я не просил иной судьбы
у неба,
Чем путь певца: бродить
среди людей
И растирать в руках
колосья хлеба
Чужих полей.
Мне не отказано ни в
заблужденьях,
Ни в слабости, и много
раз
Я угасал в тоске и в
наслажденьях,
Но не погас.
Судьба дала мне в жизни
слишком много;
Я ж расточал, что было
мне дано:
Я только гроб, в котором
тело Бога
Погребено.
Добра и зла не зная
верных граней,
Бескрылая изнемогла
мечта...
Вином тоски и хлебом испытаний
Душа сыта.
Благодарю за
неотступность боли
Путеводительной: я в ней
сгорю.
За горечь трав земных,
за едкость соли –
Благодарю.
7 ноября 1910
<Москва>