ОТШЕДШИМ
Здесь тихо и светло.
Смотри, я подойду
И в этих камышах увижу
все, что мило.
Осиротел мой пруд. Но
сердце не остыло.
В нем все отражено – и
возвращений жду.
Качаются и зеленеют
травы.
Люблю без слов
колеблемый камыш.
Все, что ты знал,
веселый и кудрявый,
Одной мечтой найдешь и
возвратишь.
Дождусь ли здесь
условленного знака,
Или уйду в ласкающую
тень, –
Заря не перейдет, и не
погаснет день.
Здесь тихо и светло. В
душе не будет мрака.
Она перенесла – и
смотрит сквозь листву
В иные времена – к иному
торжеству.
22 января 1903
* * *
Днем за нашей стеной
молчали, –
Кто-то злой измерял свою
совесть.
И к вечеру мы услыхали,
Как раскрылась странная
повесть.
Вчера еще были объятья,
Еще там улыбалось и
пело.
По крику, по шороху
платья
Мы узнали свершенное
дело.
Там в книге открылась
страница,
И ее пропустить не
смели...
А утром узнала столица
То, о чем говорили
неделю...
И все это – здесь, за
стеною,
Где мы так привыкли к
покою!
Какой же нам-то ценою
Досталось счастье с
тобою!
29 января 1903
* * *
Никто не умирал. Никто
не кончил жить.
Но в звонкой тишине
блуждали и сходились.
Вот близятся, плывут...
черты определились...
Внезапно отошли – и их
не различить.
Они – невдалеке. Одна и
та же нить
Связует здесь и там; лишь два пути открылись:
Один – безбурно ждать и
юность отравить,
Другой – скорбеть о том,
что пламенно молились...
Внимательно следи.
Разбей души тайник:
Быть может, там мелькнет
твое же повторенье...
Признаешь ли его,
скептический двойник?
Там – в темной глубине –
такое же томленье
Таких же нищих душ и
безобразных тел:
Гармонии безрадостный
предел.
12 марта 1903
* * *
Все тихо на светлом лице.
И росистая полночь тиха.
С немым торжеством на
лице
Открываю грани стиха.
Шепчу и звеню, как
струна.
То – ночные цветы – не
слова.
Их росу убелила луна
У подножья Ее торжества.
19 марта 1903
* * *
Нет, я не отходил. Я
только тайны ждал
И был таинственно
красив, как ожиданье.
Но Ты не приняла
вечернего молчанья,
Когда я на заре Тебя
лишь различал.
Ты бурно вознесла
Единственную Весть,
Непобедимую Зарницу
Откровений...
Ты, в сумрак отойдя,
Сама не можешь счесть
Разбросанных лучей Твоих
Преображений!
2 апреля 1903
С-Петербург
(ПРИ
ПОСЫЛКЕ БЕЛОЙ АЗАЛИИ)
Вот они – белые звуки
Девственно-горних
селений...
Девушки бледные руки,
Белые сказки забвений...
Медленно шла от вечерни,
Полная думы вчерашней...
У колокольни вечерней
Таяли белые башни...
Белые башни уплыли,
Небо горит на рассвете.
Песню цветы разбудили –
Песню о белом
расцвете...
5 апреля 1903. Пасха
* * *
Кто заметил огненные
знаки,
Не уйдет безмолвный
прочь.
Ты светла – и в светлом
зраке
Отражаешь ночь.
Есть молчанье –
тягостное горе,
Вздохи сердца у закрытых
врат.
Но в моем молчаньи –
зори
Тают и горят.
Ты взойдешь в моей немой
отчизне
Ярче всех других светил
И – поймешь, какие жизни
Я в Тебе любил.
13 апреля 1903
* * *
Мой остров чудесный
Средь моря лежит.
Там в чаще древесной
Повесил я щит.
Пропал я в морях
На неясной черте.
Но остался мой страх
И слова на щите.
Когда моя месть
Распевает в бою,
Можешь, Дева, прочесть
Про душу мою.
Можешь Ты увидать,
Что Тебя лишь страшусь
И, на черную рать
Нападая, молюсь!
24 апреля 1903
* * *
Нам довелось еще
подняться,
Не раз упав, не раз
устав,
Опять дышать и
разгораться
Свершенностью забытых
трав.
Взойдя на пыл грядущей
пашни,
Подкравшись к тающей
дали,
Почуял дух простор
вчерашний,
Давно утраченный в пыли.
Еще не время ставить
терем,
Еще красавица не здесь,
Но мы устроим и измерим
Весной пылающую весь.
В зеленом сумраке
готова,
Как зданья нового
скелет,
Неколебимая основа
Вчерашних незабытых лет.
На переходах легких
лестниц
Горят огни, текут труды.
Здесь только ждут
последних вестниц
О восхождении звезды...
2 мая 1903
Поле за Петербургом
* * *
Моя сказка никем не
разгадана,
И тому, кто приблизится
к ней,
Станет душно от синего
ладана,
От узорных лампадных
теней.
Безответное чуждым не скажется,
Я открою рекущим: Аминь.
Только избранным пояс
развяжется,
Окружающий чресла
богинь.
Я открою ушедшим в
познание,
Опаленным в горниле
огня,
Кто придет на ночное
Свидание
На исходе четвертого дня.
8 мая 1903
* * *
Разбушуются бури, прольются
дожди,
Разметут и размоют пути.
Нас, разбитых, заменят
иные вожди,
Чтоб иными путями вести.
Так уходят года, за
годами века, –
То же золото милой косы.
О, изменник, пойми эту
прелесть цветка,
Этот сон неизменной
красы!
Ты – чужой для меня – и другая весна
Для тебя, мой судья,
суждена.
Но пойми, как отрадно из
смертного сна
Услыхать про свои знамена!
Весна 1903
* * *
Если только она подойдет
–
Буду ждать, буду
ждать...
Голубой, голубой
небосвод...
Голубая спокойная гладь.
Кто прикликал моих
лебедей?
Кто над озером бродит,
смеясь?
Неужели средь этих людей
–
Незаметно Заря занялась?
Все равно – буду ждать,
буду ждать...
Я один, я в толпе, я,
как все...
Окунусь в безмятежную
гладь –
И всплыву в лебединой
красе.
3 июня 1903
Bad Nauheim
* * *
Очарованный вечер мой
долог,
И внимаю журчанью струи,
Лег туманов белеющий
полог
На зеленые нивы Твои.
Безотрадному сну я не
верю,
Погрузив мое сердце в
покой...
Скоро жизнь мою бурно
измерю
Пред неведомой встречей
с Тобой...
Чьи-то очи недвижно и
длинно
На меня сквозь деревья
глядят.
Все, что в сердце,
по-детски невинно
И не требует страстных
наград.
Все, что в сердце,
смежило ресницы,
Но, едва я заслышу:
«Лети», –
Полечу я с восторгами
птицы,
Оставляющей перья в
пути...
11 июня 1903
Bad Naиheim
* * *
Я живу в пустыне.
Нынче, как вчера.
Василек мой синий,
Я твоя сестра.
Низкие поклоны
Мне кладут цветы.
На меже зеленой
Князь мой, милый, ты.
Милый мой, не скрою,
Что твоя, твоя...
Не дает покою
Думушка моя.
Друг мой, князь мой
милый
Пал в чужом краю.
Над его могилой
Песни я пою.
24-28 июня 1903
ЗАКЛИНАНИЕ
Луна взошла. На вздох
родимый
Отвечу вздохом
торжества,
И сердце девушки любимой
Услышит страстные слова.
Слушай! Повесила дева
Щит на высоком дубу,
Полная страстного гнева,
Слушает в далях трубу.
Юноша в белом – высоко
Стал на горе и трубит.
Вспыхнуло синее око,
Звук замирает – летит...
Полная гневной тревоги
Девушка ищет меча...
Ночью на горной дороге
Падает риза с плеча...
Звуки умолкли так близко...
Ближе! Приди! Отзовись!
Ризы упали так низко...
Юноша! Ниже склонись!..
Луна взошла. На вздох
любимой
Отвечу вздохом
торжества,
И сердце девы нелюдимой
Услышит страстные слова.
Июнь 1903
Bad Nauheim
* * *
Мои грехи тяжеле бед
Перед Тобой, моя Душа.
Когда был жив мой старый
дед,
Я был задумчивей пажа.
Но деды старые ушли,
И я оплакал каждый гроб.
Сегодня жницы принесли,
Как в старину, последний
сноп.
И вновь с заржавленным
серпом
Старуха стала у крыльца,
Как встарь, когда я был
пажом
Без обручального кольца.
Когда я был тоскливей
дня,
Когда улыбка мне не шла,
Когда Ты встретила меня
И, безответная, прошла.
Когда все те, кто ныне
там,
Печально доживали здесь,
Когда мне был единый
храм –
Суровый дол, немая весь.
18 июля 1903
* * *
Поет мой день, будя
ответы
В сердцах, приявших
торжество.
Уже зловещая комета
Смутилась заревом его.
Она бежит стыдливым
бегом,
Оставив красную черту,
И гаснет над моим
ночлегом
В полуразрушенном скиту.
8 августа 1903
* * *
Я мог бы ярче просиять,
Оставив след на синей
влаге.
Но в тихо-сумрачном
овраге
Уже струится благодать.
И буду верен всем
надеждам.
Приму друзей, когда
падут.
Пусть в тихом сне к моим
одеждам
Они, избитые, прильнут.
Но эта Муза не выносит
Мечей, пронзающих врага:
Она косою мирной косит
Головку сонного цветка.
15 сентября 1903
ОТВЕТ
С. М. Соловьеву
Сквозь тонкий пар
сомнения
Смотрю в голубоватый
сон.
В твоих словах – веления
И заповедь святых
времен.
Когда померкнут звонкие
Раздумья трехвенечных
снов,
Совьются нити тонкие
Немеркнущих осенних
слов.
Твои слова – любимый
клик,
Спокойный зов к осенним
дням,
Я их люблю – и я привык
Внимать и верить
глубинам.
Но сам – задумчивей, чем
был,
Пою и сдерживаю речь.
Мой лебедь здесь, мой
друг приплыл
Мою задумчивость беречь.
19 сентября 1903
С-Петербург
* * *
Спустись в подземные
ущелья,
Земные токи разбуди,
Спасай, спасай твое
веселье,
Спасай ребенка на груди!
Уж поздно. На песке
ложбины
Лежит, убита горем,
мать...
Холодный ветер будет в
спину
Тебе, бегущему,
хлестать!
Но ты беги! Спасай
ребенка,
Прижав к себе, укутав в
плащ!
И равномерным бегом –
звонко
Буди, буди, нагорный
хрящ!
Успеешь добежать до
срока,
Покинув горестную мать,
И на скале, от всех
далекой,
Ему – ребенку – имя
дать!
21 ноября 1903
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПОРА
И. Д. Менделееву
Ты кормчий – сам,
учитель – сам.
Твой путь суров. Что
толку в этом?
А я служу Ее зарям,
Моим звездящимся обетам.
Я изменений сон люблю,
Открытый ветру в час
блужданий.
Изменник сам – не
истреблю
Моих задумчивых гаданий.
Ты также грезишь над
рулем,
Но ветх твой челн, старо
кормило,
А мы в урочный час
придем –
И упадет твое ветрило.
Скажи, когда в лазури
вдруг
Заплещут Ангелы крылами,
Кто первый выпустит из
рук
Свое трепещущее знамя?
2 декабря 1903
* * *
Протянуты поздние нити
минут,
Их все сосчитают и нам
отдадут.
«Мы знаем, мы знаем
начертанный круг».
Ты так говорила, мой
Ангел, мой Друг.
Судьбой назвала и
сказала: «Смотри,
Вот только: от той до
последней зари.
Пусть ходит, тревожит,
колеблет ночник
Твой бледный, твой
серый, твой жалкий двойник,
Все нити в Одной
Отдаленной Руке,
Все воды в одном голубом
роднике,
И ты не поднимешь ни
края завес,
Скрывающих ужас
последних небес».
Я знаю, я помню, ты так
мне велишь,
Но ты и сама эти ночи не
спишь,
И вместе дрожим мы с
тобой по ночам,
И слушаем сказки, и
верим часам...
Мы знаем, мы знаем,
подруга, поверь:
Отворится поздняя,
древняя дверь,
И Ангел Высокий отворит
гробы,
И больше не будет
соблазна судьбы.
28 декабря 1903
* * *
Я кую мой меч у порога.
Я опять бесконечно
люблю.
Предо мною вьется
дорога.
Кто пройдет – того я
убью.
Только ты не пройди, мой
Глашатай.
Ты вчера промелькнул на
горе.
Я боюсь не Тебя, а
заката.
Я – слепец на вечерней
заре.
Будь Ты Ангел – Тебя не
узнаю
И смертельной сталью
убью:
Я сегодня наверное чаю
Воскресения мертвых в
раю.
28 декабря 1903
НЕОКОНЧЕННАЯ
ПОЭМА
(Bad Nauheim. 1897-1903)
1
Я видел огненные знаки
Чудес, рожденных на
заре.
Я вышел – пламенные маки
Сложить на горном
алтаре.
Со мною утро в дымных
ризах
Кадило в голубую твердь.
И на уступах, на
карнизах
Бездымно испарялась
смерть.
Дремали розовые башни,
Курились росы в вышине.
Какой-то призрак – сон
вчерашний –
Кривлялся в голубом
окне.
Еще мерцал вечерний хаос
–
Восторг, достигший
торжества, –
Но все, что в пурпур
облекалось,
Шептало белые слова.
И жизнь казалась смутной
тайной...
Что в утре раннем,
полном сна,
Я вскрыл, мудрец
необычайный,
Чья усмехнулась глубина?
2
Там на горах белели
виллы,
Алели розы в цепком сне.
И тайна смутно нисходила
Чертой, в горах неясной
мне.
О, как в горах был
воздух кроток!
Из парка бешено взывал
И спорил с грохотом
пролеток
Веками стиснутый хорал.
Там – к исцеляющим
истокам
Увечных кресла
повлеклись,
Там – в парке, на лугу
широком,
Захлопал мяч и
lawn-tennis.
Там – нить железная
гудела,
И поезда вверху, внизу
Вонзали пламенное тело
В расплавленную бирюзу.
И в двери, в окна
пыльных зданий
Врывался крик продавщика
Гвоздик и лилий, роз и
тканей,
И cartes postales, и kodak'a.
3
Я понял: шествие
открыто, –
Узор явлений стал
знаком.
Но было смутно, было
слито,
Терялось в небе голубом.
Она сходила в час
веселый
На городскую суету.
И тихо возгорались долы,
Приемля горную мечту...
И в диком треске, в
зыбком гуле
День уползал, как сонный
змей...
Там счастью в очи не
взглянули
Миллионы сумрачных
людей.
4
Ее огнем, ее Вечерней
Один дышал я на горе,
А город грохотал
безмерней
На возрастающей заре.
Я шел свободный,
утоленный...
А день в померкшей
синеве
Еще вздыхал,
завороженный,
И росы прятались в
траве.
Они сверкнут заутра
снова,
И встанет Горная – средь
роз,
У склона дымно-голубого,
В сиянии золотых
волос...
8-12 мая 1904
АНДРЕЮ
БЕЛОМУ
Ты открывал окно. Туман
Гасил свечу.
Я был в ту ночь от счастья
пьян
И я молчу.
О, я не мог тебе помочь!
Я пел мой стих...
И снова сон, и снова
ночь,
Но сны – черней твоих. –
Но где же ложь? Один
обман
Мой факел задувал.
Когда ты пил ночной
туман,
Когда я ликовал. –
Лето 1904
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
ПЕСНЯ
Спят луга, спят леса,
Пала Божия роса,
В небе звездочки горят,
В речке струйки говорят,
К нам в окно луна
глядит,
Малым детям спать велит:
«Спите, спите, поздний
час,
Завтра брат разбудит
вас.
Братний в золоте кафтан,
В серебре мой сарафан,
Встречу брата и пойду,
Спрячусь в Божием саду,
А под вечер брат уснет
И меня гулять пошлет.
Сладкий сон вам пошлю,
Тихой сказкой усыплю,
Сказку сонную скажу,
Как детей сторожу...
Спите, спите, спать
пора.
Детям спится до утра...»
25 сентября 1904
ВОЙНА
Вот поднялась. В
железных лапах
Визжит кровавой смерти
весть.
В горах, в долинах, на
этапах
Щетиной заметалась
месть.
Не в силах мстительная
гордость
Противостать тому
кольцу,
Чьи равнодушие и
твердость
Встречают смерть лицом к
лицу.
И вот в парах и тучах
тучных,
Гремя вблизи, свистя
вдали,
Она краями крыльев
звучных
Пускает кó дну корабли.
Но в воплях исполинской
бури,
В мечте бойца, в его
крови,
Одушевительница фурий –
Она вздыхает о Любви.
28 мая 1905
* * *
Ночью пыльной легла
Девушка в белый гроб.
Ночью встала белая мгла,
Никто не расслышал слов.
В словах шелестела муть,
На словах почивала сонь.
Только призраком белый
конь
Мог в тумане гривой
взмахнуть.
И означился в небе
раствóренном
Проходящий шагом
ускоренным
В голубом, голубом
Закрыто лицо щитом.
Тогда кто-то встал за
столом
И сказал: Самовар!
Принесли паровое золото,
Расставили белые чашки
И стали хлебать и
гордиться.
Лето 1905
ПОДРАЖАНИЕ
Сновидец в розовой дремé
Ты – опрокинутый над
бездной –
И долу грезой бесполезной
Поникший кормщик на
корме.
Так двойники – свершений
нить –
Во мраке дня тоскуя
рыщут
И двое – бесполезно ищут
Друг друга в Третьем
воплотить.
7 июля 1905
* * *
Я сойду и намечу
Мой вечерний путь.
Выходи навстречу –
В высоте отдохнуть.
Полюби мои зори –
Знак моей любви.
И в свободное море
Навсегда плыви.
Я сойду и раскину
Заревой небосклон,
Я тебя отодвину
Навсегда в мой сон.
Так и будешь реять
В догорающем дне,
Так и будешь веять
В тишине.
Осень 1905
* * *
Все так же бродим по
земле –
Ты – Ангел, спящий
непробудно,
А я – незнающий и
скудный,
В твоем завернутый
крыле.
Слепец ведет с собой
слепца,
Но чаще вкруг мелькают
стрелы,
И я рукой оторопелой
Храню взаимные сердца.
Но, если Ангел-лебедь
никнет,
Что я могу в его крыле?
Стрела отыщет и
проникнет
И пригнетет к родной
земле.
Но будем вместе. Лебедь
сонный
И я – повержен вслед за
ним –
Как дым кадильный,
благовонный,
К началам взнесшийся
своим.
17 октября 1905
УЧИТЕЛЬ
Кончил учитель урок,
Мирно сидит на крылечке.
Звонко кричит пастушок.
Скачут барашки, овечки.
Солнце за горку ушло,
Светит косыми лучами.
В воздухе сыро, тепло,
Белый туман за прудами.
Старый учитель сидит, –
Верно, устал от работы:
Завтра ему предстоит
Много трудов и заботы.
Завтра он будет с утра
Школить упрямых ребяток,
Чтобы не грызли пера
И не марали тетрадок.
Стадо идет и пылит,
Дети за ним –
врассыпную.
Старый учитель сидит,
Голову клонит седую.
1-10 февраля 1906
СНЕГ ДА
СНЕГ
Снег да снег. Всю избу
занесло.
Снег белеет кругом по
колено.
Так морозно, светло и
бело!
Только черные, черные
стены...
И дыханье выходит из губ
Застывающим в воздухе
паром.
Вон дымок выползает из
труб;
Вон в окошке сидят с
самоваром;
Старый дедушка сел у
стола,
Наклонился и дует на
блюдце;
Вон и бабушка с печи сползла,
И кругом ребятишки
смеются.
Притаились ребята,
глядят,
Как играет с котятами
кошка...
Вдруг ребята пискливых
котят
Побросали обратно в
лукошко...
Прочь от дома на снежный
простор
На салазках они
покатили.
Оглашается криками двор
–
Великана из снега
слепили!
Палку в нос, провертели
глаза
И надели лохматую шапку.
И стоит он, ребячья
гроза, –
Вот возьмет, вот ухватит
в охапку!
И хохочут ребята,
кричат,
Великан у них вышел на
славу!
А старуха глядит на
внучат,
Не перечит ребячьему
нраву.
1-10 февраля 1906
ВЕТХАЯ
ИЗБУШКА
Ветхая избушка
Вся в снегу стоит.
Бабушка-старушка
Из окна глядит.
Внукам-шалунишкам
По колено снег.
Весел ребятишкам
Быстрых санок бег...
Бегают, смеются,
Лепят снежный дом,
Звонко раздаются
Голоса кругом...
В снежном доме будет
Резвая игра...
Пальчики застудят, –
По домам пора!
Завтра выпьют чаю,
Глянут из окна, –
Ан, уж дом растаял,
На дворе – весна!
1-10 февраля 1906
* * *
Как наши окна были
близко!
Я наблюдал, когда она,
Задумчивая, в кресле
низком,
Смотрела в небо из окна,
Когда молилась иль
грустила,
Была тиха иль весела, –
Все предо мною
проходило,
И жизнь моя была светла.
И чтó теперь! Из тучи
душной
На небесах забил набат,
И в окнах девушки
воздушной
Запрыгал, заметался
град.
И я услышал голос шумный
И, подойдя к окну,
внимал
И голос воли
безраздумной
В весенней песне угадал.
1906
РОЖДЕСТВО
Звонким колокол ударом
Будит зимний воздух.
Мы работали не даром,
Будет светел отдых.
Серебрится легкий иней
Около подъезда.
Серебристые на синей,
Ясной тверди звезды.
Как прозрачен,
белоснежен
Блеск узорных окон!
Как пушист и мягко нежен
Золотой твой локон!
Как тонка ты в красной
шубке
С бантиком в косице!
Засмеешься – вздрогнут
губки,
Задрожат ресницы.
Веселишь ты всех
прохожих –
Молодых и старых,
Некрасивых и пригожих,
Толстых и поджарых.
Подивятся, улыбнутся,
Поплетутся дале,
Будто вовсе, как смеются
Дети, не видали.
И пойдешь ты дальше с
мамой
Покупать игрушки
И рассматривать за рамой
Звезды и хлопушки...
Сестры будут куклам
рады,
Братья просят пушек,
А тебе совсем не надо
Никаких игрушек.
Ты сама нарядишь елку
В звезды золотые
И привяжешь к ветке
колкой
Яблоки большие,
Ты на елку бусы кинешь,
Золотые нити.
Ветки крепкие
раздвинешь,
Крикнешь: – Посмотрите!
Крикнешь ты, поднимешь
ветку
Тонкими руками...
А уж там смеется дедка
С белыми усами!
7 ноября 1906
ЗАЙЧИК
Маленькому зайчику
На сырой ложбинке
Прежде глазки тешили
Белые цветочки...
Осенью расплакались
Тонкие былинки,
Лапки наступают
На желтые листочки.
Хмурая, дождливая
Наступила осень,
Всю капусту сняли,
Нечего украсть.
Бедный зайчик прыгает
Возле мокрых сосен,
Страшно в лапы волку
Серому попасть...
Думает о лете,
Прижимает уши,
На небо косится –
Неба не видать...
Только б потеплее,
Только бы посуше...
Очень неприятно
По воде ступать!
1906
НЕНУЖНАЯ
ВЕСНА
1
Отсеребрилась;
отзвучала...
И вот из-за домов,
пьяна,
В пустую комнату стучала
Ненужно ранняя весна.
Она сера и неумыта,
Она развратна до конца.
Как свиньи тычатся в
корыта,
Храпит у моего крыльца.
И над неубранной
постелью
Склонилась, давит мне на
грудь,
И в сердце, смятое
метелью,
Бесстыдно хочет
заглянуть.
Ну, что же! стисну зубы,
встречу
И, выбрав хитрый, ясный
миг,
Ее заклятьем изувечу
И вырву пожелтелый клык!
Пускай трясет визгливым
рылом:
Зачем непрошеной вошла,
Куда и солнце не
входило,
Где ночь метельная
текла!
2
В глазах ненужный день
так ярок,
Но в сердце неотлучно –
ночь.
За красоту мою – в
подарок
Старуха привела мне
дочь.
«Вот, проводи с ней дни
и ночи:
Смотри, она стройна, как
та.
Она исполнит все, что
хочешь:
Она бесстыдна и проста».
Смотрю. Мой взор –
слепой и зоркий.
«Она красива, дочь твоя.
Вот, погоди до Красной
Горки:
Тогда с ней повенчаюсь
я».
3
Зима прошла. Я болен.
Я вновь в углу, средь
книг.
Он кажется доволен,
Досужий мой двойник.
Да мне-то нет досуга
Болтать про всякий
вздор.
Мы поняли друг друга?
Ну, двери на запор.
Мне гости надоели.
Скажите, что грущу.
А впрочем, на неделе –
Лишь одного впущу:
Того, кто от занятий
Утратил цвет лица,
И умер от заклятий
Волшебного кольца.
18 марта 1907
* * *
В темной комнате ты
обесчещена,
Светлой улице ты
предана.
Ты идешь, красивая
женщина,
Ты пьяна.
Шлейф ползет за тобой и
треплется,
Как змея, умирая в
пыли...
Видишь ты, в нем жизнь
еще теплится?
Запыли!
(Апрель (?) 1907)
* * *
Ты пробуждалась утром
рано
И покидала милый дом.
И долго, долго из тумана
Копье мерцало за холмом.
А я, чуть отрок, слушал
толки
Про силу дивную твою,
И шевелил мечей осколки,
Тобой разбросанных в
бою.
Довольно жить в разлуке
прежней –
Не выйдешь из дому с
утра.
Я все влюбленней и
мятежней
Смотрю в глаза твои,
сестра!
Учи меня дневному бою –
Уже не прежний отрок я,
И миру тесному открою
Полет свободного копья!
(Апрель-май (?) 1907)
* * *
Сырое лето. Я лежу
В постели – болен. Что-то
подступает
Горячее и жгучее в
груди.
А на усадьбе, в тéнях
светлой ночи,
Собаки с лаем носятся
вкруг дома.
И меж своих – я сам не
свой. Меж кровных
Бескровен – и не знаю
чувств родства.
И люди опостылели
немногим
Лишь меньше, чем убитый
мной комар.
И свечкою давно озарено
То место в книжке, где
профессор скучный,
Как ноющий комар, – поет
мне в уши,
Что женщина у нас
угнетена
И потому сходна судьбой
с рабочим.
Постой-ка! Вот портрет:
седой профессор
Прилизанный, умытый,
тридцать пять
Изданий книги выпустивший!
Стой!
Ты говоришь, что угнетен
рабочий?
Постой: весной я видел
смельчака,
Рабочего, который смело
на смерть
Пойдет – и с ним –
друзья. И горны замолчат,
И остановятся работы
разом
На фабриках. И жирный
фабрикант
Поклонится рабочим в
ноги. – Стой!
Ты говоришь, что женщина
– раба?
Я знаю женщину. В ее
душе
Был сноп огня. В походке
ветер.
В глазах – два моря
скорби и страстей.
И вся она была из легкой
персти –
Дрожащая и гибкая. Так
вот,
Профессор, четырех
стихий союз
Был в ней одной. Она
могла убить, –
Могла и воскресить. А
ну-ка, (?) ты
Убей, и воскреси потом!
Не можешь?
А женщина с рабочим
могут.
20 июня 1907
ПЕСЕЛЬНИК
Там за лесом
двадцать девок
Расцветало
краше дня.
Сергей Городецкий
Я – песельник. Я девок
вывожу
В широкий хоровод. Я с ветром
ворожу.
Я голосом тот край, где
синь туман, бужу,
Я песню длинную прилежно
вывожу.
Ой, дальний край! Ты –
мой! Ой, косыньку развей!
Ой, девка, заводи в
глухую топь весной!
Эй, девка, собирай
лесной туман косой!
Эй, песня, веселей! Эй,
сарафан, алей!
Легла к земле косой,
туманится росой...
Яр темных щек загар, что
твой лесной пожар...
И встала мне женой...
Ой, синь туман, ты – мой!
Ал сарафан – пожар, что
девичий загар!
24 июня 1907
* * *
Везде – над лесом и над
пашней,
И на земле, и на воде
Такою близкой и
вчерашней
Ты мне являешься –
везде.
Твой стан под душной
летней тучей,
Твой стан, закутанный в
меха,
Всегда пою – всегда
певучий,
Клубясь туманами стиха.
И через годы, через
воды,
И на кресте, и во хмелю,
Тебя, Дитя моей свободы,
Подруга Светлая, люблю.
8 июля 1907
* * *
Меня пытали в старой
вере.
В кровавый просвет
колеса
Гляжу на вас. Чтó взяли,
звери?
Чтó встали дыбом волоса?
Глаза уж не глядят –
клоками
Кровавой кожи я покрыт.
Но за ослепшими глазами
На вас иное поглядит.
27 октября 1907
* * *
Стучится тихо. Потом
погромче.
Потом смеется.
И смех все ярче,
желанней, звонче,
И сердце бьется.
Я сам не знаю,
О чем томится
Мое жилье?
Не сам впускаю
Такую птицу
В окно свое!
И что мне снится
В моей темнице,
Когда поет
Такая птица?
Прочь из темницы
Куда зовет?
24 декабря 1907
* * *
Их было много – дев
прекрасных.
Ущелья гор, хребты
холмов
Полны воспоминаний страстных
И потаенных голосов...
Они влеклись в дорожной
пыли
От века ведомым путем,
Они молили и грозили
Кинжалом, ядом и
огнем...
Подняв немые покрывала,
Они пасли стада мои,
Когда я крепко спал,
усталый,
А в далях плакали
ручьи...
И каждая прекрасной
ложью
Со мною связана была,
И каждая заветной дрожью
Меня томила, жгла и
жгла...
Но над безумной головою
Я бич занес, собрал
стада
И вышел горною тропою,
Чтоб не вернуться –
никогда!
Здесь тишина. Здесь
ходят тучи.
И ветер шелестит травой.
Я слушаю с заветной
кручи
Их дольний ропот под
горой.
Когда, топча цветы
лазури
Копытом черного коня,
Вернусь, как царь, в
дыханьи бури, –
Вы не узнаете меня!
Март-июнь 1908
* * *
В глубоких сумерках
собора
Прочитан мною свиток
твой:
Твой голос – только стон
из хора,
Стон протяженный и
глухой.
И испытать тебя мне
надо:
Их много, ищущих меня,
Неповторяемого взгляда,
Неугасимого огня.
И вот тебе ответный
свиток
На том же месте, на
стене,
За то, что много
страстных пыток
Узнал ты на пути ко мне.
Кто я, ты долго не
узнаешь,
Ночами глаз ты не
сомкнешь,
Ты, может быть, как
воск, истаешь,
Ты смертью, может быть,
умрешь.
Твои стенанья и мученья,
Твоя тоска – что мне до
них?
Ты – только смутное
виденье
Миров далеких и глухих.
Смотри, ты многого ль
достоин?
Смотри, как жалок ты и
слаб,
Трусливый и безвестный
воин,
Ленивый и лукавый раб!
И если отдаленным эхом
Ко мне дойдет твой вздох
«люблю»,
Я громовым холодным
смехом
Тебя, как плетью, опалю!
25 мая 1908
* * *
Когда ты загнан и забит
Людьми, заботой, иль
тоскою;
Когда под гробовой
доскою
Все, что тебя пленяло,
спит;
Когда по городской
пустыне,
Отчаявшийся и больной,
Ты возвращаешься домой,
И тяжелит ресницы иней,
Тогда – остановись на
миг
Послушать тишину ночную:
Постигнешь слухом жизнь
иную,
Которой днем ты не постиг;
По-новому окинешь
взглядом
Даль снежных улиц, дым
костра,
Ночь, тихо ждущую утра
Над белым, запушенным
садом,
И небо – книгу между
книг;
Найдешь в душе
опустошенной
Вновь образ матери
склоненный,
И в этот несравненный
миг –
Узоры на стекле фонарном,
Мороз, оледенивший
кровь,
Твоя холодная любовь –
Все вспыхнет в сердце
благодарном,
Ты все благословишь
тогда,
Поняв, что жизнь –
безмерно боле,
Чем quantum satis Бранда
воли,
А мир – прекрасен, как
всегда.
Весна 1911
НАРОД И
ПОЭТ
1
Жизнь – без начала и
конца.
Нас всех подстерегает
случай.
Над нами – сумрак
неминучий
Иль ясность Божьего
Лица.
Но ты, художник, твердо
веруй
В начала и концы. Ты –
знай,
Где стерегут нас Ад и
Рай.
Тебе дано бесстрастной
мерой
Измерить все, что видишь
ты.
Твой взгляд – да будет
тверд и ясен.
Сотри случайные черты,
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет,
поймешь, где тьма.
Пускай же все пройдет
неспешно,
Что в мире свято, что в
нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь
хлад ума.
Так Зигфрид правит меч
над горном:
То в красный уголь
обратит,
То быстро в воду
погрузит,
И зашипит, и станет
черным
Любимцу вверенный
клинок...
Удар, – булат сверкает
верный,
И карлик, жалкий,
лицемерный,
В смятеньи падает у ног!
2
Кто меч скует? – Не
знавший страха.
А я – беспомощен и слаб –
Как все, как вы, – лишь
умный раб,
Тяжелого созданье праха,
И мир – он страшен для
меня:
Герой уж не разит
свободно,
Его рука – в руке
народной,
Стоит над миром столб
огня,
И в каждом сердце, в
мысли каждой –
Свой произвол и свой
закон...
Над всей Европою –
дракон,
Разинув пасть, томится
жаждой...
Кто нанесет ему удар? –
Не ведаем: над нашим
станом,
Как встарь, повита даль
туманом,
И пахнет гарью. Там –
пожар.
3
Но песня – песнью все
пребудет;
В толпе – все кто-нибудь
поет.
Вот голову его на блюде
Царю плясунья подает;
Там – он на эшафоте
черном
Слагает голову свою;
Здесь – именем клеймят
позорным
Его стихи... И я пою,
Но не за вами – суд
последний,
Не вам замкнуть мои
уста!
Пусть церковь темная
пуста,
Пусть пастырь спит; я до
обедни
Пройду росистую межу,
Ключ ржавый поверну в
затворе
И в алом от зари
притворе
Свою обедню отслужу.
4
Ты, поразившая Денницу,
Благослови на здешний
путь!
Позволь хоть малую
страницу
Из книги жизни
повернуть.
Дай мне неспешно и
нелживо
Поведать пред Лицом
Твоим
О том, что мы в себе таим,
О том, что в здешнем мире живо,
О том, как зреет гнев в
сердцах,
И с гневом – юность и
свобода,
Как в каждом дышит дух
народа,
Сыны отражены в отцах:
Коротенький обрывок рода
–
Два-три звена, – и уж
видны
Заветы темной старины:
Созрела новая порода –
Угль превращается в
алмаз.
Он, под киркой
трудолюбивой,
Восстав из недр
неторопливо,
Предстанет – миру
напоказ!
Так бей, не знай
отдохновенья,
Пусть жила жизни
глубока:
Алмаз горит издалека, –
Дроби, мой гневный ямб,
каменья!
1911
НА ЛУГУ
Леса вдали виднее,
Синее небеса,
Заметней и чернее
На пашне полоса
И детские звончее
Над лугом голоса.
Весна идет сторонкой,
Да где ж сама она?
Чу, слышен голос
звонкий,
Не это ли весна?
Нет, это звонко, тонко
В ручье журчит волна...
25 октября 1912
ВОРОНА
Вот ворона на крыше
покатой
Так с зимы и осталась
лохматой...
А уж в воздухе – вешние
звоны.
Даже дух занялся у
вороны...
Вдруг запрыгала вбок
глупым скоком,
Вниз на землю глядит она
боком,
Что белеет под нежною
травкой?
Вон желтеют под серою
лавкой
Прошлогодние мокрые
стружки...
Это все у вороны –
игрушки,
И уж так-то ворона
довольна,
Что весна, и дышать ей
привольно!..
25 октября 1912
ТИШИНА В
ЛЕСУ
После ночной метели
Бушевали ночные метели,
Заметали лесные пути,
И гудели мохнатые ели,
И у Ангелов не было силы
Звездный свет до земли
донести.
Но полночные силы устали
В небе черные тучи
клубить,
И деревья стонать
перестали,
И у Ангелов силы хватило
Звездным светом леса
озарить.
И деревья торжественным
строем
Перед ясным лицом тишины
Убеляются снежным
покоем,
Исполняются светлою
силой
Ледяной и немой белизны.
Чье там брезжит лазурное
око?
Как поляна из звезд –
небеса.
В тишине голубой и
глубокой
С дивной ратью своей
многокрылой
Бог идет сквозь ночные
леса.
Октябрь 1912
СОЧЕЛЬНИК В
ЛЕСУ
Ризу накрест обвязав,
Свечку к палке привязав,
Реет Ангел невелик,
Реет лесом, светлолик.
В снежно-белой тишине
От сосны порхнет к
сосне,
Тронет свечкою сучок,
Треснет, вспыхнет
огонек,
Округлится, задрожит,
Как по нитке, побежит
Там и сям, и тут, и
здесь...
Зимний лес сияет весь!
Так легко, как снежный
пух,
Рождества крылатый дух
Озаряет небеса,
Сводит праздник на леса,
Чтоб от неба и земли
Светы встретиться могли,
Чтоб меж небом и землей
Загорелся луч иной,
Чтоб от света малых свеч
Длинный луч, как острый
меч,
Сердце светом пронизал,
Путь неложный указал.
Октябрь 1912
КОРОЛЕВНА
Не было и нет во всей
подлунной
Белоснежней плеч,
Голос нежный, голос
многострунный,
Льстивая, смеющаяся речь.
Все певцы полночные
напевы
Ей слагают, ей.
Шепчутся завистливые
девы
У ее немых дверей.
Темный рыцарь, не подняв
забрала,
Жадно рвется в бой:
То она его на смерть
послала
Белоснежною рукой.
Но, когда одна, с
холодной башни
Все глядит она
На поля, леса, озера,
пашни
Из высокого окна.
И слеза сияет в нежном
взоре,
А вдали, вдали
Ходят тучи, да алеют
зори,
Да летают журавли...
Да еще – души ее
властитель,
Тот, кто навсегда
Путь забыл в далекую
обитель,
Не вернется никогда!
28 ноября 1908, 16 мая 1914
* * *
Я помню нежность ваших
плеч –
Они застенчивы и чутки.
И лаской прерванную
речь,
Вдруг, после болтовни и
шутки.
Волос червонную руду
И голоса грудные звуки.
Сирени темной в час
разлуки
Пятиконечную звезду.
И то, что больше и
странней:
Из вихря музыки и света
–
Взор, полный долгого
привета,
И тайна верности... твоей.
1 июля 1914
ДВА ВЕКА
Век девятнадцатый,
железный,
Воистину – жестокий век!
Тобою в мрак ночной,
беззвездный
Беспечный брошен
человек!
В ночь умозрительных
понятий,
Матерьялистских малых
дел,
Бессильных жалоб и
проклятий,
Бескровных душ и слабых
тел!
С тобой пришли, чуме на
смену,
Нейрастения, скука,
сплин,
Век расшибанья лбов о
стену
Экономических доктрин...
А человек? Он жил
безвольно:
Не он – машины, города,
«Жизнь» – так бескровно
и безбольно
Пытала дух, как
никогда...
Но тот, кто двигал,
управляя
Марионетками всех стран,
–
Он знал, что делал,
насылая
«Гуманистический» туман.
Там, в сером и гнилом
тумане,
Увяла плоть, и дух
погас,
И Ангел сам священной
брани,
Казалось, отлетел от
нас:
Там распри кровные
решают
Дипломатическим умом,
Там пушки новые мешают
Сойтись лицом к лицу с
врагом,
Там вместо храбрости –
нахальство,
И вместо подвигов –
«психоз»;
И вечно ссорится
начальство;
И длинный, громоздкой
обоз
Волочит за собой
команда,
Штаб, интендантов, грязь
кляня,
Рожком горниста рог
Роланда
И шлем – фуражкой
заменя...
И новый век... Еще
бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката
(Пророчества о нашем
дне),
Кометы грозной и
хвостатой
Ужасный призрак в
вышине,
Безжалостный конец
Мессины
(Стихийных сил не
превозмочь),
И неустанный рев машины,
Кующей гибель день и
ночь,
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и
вер,
И первый взлет аэроплана
В пустыню неизвестных
сфер,
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть, и ненависть к
отчизне...
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая
вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи...
Что ж, человек! За ревом
стали,
В огне, в пороховом
дыму,
Какие огненные дали
Открылись взору твоему!
Как день твой величав и
пышен,
Как светел твой чертог,
жених!
Нет, то не рог Роланда
слышен,
То звук громовый труб
иных!
Так, очевидно, не
случайно
В сомненьях закалял ты
дух,
Участник дней
необычайных!
Открой твой взор,
отверзи слух
И причастись от жизни
смысла,
И жизни смысл
благослови,
Чтоб в тайные проникнуть
числа
И храм воздвигнуть – на крови.
Осень 1911 – 4 декабря 1914
* * *
Не могу тебя не звать,
Счастие мое!
Имя нежное твое
Сладко повторять!
Вся ты – бурная весна,
Вся ты – мной одним
пьяна,
Не беги же прочь!
Хочешь дня –
Приходит ночь...
Не избегнешь ты меня!
Золотистая коса,
расплетись!
В эти жадные глаза заглядись!
Долгожданная гроза,
разразись!
30 ноября 1908, 25 декабря 1914
* * *
Распушилась,
раскачнулась
Под окном ветла.
Божья Матерь улыбнулась
С красного угла.
Отложила молодица
Зимнюю кудель...
Поглядеть, как веселится
В улице апрель!
Раскрутился над рекою
Красный сарафан,
Счастьем, удалью, тоскою
Задышал туман.
И под ветром заметались
Кончики платка,
А прохожим примечтались
Алых два цветка.
И, кто шел путем-дорогой
С дальнего села,
Стал просить весны у
Бога,
И весна пришла.
25 декабря 1914
НАД
ВАРШАВОЙ
Страна – под бременем
обид,
Под игом наглого насилья
–
Как Ангел, опускает
крылья,
Как женщина, теряет
стыд.
Безмолвствует народный
гений.
И голоса не подает,
Не в силах сбросить ига
лени
В полях затерянный
народ.
И лишь о сыне, ренегате,
Всю ночь безумно плачет
мать,
Да шлет отец врагу
проклятье
(Ведь старым нечего
терять!..)
А сын – он изменил
отчизне!
Он жадно пьет с врагом
вино,
И ветер ломится в окно,
Взывая к совести и к
жизни...
Не так же ль и тебя,
Варшава,
Столица гордых поляков,
Дремать принудила орава
Военных прусских
пошляков?
Жизнь глухо кроется в
подпольи,
Молчат магнатские
дворцы,
Лишь Пан-Мороз во все
концы
Свирепо рыщет на
раздольи!
Неистово взлетит над
вами
Его седая голова,
Иль откидные рукава
Взметутся бурей над
домами,
Иль конь заржет – и
звоном струн
Ответит телеграфный
провод,
Иль вздернет Пан
взбешенный повод
И четко повторит чугун
Удары мерзлого копыта
По опустелой мостовой...
И вновь, поникнув
головой,
Безмолвен Пан, тоской
убитый...
И, странствуя на злом
коне,
Бряцает шпорою
кровавой...
Месть! Месть! – Так эхо
над Варшавой
Звенит в холодном
чугуне!
Весна 1911 – ноябрь 1915
* * *
Милая девушка, что ты
колдуешь
Черным зрачком и плечом?
Так и меня ты, пожалуй,
взволнуешь,
Только – я здесь ни при чем.
Знаю, что этой игрою
опасной
Будешь ты многих пленять,
Что превратишься из
женщины страстной
В умную нежную мать.
Но, испытавши судьбы
перемены, –
Сколько блаженств и потерь! –
Вновь ты родишься из
розовой пены
Точно такой, как теперь.
9 декабря 1915
ЛЮБОВИ
АЛЕКСАНДРОВНЕ ДЕЛЬМАС
От знающего почерк ясный
Руки прилежной и
прекрасной,
На память вечную о том
Лишь двум сердцам знакомом
мире,
Который вспыхнул за
окном,
Зимой, над Ponte dei
Sospiri...
15 декабря 1915